Мы ребята из ГИСИ, ты нам только поднеси

– Тоже буду.

Потом водка и арбуз закрепили наш союз.

Эпизод четвертый

Деревня Сухаренки мировым очагом культуры не была. Она вообще ничем не была. Очаги там были дореволюционные, а культурой и не пахло. Пахло навозом. Вокруг простирались необозримые картофельные поля.

Автобус, который бесконечно долго тряс нашу группу по проселочным дорогам, видимо растряс весь лимит институтского бюджета и сказал, что больше не приедет. Это была дорога в один конец. В то время студентов, еще даже не успевших ощутить задницей холодок институтской скамьи, сразу же посылали на картошку. Под лозунгом “Народу надо жрать, а ваше образование на хрен никому не нужно” тысячи студентов забрасывались на сентябрьские поля нашей необъятной родины. Так что наша группа в институте даже познакомиться толком не успела. Но в автобусе я достал гитару и запел “And I love her”. Сидящая передо мной Света обернулась и стала подпевать на чистом английском, обкакав мое немецкое произношение. Так постепенно мы начали спеваться с перспективой вскоре заменить в этом глаголе букву “е” на “и”.

В нашей группе было пять ребят, из которых один якут Радик, крепкий и уже отслуживший срочную, два Сережи масштабом помельче, Сладкий (вообще-то Саша, но он имел привычку интересоваться “Уж не охренел ли ты, мой сладкий?”) ну и я. Впоследствии мужской состав группы постоянно менялся, а вот девичий контингент до самого диплома сохранял свою (чуть не сказал, девственность) сплоченность и женскую дружбу, которой, говорят, не бывает. Девчонок было раза в два больше, и это радовало.

Расселились мы в избах с русскими печками и лавочками. Да и весь окружающий пейзаж соответствовал эпитету “Русь изначальная”. В аналогичных сооружениях неподалеку располагались также магазин и клуб. Избушкам на курьих ножках соответствовали сплошные бабки Ежки. А молодое население представлялось единственным экземпляром. То ли военкомы не добрались до него вследствие отдаленности, то ли вообще в нем не нуждались. Этот Федя по имени Саша фамилию имел французскую, а схожесть разве что с французами после Бородина. Ботинки его почему-то были перепутаны с ногами. Или просто ноги смотрели в разные стороны. Действительно, маршировать одновременно налево и направо было бы нелегко. Зато он приветливо улыбался нам всей своей непричесанностью.

Сопровождать молодых недоразвитых первокурсников полагалось старшему – ответственному представителю кафедры. Наш кафедральный Порфирич имел лысинку и бородку, так что соответствовал всем параметрам. Его заботы о нас были не слишком навязчивыми, ибо в молодом коллективе и сам молодеешь.

Вечер первого знакомства и застолья был организован в просторной избе, где поселились наши девушки, то ли бывшей школе, то ли партизанском штабе. Деревенская закуска и остальное привели нас всех, как бы к общему знаменателю. Социальными статусами мы не мерялись, а молодость брала свое и, как оказалось, мы все похожи друг на друга. В то время и так существовал единый стандарт и образец для подражания – человек Советский (homo sovetikus), но на следующее утро появился еще один подвид – homo kartofelius. Здесь простая похожесть переходила уже в единообразие – фуфайка, свитер, шаровары, сапоги. Мальчиков от девочек можно было отличить только по вторичному половому признаку, а именно, наличию либо отсутствию косынки на голове.

Работа также не баловала разнообразием. Борозда, корзина, картофель – эта картина стояла перед открытыми глазами днем и за закрытыми – ночью. Однажды к нам в мужскую избу постучалась местная бабуля и попросила вспахать ей огород. Когда мы увидели накрытый за это стол, то поняли, что одна и та же работа по-разному стимулируемая, может доставлять и недовольство, и удовольствие. Это мы еще от денег отказались. Но водку конечно не пощадили.

Осень была еще ранней, но уже дождливой. – Однако, каллар совсем пасмурный, – бормотал якут Радик, глядя в осеннее небо. – Однако кюнь совсем не светит, – с тоской вспоминал он летнее солнышко. Взял бы бубен, да настучал “Пусть всегда будет солнце”, шаман ты хренов. Но Радик был якут современный и не знал технологий предков.

Малогабаритные Сережи волокли по борозде мешки с картошкой. – Э, сынки, – досадовал Радик, отбирал у них мешки и, взвалив на плечи, сам нес их к месту складирования. Мы с Шурой Сладким заигрывали с девчонками. В первый же день мы оба нашли свою любовь и теперь постоянно на ночлег возвращались далеко за полночь, громко по-армейски желая всем спокойной ночи:

– Отцы, день прошел!

– Ну и хрен с ним!

А с утра снова окунались в серую обыденность.

Кроме наших со Сладким двух Наташ, на остальных девчонок мужского присутствия не хватало. Ну и в клубе были организованы танцы. Клуб – это изба с магнитофоном. Начала стягиваться молодежь из соседних деревень. Они сначала рассматривали наших городских девушек, а потом приступали к любимому занятию. Есть два варианта деревенского развлечения: cначала набухаться, потом помахаться или наоборот, сначала помахаться, а потом помириться и набухаться. Причем, кто с кем и по какой причине, неважно. Было уже темно, и кто кого махает, было не разобрать. Я, наивный, полез кого-то разнимать, поскольку должность старосты обязывала. Два-три кулака я разглядел и увернулся. Следующий попал. Спасибо моим желтым вельветовым джинсам, заметным в темноте. Смелые девчонки вытащили их из эпицентра событий вместе с содержимым.