Погребенные

– Мистер Эттвуд приехал выразить свои искреннее соболезнования, – огорошил меня Алекс, смягчив тон. Мне казалось, или раньше он на дух не переносил Габриэля?

– Очень мило с вашей стороны, мистер Эттвуд.

– Мило – моё второе имя.

– Главное, что вы искренне переживали и никакое Око не замешано в вашей добродетели. – Я вернула Габриэлю ту же противную улыбочку, что играла на его губах.

Он не сразу нашёлся с ответом, подтверждая мои догадки.

– Кстати, – спустя минуту молчания опомнился Эттвуд. Запустил руку в карман накинутого поверх костюма плаща. В его голосе снова засквозило неприкрытое раздражение, равно как и во взгляде, которым он удостоил меня лишь мельком. – Это ваше?

Я так громко икнула, что чуть сама не оглохла, стоило увидеть свой телефон и ключи в его широкой ладони.

– Это твой телефон? – удивился Алекс, по понятным причинам искренне не понимая, какая кошка между нами пробежала.

– Мисс Ришар, кажется, забыла его…

Вскочив с кровати, я вырвала свои скромные пожитки из рук Эттвуда. Его пальцы сомкнулись вокруг моего дрожащего запястья. Тёмные глаза внимательно изучали реакцию, пока у меня отнимались ноги. Ещё секунда, и я бы грохнулась замертво. Он победно улыбнулся.

– Мисс Ришар забыла это вчера вечером в Лувре. Смотритель просил передать вам, когда я заезжал туда утром. Подумал, что вы точно приедете навестить мистера Робинса.

В попытке избавиться от его пальцев на обнажённой коже, я дёрнула рукой, и он отстранился. Температура воздуха резко повысилась до неприемлемо жаркой. Не желая и дальше провоцировать Эттвуда, я решила выбраться в уборную и привести себя в порядок.

Туалет на первом этаже больницы оказался пустым. И мрачным. Несколько серых кабинок в ряд и две раковины, над которыми слабо моргали лампочки явно старше меня по возрасту. Я покрутила кран с холодной водой и принялась тереть руки, выскребая грязь из-под ногтей. Я испытывала такое омерзение от самой себя, что хотелось стереть кожу. В агонии и ненависти к себе я наклонила голову и принялась полоскать рот. На вкус вода ощущалась солёной, с тухлой отдушкой. Я немного подержала её во рту, а потом сплюнула и вытерла уголки губ тыльной стороной ладони.

Когда я подняла голову и посмотрела на своё отражение, глаза расширились от ужаса. Я так и замерла с рукой у рта. Кровь. Она была везде. Размазана по подбородку и губам, по ладони, которой набирала воду в рот. Я опустила взгляд на раковину и кран, из которого буквально минуту назад шла чистая вода. Теперь всё было измазано кровью. Красной, вязкой жижей.

Голые ноги полоснуло чем-то холодным, и я вскрикнула. Сердце упало в пятки и оставалось где-то там, пока я опускала голову, вглядываясь в нечто чёрное, хватающее меня за щиколотки.

– Что за дерьмо? – невольно слетело с губ.

Не успела я разобраться с этим, как в комнату подул сильный ветер. Дверцы кабинок жалобно заскрипели. За одной из них послышался нечеловеческий скулёж. Словно в попытке выбраться оттуда и выйти на свет, костлявая рука легла на дверь туалета. Крик ужаса застрял у меня в горле.

– Виновна, – повторил нечеловеческий голос из-за дверцы, оставляя на стене глубокие борозды от ногтей.

Перед глазами рябило. Челюсть свело судорогой. Я закрыла уши руками, искреннее уверовав в то, что это может помочь, но… тени взревели только громче, пробиваясь сквозь пальцы. Они вились и плясали надо мной. Как будто издевались, хотели поглотить меня.

Убрав руки от ушей, я попробовала отмахнуться от тёмного облака перед лицом. Какие бы слова не собиралась произнести, они замерли у меня на языке, оставляя вкус пепла. Danny ahabi yabi. В голове запульсировала тьма. Я стояла, словно вкопанная, ожидая, что же вылезет передо мной на этот раз. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже пальцем.

Это было безумие. Настоящий кошмар, в котором не осталось места мыслям о том, что всё это лишь мираж. Я ни капли не сомневалась в реальности происходящего.

Рука перестала царапать, и голос, состоящий из теней, рассмеялся. Хрипло. Устрашающе. Почудилось, будто он собирается что-то сказать, но две мигающие над раковиной лампочки вдруг резко потухли, и мир погрузился во мрак.

Меня трясло, как на отбойном молотке. Я часто дышала, мотая головой из стороны в сторону в попытке выяснить, откуда странное существо бросится на меня в следующий раз, но ничего не происходило.

Попятившись, я упёрлась спиной в раковину. Опора придала мне уверенности, и я развернулась к зеркалу, чтобы нащупать светильник. Он вспыхнул так же резко, как и то, что я увидела в отражении.

Женский силуэт позади меня улыбнулся. Отдалённо похожая на меня женщина, состоящая из трупных ошмётков, ласково провела пальцем по моей шее. Наклонилась к уху. Прежде чем она успела что-то прошептать, я словно прозрела, закричав…

– Ришар! – кто-то дёргал меня за плечи. – Ришар!

Мой параллельный мир схлопнулся. Лопнул, как воздушный шар, когда голос прорвался за барьер и оглушил меня. Я открыла глаза.

Габриэль облегчённо выдохнул.

– Твою мать, ты меня напугала.

Растерянно озираясь, словно пьяная, я нашла себя сидящей под разбитой раковиной, из которой фонтаном хлестала вода. Эттвуд опустился на корточки передо мной, часто выдыхая в попытке успокоиться.

– У тебя не все дома? Зачем ты так орала? Я думал, тебя тут режут.

Мои губы приоткрылись, а глаза расширились.

– Danny ahabi yabi, – прошептала я, глядя на треснувшую, словно от когтей, поверхность туалетной кабинки.

Эттвуд вдруг резко напрягся.

– Что ты сейчас сказала?

VIII

Я искала в интернете психиатрические больницы поблизости, пока доктор Робинс вёз нас домой. Мама так разошлась в попытке охомутать его, что не заметила, как на заднем сидении я свернулась калачиком и заплакала.

Впрочем, я не чувствовала стыда за эту слабость и слёзы. Наоборот, я испытывала благодарность по отношению к собственной трусливости, искренне веря, что без неё уже давно бы умерла.

– Господи, Чарли, я тоже ходила на тот концерт! Jorney, Нью-Йорк, восемьдесят пятый! – Мама принялась напевать «Don’t Stop Believin».

Я вытерла слёзы и просунула голову между передними сидениями, намереваясь предотвратить пытку её пением.

– Меня сейчас вырвет, – поделилась я.

«Робинс номер один» снисходительно улыбнулся. Он водил как старый дед: не отвлекался от дороги и плёлся позади всех со скоростью сорок километров в час. Хотелось сесть за руль и показать ему, как надо и принято в Париже, но теперь я боялась даже водить. Что будет, если шизофрения обострится прямо за рулём? Правильно, омлет из меня, мамы и папы «Робинса номер два».

– Может, тебе нужна таблетка от несварения? – цокнула языком мама.

– Меня вырвет от твоего пения и этой песни, выкованной на адской наковальне, чтобы мучить грешников.

Мама подтолкнула меня ладонью в лоб, возвращая туда, откуда я вылезла. Я потёрла место, на котором отпечаталась её рука, и проворчала:

– Мать называется.

– Ты ещё не видела, какая я мать! Увидишь, когда приедем домой, – злобно зыркнув в наказание за ночное рандеву, прошипела она.

– Агата. – Меня и вправду едва не вырвало от того, с какой приторной нежностью её имя прозвучало из уст Робинса. Неужели их настолько сблизила одна ночь в больнице у смертного одра Алекса? – Ну что ты, в самом деле. Ничего страшного в том, что Аника приехала позже. С Александром всё в порядке.

Она ответила ему робкой, почти покорной улыбкой.

– То-то же. И вообще, мне двадцать пять лет. Я не обязана предупреждать тебя о том, где и с кем нахожусь. – Я порывалась показать ей язык, но сдержалась. Следовало придерживаться только что выдвинутой теории о том, что я уже, между прочим, лет семь как взрослая.