Централийская трагедия. Книга первая. Осень 1961

Едва я показался из-за угла дома, как Дорати заметила меня и бросилась ко мне в объятия. Поначалу, я опешил от такой внезапной нежности, но не растерялся, подхватил ее на руки и поцеловал в щечку.

– Привет, сестричка! – поприветствовал ее я.

Теперь засмущалась она, и зардясь румянцем, отстранилась от меня. Я вернул ее на землю, и она побежала обратно к близняшкам. Они, к моему огорчению, не бросили и взгляда в мою сторону.

Когда я приблизился к беседке, Хелена окинула меня оценивающим взглядом, и ее глаза заблестели:

– Ты удивительно похож на отца! – восхищенно сказала она. Меня всегда оскорбляло, когда мать сравнивала меня с отцом, но это обыкновенно касалось внутренних качеств. Однако я знал, что отец был привлекательным мужчиной, и то, что Хелена отметила наше с ним внешнее сходство, польстило мне, – Тебе весьма к лицу этот свитер, – заметила женщина.

– Благодарю, – ответил я смущенно, – Надеюсь, отец не будет против.

– Ничуть, – махнула рукой Хелена, – Я дарила этот джемпер Полу на прошлое Рождество. Он не сильно его любит и не часто надевает. Я рада, что он пришелся тебе в пору.

Я поглядел на книгу в ее руках; то был роман Достоевского, «Идиот». Я всегда отличался особой внимательностью к деталям: это весьма полезное свойство для писателя.

– Любите русских классиков? – спросил я.

– Особенно этого, – кивнула она, – Достоевский не пишет художественный вымысел. Он препарирует душу человека и дает анатомически точное ее описание. Ты уже успел оценить наш с Полом подарок к твоему дню рождения?

– О да! – радостно вспыхнул я, – Готов поспорить, это была ваша идея. Отец никогда не проявлял особого интереса к моему увлечению. Спасибо.

– Наверное, тебе не терпится испробовать ее в деле?

– Да, я хотел бы набрать пару страниц своей рукописи.

– Что ж, я не буду задерживать тебя надолго. Выпьешь со мной чашечку чая? У тебя еще будет пару часов до ужина, чтобы поработать с машинкой.

Я бодро кивнул. Я охотно согласился на чай, так как холодный завтрак не принес мне большого удовольствия.

В беседке тоже был шнурок, который провоцировал звонок в комнате прислуги. Едва Хелена дернула за него, как вскоре появилась Элизабет. Хелена дала ей распоряжение, и через пятнадцать минут горничная принесла очаровательный чайный набор: чайник и две чашки. У меня защемило сердце. Сервиз был удивительно похож на тот, что подарили родителям на свадьбу. Фаянс веджвудской мануфактуры. Я подумал, что мне следовало бы позвонить маме и уведомить ее, что я добрался благополучно и меня приняли радушно.

Немного погодя, благодаря хлопотам горничной, на деревянном столике в беседке появилось несколько розеток с вареньем, клубничным и черничным, масленка, вазочка с шоколадными конфетами, и корзинка со свежеиспеченным горячим хлебом, от которого еще струился пар.

Я намазал сливочное масло и черничное варенье на кусочек хрустящего хлеба, отпил чаю и еще раз оглядел двор. В самой дальней его части, в тени еще одного вяза, в заборе была калитка. За ней был пустырь, на котором возвышался небольшой бугорок земли, в котором была двустворчатая дверь. Меня заинтересовало это любопытное сооружение.

– Что там? – спросил я Хелену, указывая на насыпь.

– Там спуск в шурф вышедшей из эксплуатации шахты. Таких в городе несколько. Теперь они используются как муниципальные свалки. Туда скидываются отходы, а раз в месяц, или чаще, по необходимости, мусор поджигается. Конкретно в эту шахту мусор выбрасываем только мы, поэтому дверь заперта.

Я тут же вспомнил ржавый ключ, что висел на поясе дворецкого.

Вдруг раздался детский плач. Разыгравшаяся сцена в корне изменила мое первое впечатление и дала совершенно новое представление о моих младших сестрах.

– Отдай! – яростно завопила одна из близняшек, когда Дорати взяла игрушечный фарфоровый чайник. Как оказалось, девочки, глядя на нас с Хеленой, решили играть в чаепитие. – Мам, Дорати забирает наши игрушки! – пожаловалась она. Вторая близняшка горько плакала. Вопящей девочкой была Эшли, плачущей – Эмбер. Как я узнал позднее, Эшли была на несколько минут старше Эмбер, и была лидером их дуэта. Она была более разговорчивой, напористой и порой агрессивной. Эмбер лишь послушно следовала указаниям старшей сестры и была весьма чувствительной и плаксивой. Отличить их было нетрудно. Несмотря на то, что внешне они были зеркальным отражением друг друга, различия в темпераменте накладывали заметный отпечаток на их лица.

– Дорати, милая, нехорошо отбирать игрушки у сестер, – ласково обратилась Хелена к девочке.

– Но, у них два чайника, а у меня ни одного, – нахмурилась Дорати, – Мне тоже нужен. Мисс Долли хочет чаю.

Мисс Долли была тряпичной куклой из рогожи с черными пуговицами вместо глаз, которую Дорати прижимала к груди. Близняшки же играли с Барби. Кукла Барби, которая в настоящее время известна девочкам по всему миру, на тот момент только недавно была впервые выпущена в продажу и представляла собой совершенно новаторскую и смелую игрушку. Прежде игрушки для девочек представляли собой пупсов, которых нужно было нянчить. Барби стала первой куклой, изображающей взрослую девушку.

– Эшли, почему вы не делитесь с Дорати? Вам разве недостаточно одного чайника?

– Но маа-ам! – заканючила Эшли. – Нам нужно два чайника! В одном мы кипятим воду, а другой – для заварки! Разве по-настоящему не так делают?

– Пожалуй, так – пожала плечами Хелена, – Почему бы вам не устроить совместное чаепитие?

– И пригласить к нам за стол этого Франкенштейна? – Эшли указала на тряпичную куклу Дорати, – Ну уж нет.

– Дорати, где твоя Барби? – поинтересовалась Хелена, – Почему ты играешь с этой уродливой куклой?

Дорати обиженно нахмурилось. Ее оскорбило нелестное высказывание в адрес мисс Долли. Спустя минуту черты лица девочки слегка смягчились, и она сказала не сердито, но грустно:

– Да, она некрасивая. Но ее мне сшил Гарм. Барби все одинаковые, а мисс Долли такая одна. Я люблю ее. Я ведь тоже некрасивая, но вы ведь меня любите?

Хелена растерялась от слов девочки.

Дорати бросила на меня беглый, смущенный взгляд и улыбнулась кроткой, испуганной улыбкой.

Все во мне перевернулось! Ее улыбка заставила меня проникнуться к этому чистому, невинному ребенку самой трепетной любовью. В мгновение ока эта несимпатичная девочка облеклась в наряд из невидимой глазу, но проникающей в самое сердце, красоты, которая, наложившись на ее неправильные черты, сделала их самыми прелестными. Я улыбнулся Дорати в ответ, а она еще больше залилась краской, учащенно заморгала, порхая белесыми ресничками и наскоро отвела глаза.

Я допил чай и вернулся в комнату отца.

Там меня ждала она – роскошная, со сверкающим новизной красным корпусом, IBM Selectric. Мне хотелось припасть к клавиатуре и не вставать из-за письменного стола, пока вся моя рукопись не будет напечатана.

Отказ издательства огорчил меня. Когда я получил его, около недели я находился в подавленном состоянии. Но я не отчаялся полностью и собирался разослать копии в другие издательские дома. Теперь, когда у меня была собственная печатная машинка, ничто не преграждало путь к мечте.

Не счесть, как много раз, в процессе работы над романом, поставив точку в конце очередного предложения, я останавливался, и задавался мучительным вопросом: зачем я пишу? Не зря ли я пачкаю бумагу? Руки опускались от осознания, что никому в мире нет дела до моей писанины, кроме меня самого.

Человек так устроен, что он привык получать вознаграждение за свой труд. Когда он не видит наглядного результата своей деятельности, он утрачивает мотивацию продолжать работу. Какого вознаграждения жаждет писатель? Признания читателей. Но оно приходит запоздало, когда в нем уже нет нужды. Автор может получить его, только тогда, когда допишет книгу; тогда, когда оно уже не сможет служить стимулом для работы над ней. Откуда же взять автору топливо для творчества? Что поддержит его в начали пути? Ему нужна внутренняя мотивация.

Как много сюжетов рождалось в головах людей, и как мало из них стало книгами. Большая часть из них так и осталась невоплощенными идеями. Чтобы придумать захватывающую фабулу, нужно богатое воображение, но, чтобы дописать произведение нужны упорство и титаническая сила воли. Первым обладают многие, вторым – единицы. Я гадаю, сколько поистине невероятных историй было придумано людьми – историй, которые по увлекательности и наличию неожиданных поворотов превосходят сюжеты любых знакомых нам книг, но они, к сожалению, никогда не станут нам известны, потому что их автор не обладал достаточной тягой к письму и ответственностью, чтобы помочь им родиться на свет.

Возможно, моя история не была чем-то исключительным. Но я чувствовал ответственность за то, чтобы рассказать ее. Я не хотел, чтобы она была похоронена в моем сознании, и ушла со мной в могилу, так и не увидев свет. Это было бы несправедливо по отношению к ней, и к читателям, которые могли бы с ней познакомиться. Я не мог этого допустить. Я не хотел, чтобы такое такое тяжкое преступление было на моей совести.

Каждый раз, когда я хотел сдаться и бросить писательство, перед моим мысленным взором всплывало лицо Рея…

Прежде, чем приняться за набор текста, я ознакомился с инструкцией, прилагавшейся к машинке. Работа с IBM Selectric оказалась незатейливым занятием. Машинка была простой и удобной в использовании. Клавиатура IBM Selectric походила более на клавиатуру современных компьютеров, нежели старых механических пишущих машин, и не требовала большой силы нажатия. Поначалу я печатал очень медленно, но вскоре обрел уверенность и скорость набора начала понемногу возрастать.

Ознакомление с инструкцией отняло немало времени, поэтому я успел перепечатать только первую страницу рукописи к тому моменту, когда тяжелая рука Гарма постучала в дверь. Хмурым, немым взглядом он пригласил меня к ужину.

Глава 6

Грех

Соединенные Штаты Америки, штат Пенсильвания, Централия, Фаргейн-стрит, дом 49.

Сентябрь, 1961 г.