Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

В этих условиях, довольно роскошных и, как очевидно, очень удобных, Кипренский работал до 1822 года. После «Портрета лейб-гусарского полковника Альбрехта» в 1817?м он написал «Портрет князя Е. Г. Гагарина в детстве» и картину «Молодой садовник». Эта последняя работа особенно знаменательна, поскольку она является первой картиной, написанной в новой манере, соединяющей элементы жанровой живописи с гармонией ренессансного канона[57 - Ацаркина 1948. С. 119–120; Сарабьянов 1982. С. 60–62.]. Не вдаваясь подробно в специальные искусствоведческие проблемы, отметим только, что поза молодого садовника Кипренского, возможно, инспирирована картиной эпохи барокко «Мальчики с виноградом», принадлежащей кисти неаполитанского художника школы Караваджо Джованни Баттиста Караччоло по прозвищу Баттистелло[58 - Causa S. Battistello Caracciolo. Opera completa. Napoli, 2000. P. 176–177.] (1600?е, Художественная галерея Южной Австралии; см. ил. 15 и 17). К сожалению, о местонахождении картины Баттистелло в первые десятилетия XIX века не сохранилось никаких сведений; более того – неизвестно, правильно ли она была тогда атрибутирована: итак, невозможно выяснить, знал ли ее русский художник; но не может не вызвать интереса то, что подобный тип композиции был, как мы это впоследствии увидим, использован Кипренским и в неаполитанский период его жизни в Италии.

К середине 1817 года относится сложный и стоивший художнику многих усилий замысел полотна «Аполлон, поразивший Пифона» (I: 134) – эскиз «на темной бумаге двумя карандашами»[59 - [Мальцев И. С.]. Письмо к редактору М. В. // Московский вестник. 1828. Ч. VII. № 1. С. 130.]. И в этом случае, оставляя в стороне чисто эстетические проблемы, попытаемся привести несколько новых фактов, дополняющих историю этой утраченной картины. Обратим внимание на обнаруженное К. Ю. Лаппо-Данилевским несколько лет назад письмо А. Н. Оленина, адресованное в Италию поэту Константину Николаевичу Батюшкову 11 ноября (ст. ст.) 1818 года. Между прочим президент Академии художеств писал: «уговорите же его [Кипренского] не писать Аполлона Бельведерского как картину. Я могу ошибаться, но мне кажется, что это не может быть хорошо»[60 - ГАРФ. Ф. 279. Оп. 1. № 1161. Л. 3 (цит. по: Lappo-Danilevskij K. Ju. Gef?hl f?r das Sch?ne. Johann Joachim Winckelmanns Einfluss auf Literatur und ?sthetisches Denken in Russland. K?ln; Weimar; Wien, 2007. S. 161–162).]. Это, несомненно, то самое письмо, на которое Батюшков ответил из Рима в феврале следующего года, сообщая: «[Кипренский] еще не писал Аполлона и едва ли писать его станет, разве из упрямства»[61 - Из прошлого. Письмо К. Н. Батюшкова к А. Н. Оленину о русских художниках в Риме в 1819 году // Исторический вестник. 1884. Т. XVI. № 5. С. 451.]. 13 марта (ст. ст.) 1819 года Оленин с удовлетворением воспринял сообщение о возможном отказе художника от работы над замыслом, обреченным на неуспех (III: 384).

Начиная с этого момента и для последующих двух с половиной лет мы не располагаем никакими сведениями о возможном продолжении этой работы. Однако с 9 по 20 сентября 1821 года в жилище Кипренского проходила его персональная выставка, анонсированная газетой «Diario di Roma» (Римский дневник)[62 - Diario di Roma. 1821. № 72. 7 settembre. P. 3 (III: 400–401).]. Среди прочих ее посетил немецкий искусствовед Иоганн Давид Пассаван, посвятивший ей один из своих репортажей о жизни художников в Вечном городе[63 - Joh. v. F. [Passavant J. D.]. Nachrichten aus Rom (Beschluss) // Kunst-Blatt. 1822. № 18. 4 M?rz. S. 71. Пассаван жил в Риме с 1817 по 1824 год.]. В его рецензии есть замечание, которое, как ни странно, никогда не принималось во внимание[64 - См., например: Петрова Е. Н. Рисунок Ореста Кипренского «Аполлон, поразивший Пифона» // Страницы истории отечественного искусства. 1999. Вып. 4. С. 127–142.], – а именно то, что наряду с другими произведениями был выставлен и «Аполлон», хотя все еще на стадии картона, далее которой Кипренский в конечном счете никогда не продвинулся.

Но основное внимание в рецензии Пассавана уделено другому полотну, задуманному во второй половине 1810 годов, картине «Анакреонова гробница», о которой у нас еще будет случай вспомнить. Через месяц после публикации рецензия Пассавана была перепечатана в России журналом «Сын отечества». Здесь будет уместно воспроизвести эту публикацию полностью, заключив в квадратные скобки курьезные цензурные изъятия из оригинального текста:

Сюжет картины сам по себе уже довольно странен: на ней изображена пляска молодого безобразного фавна с [обнаженной] вакханкой[65 - В оригинале: «mit einer nackte Bacchantin».] около гробницы Анакреона, а другой фавн постарше играет на флейте; богатый пейзаж, слабо освещенный, как будто лунным светом, заполняет большое пространство вокруг фигур, выделенных солнечными лучами[66 - Вот описание, принадлежащее Павлу Александровичу Брюллову и созданное почти век спустя: «на первом плане танцующая нагая вакханка (танцуя, она упирается пальцами правой ступни в землю, поднявши левую согнутую ногу), на втором плане – кусты и две или одна фигуры; вечернее небо покрыто темными тучами» (Нерадовский П. И. Выставка Кипренского // Аполлон. 1911. № 10. С. 44).]. Кожа писана весьма странным приемом, она как бы составлена из ярко определенных красок (белой, желтой, красной и голубой), но таким образом, что только с некоторого расстояния они составляют общий тон кожи; краска наведена так густо, что во многих местах как бы сморщилась. И все-таки картина остается произведением, которому можно удивляться, хотя с некоторой озадаченностью. Не менее странна и другая начатая Кипренским работа, представляющая в натуральную величину Аполлона Бельведерского, который, впрочем, должен аллегорически изображать Россию, поразившую змея-Наполеона. [Из деликатности тонкое облако прикрывает нижнюю часть тела][67 - Новости литературные // Сын отечества. 1822. Ч. LXXVI. № 12. 25 марта. С. 229–230 (в оригинале: «Des Anstandes wegen fliegt ein leichtes W?lkchen an der Mitte des K?rpers vor?ber»).].

Невозможно не задаться вопросом, случайны ли эти цензурные изъятия или они являются следствием излишней стыдливости русского редактора – свойство, очевидно, общее для императорской России и папского Рима, где сложное отношение к обнаженному человеческому телу имело старинные корни (достаточно вспомнить обвинения в безнравственности, предъявленные Микеланджело за обнаженные фигуры на фреске «Страшный суд»).

Известно, что картине Кипренского «Анакреонова гробница» некто Микеле Чотти[68 - Вероятно, не следует считать этого человека тем упомянутым Кипренским в 1825 году «попом Чиотти, дураком и ослом вместе», который препятствовал Гальбергу встретиться с Мариуччей (I: 159).] посвятил стихотворение «La Tomba d’Anacreonte. Quadro d’Orest Kiprenschy da Pietroburgo», напечатанное отдельной брошюрой в Риме в 1820 году. Высказывалось предположение, что это стихотворение было заказано самим художником, желающим добиться благоволения не расположенного к нему императорского двора (IV: 684); но в действительности сам по себе этот факт нисколько не является необычным. Вот лишь два примера: в 1833 году гравер и скульптор Винченцо Гаясси посвятил терцины полотну Брюллова «Последний день Помпеи», а в 1845?м литератор, аббат Эммануэле Муццарелли написал сонет по картине Бруни «Медный змий»[69 - См. соответственно: Gajassi V. L’ultimo giorno di Pompei. Quadro del Russo Bruloff // Il Tiberino. 1833. № 43. 9 novembre. P. 170–171; Muzzarelli E. Il serpente di bronzo, dipinto dall’illustre cavalier Fedele Bruni // Distribuzione de’ premi del grande concorso Clementino e Pellegrini. Roma, [1844]. P. 47.].

Несмотря на то что Чотти был поэтом, малоизвестным даже среди современников, в периодике этого времени сообщается о многочисленных поэтических чтениях в Академии Тиберина[70 - Diario di Roma. 1816. № 74. 14 settembre. P. 10; 1820. № 59. 22 luglio. P. 7 и № 75. 16 settembre. P. 10; 1821. № 34. 28 aprile. P. 9.], знаменитом римском литературном обществе: в частности, на заседании 3 июня 1821 года Чотти декламировал стихотворение под названием «Анакреонтика»[71 - Diario di Roma. 1821. № 47. 13 giugno. P. 7.]; именно так озаглавлена его упомянутая выше брошюра. Среди прочих членом Академии был и Антонио Канова, в библиотеке которого сохранился экземпляр брошюры Чотти[72 - Pavanello G. La biblioteca di Antonio Canova. Verona, 2007. P. 43. Этот экземпляр ныне хранится в Biblioteca Civica di Bassano del Grappa, директор которой любезно предоставил нам его цифровую копию.], возможно, подаренный скульптору лично Кипренским.

В том, что касается выполненных в Италии работ Кипренского, наши исследования нацелены прежде всего на выявление новых фактов, которые могли бы не только обогатить сведения об известных его картинах, но и – главным образом – способствовать обнаружению новых, ранее неизвестных. Однако при этом невозможно избегнуть и обратного результата – к счастью, это только один случай, – а именно опровержения принятой атрибуции произведения Кипренскому. Мы имеем в виду рисунок, относящийся к 1818 году и известный под названием «Портрет графа Петра Дмитриевича Бутурлина».

В первые времена Реставрации немногие русские имели возможность побывать в Италии, если только это не было вызвано необходимостью дипломатических отношений между Россией и Европой. Однако в начале ноября 1817 года граф Дмитрий Петрович Бутурлин, директор Эрмитажа и известный библиофил, вышел в отставку и переселился вместе с семьей во Флоренцию, где и прожил до самой своей смерти в 1829?м. Исследователи И. Н. Бочаров и Ю. П. Глушакова, обратившиеся к итальянским потомкам Бутурлиных, атрибутировали Кипренскому карандашный рисунок, датированный 1818 годом, а именно – «Портрет графа Петра Дмитриевича Бутурлина» (см. ил. 6); несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств того, что художник когда-либо работал для этого семейства, ученые сочли этот рисунок несомненно неизвестным и притом значительным произведением Кипренского, свидетельствующим о более тесных и регулярных, чем это было принято полагать, отношениях художника с Бутурлиными[73 - Бочаров/Глушакова 2001. С. 365–366.].

Однако пребывание Кипренского во Флоренции в 1818 году никак не документировано, и более того: в «Записках» младшего брата П. Д. Бутурлина Михаила Дмитриевича Бутурлина, внимательного летописца семейной истории, нет ни одного упоминания – как следовало бы ожидать – о том, что Кипренский создал портрет его старшего брата. Кроме того, сомнения в атрибуции рисунка Кипренскому внушает и сделанная на нем надпись «Natalie 1818», интерпретированная вышеупомянутыми учеными как простое указание на время создания, а не как подпись художника: по их мнению, после полутора лет пребывания в Италии Кипренский сделал ошибку в слове «Natale» (Рождество), которое в таком случае является не подписью автора, а датой создания портрета: «Рождество 1818 года». Но «Натали» – это все же женское имя; и если для проверки атрибуции постараться поискать рисунок с аналогичной подписью, мы обнаружим таковой, принадлежащий руке Натальи Ивановны Ивановой, племянницы Софии Ивановны Загряжской, жены савойского графа Ксавье де Местра. Этот рисунок является частью альбома, сохранившегося в архиве де Местров в словацком замке Бродзяны (тогда эта местность принадлежала Венгрии; в Бродзянах находится единственный в Европе музей А. С. Пушкина). Эта резиденция была в 1844 году приобретена бароном Густавом Виктором Фогель фон Фризенгофом, женой которого Н. И. Иванова стала в апреле 1836?го в Риме[74 - Ger?iovа E. Baronka Natalia Ivanovna von Friesenhof – dama so zahadnym povodom (Teta, alebo sesternica Pu?kinovej manzelky?) // Biografickе ?t?die. 2007. XXXII. S. 194, 197, 199; Isacenko A. V. Pushkiniana in Slovakia // The Slavonic and East European Review. 1947. Vol. XXVI. № 66. P. 161–173.]. Получив любезно предоставленную нам директором музея в Бродзянах репродукцию портрета, мы были поражены его абсолютной идентичностью карандашному портрету П. Д. Бутурлина, который ошибочно атрибутирован Кипренскому (см. ил. 5).

Что же касается определения точного времени и обстоятельств, при которых этот портрет был создан, то из послужного списка П. Д. Бутурлина следует, что около середины осени 1818 года юноша возвратился в Россию, где и оставался некоторое время, прежде чем отправиться в Париж[75 - Бочаров/Глушакова 2001. С. 365; Записки Бутурлина III. С. 596, 606.]. Следовательно, вполне возможно предположить, что портрет был создан в конце того же года в России, где в это же самое время проживало и семейство де Местров[76 - Berthier A. Xavier de Maistre. Etude biographique et littеraire. Lyon; Paris, 1918. P. 121 и след.]: уже с середины 1810?х граф Ксавье де Местр был постоянным посетителем салона Бутурлиных, будучи хорошим другом Анны Артемьевны Воронцовой, супруги графа Дмитрия Петровича[77 - Записки графа Михаила Дмитриевича Бутурлина. 1813–1817 // Русский архив. 1897. № 3. С. 430.]. Склонность Н. И. Ивановой к живописи исчерпывающе документирована, и в письмах графа де Местра можно найти сведения о том, что летом 1830 и 1831 годов Наталья посещала уроки акварельной живописи у неаполитанского пейзажиста Джачинто Джиганте[78 - Cuvres inеdites de Xavier de Maistre. Premiers essais // Fragments et correspondance. Paris, 1877. Vol. I. P. 181; Vol. II. P. 9, 15.], довольно известного представителя живописной школы Позиллипо.

Проблематичным оказался и тот факт, что портрет, обнаруженный двумя русскими учеными в Италии, назван ими рисунком. Занимаясь этим вопросом, мы выяснили, что литография «Портрета графа Бутурлина» «была передана Музею истории города Обнинска в дар потомками Бутурлиных в Италии через журналиста И. Н. Бочарова»[79 - См. электронную опись на сайте музея: http://muzey-obninsk.ru/blog/risunok_portret_grafa_petra_dmitrievicha_buturlina_avtor_kiprenskij_o_a_ 1818_g/2017-03-24-29.]. Что же это? третья копия, идентичная двум предыдущим? В ответе на наш запрос исторический отдел музея сообщил, что в действительности речь идет о литографии, выполненной в начале XIX века и полученной в дар от Джорджо Бутурлина-Янга, одного из потомков этой русско-флорентийской династии. Следовательно, разрешить эту запутанную проблему можно, только предположив, что оригинал портрета, созданный Натальей Ивановой в 1818 году в России, остался у де Местров, но с этого рисунка, очень понравившегося Петру Дмитриевичу, была сделана литография, которая отправилась вместе с ним в Италию, впоследствии перешла к его потомкам, считавшим ее рисунком Кипренского, и недавно именно она и была передана российскому музею.

Начиная с 1818 года в письмах Кипренского появляется имя некоего Пьетро Деликати, который неоднократно информировал Лонгинова о делах Кипренского. Несмотря на то что суждения Деликати в этот период были для Кипренского очень лестными, в 1824 году в письме к Гальбергу художник упомянул его среди своих врагов (I: 150): это свидетельствует о том, что между ними произошел какой-то разлад.

Речь идет о композиторе и учителе музыки Пьетро Деликати родом из города Лорето[80 - Выражаем свою благодарность доктору А. Ваннони, которая обнаружила подлинную запись о крещении Деликати и предоставила нам несколько его писем.]. В апреле 1803?го он приехал в Петербург с рекомендательным письмом кардинала Эрколе Консальви вместе с семейством своей юной ученицы княжны Марии Яковлевны Лобановой-Ростовской[81 - Rou?t de Journel M. J. Nonciatures de Russie d’apr?s les documents authentiques. Vol. III. Nonciature D’Arezzo. 1802–1806. I. 1802–1804. Roma, 1922. P. 100, 335; см. также: Из писем Я. И. Булгакова из Москвы в Неаполь к старшему сыну его Александру Яковлевичу // Русский архив. 1898. № 4. С. 531.]. В России Деликати провел около десяти лет, работая учителем музыки и завязав близкие дружеские отношения в том числе с секретарем императрицы Николаем Михайловичем Лонгиновым и публицистом Александром Ивановичем Тургеневым[82 - Письма Александра Тургенева Булгаковым / Подгот. к печати, вступ. ст. и комм. А. А. Сабурова. Под ред. И. К. Луппол. М., 1939. С. 102.] (не исключено и то, что он уже в Петербурге познакомился с Кипренским). Согласно его свидетельству (автограф, представляющий собой что-то вроде краткого жизнеописания автора, недавно обнаруженный его потомком, композитором Карло Деликати)[83 - См. https://soundfactor.it/studio-chronicles/pietro-delicati.], он сопровождал графа Карла Васильевича Нессельроде на Венский конгресс – но эта деталь заставляет усомниться в достоверности сведений, изложенных в манускрипте: хотя пребывание Деликати в Вене в 1814 году подтверждено письмом Доротеи Шлегель к сыну, художнику Йонасу Фейту, который в это время находился в Риме, нам не удалось обнаружить имени Деликати в бумагах Нессельроде[84 - См. соответственно: Kritische Friedrich-Schlegel-Ausgabe. Abteilung III. Briefe von und an Friedrich und Dorothea Schlegel. B. XXIX. Vom Wiener Kongress zum Frankfurter Bundestag (10. September 1814–31. Oktober 1818) / Herausgegeben von J. J. Anstett und U. Behler. Paderborn; M?nchen; Wien; Z?rich, 1980. S. 41; Lettres et papiers du Chancelier Comte de Nesselrode. 1760–1850. Extraits de ses archives / Publiеs et annotеs par le Comte A. de Nesselrode. Т. V. 1813–1818. Paris, [1907].].

В начале 1815 года Деликати вернулся в Рим, где в течение тридцати лет поддерживал постоянные отношения не только с Кипренским, но и со многими представителями русской колонии в Риме, часто играя роль их посредника: среди них были Самуил Иванович Гальберг, граф Александр Иванович Остерман-Толстой, пейзажист Сильвестр Феодосиевич Щедрин, бывшая его ученицей Мария Яковлевна Лобанова-Ростовская, в 1808?м вышедшая замуж за Кирилла Александровича Нарышкина, сына вышеупомянутого директора Императорских театров[85 - Гальберг 1884. С. 135; Щедрин 2014. С. 310, 323, 327, 329, 355; Biblioteca Nazionale Centrale di Roma. Fondo Ceccarius. A.R.C.15.II.A.2.]; наконец, Григорий Иванович Гагарин, по поручению которого Деликати организовал аукционную распродажу книг, оставленных Гагариным в Риме после того, как он был назначен посланником при баварском дворе[86 - Переписка Александра Ивановича Тургенева с кн. Петром Андреевичем Вяземским. Т. I. 1814–1833 годы / Под ред. и с примеч. Н. К. Кульмана. Пг., 1921. С. 145, 149.], а также Федор Александрович Голицын, который в 1839 году воспользовался услугами Деликати при покупке недвижимости, ныне известной как Палаццо Арагона Гонзага (или Негрони, или еще Балами Голицын)[87 - Об истории покупки этой собственности и ее дальнейших переходах из рук в руки см.: Prinzivalli V. Torquato Tasso a Roma: ricerche storiche, con documenti inediti e rari. Roma, 1895. P. 49. На выходящем на Виа Скрофа фасаде здания установлена мемориальная доска памяти поэта Торквато Тассо, жившего в этом палаццо в конце 1580?х годов.].

Беглую характеристику этого человека набросала в своем письме из Рима от 30 марта 1838 года княгиня Зинаида Александровна Волконская – фрагмент этого письма заслуживает цитации:

Со времен Гагарина г. Деликати, прежде бывший учителем музыки в России, весьма честный человек, с множеством респектабельных знакомств, много раз оказывался полезным в разных обстоятельствах и всегда давал доказательства своей порядочности. Граф Гурьев <…> доверил ему управление польским костелом Святого Станислава и прилегающими зданиями[88 - Цит. по: Mazon A. Deux lettres de la princesse Zеna?de Volkonsky au prince Kozlovsky // Revue des Еtudes Slaves. 1953. XXX. Fasc. 1–4. P. 105 (курсив наш. – П. Б., А. Р.; местонахождение письма неизвестно). О миссии при костеле Святого Станислава см. также: Опись дел Архива Государственного Совета. Т. XIX. Дела Статс-Секретариата Герцогства Варшавского и Царства Польского с 1807 года по 1825 год. СПб., 1910. С. 247.].

Это последнее сообщение позволяет также установить связь между Деликати и аббатом Антонио Сартори, рисованный портрет которого Кипренский создал в начале 1820?х; Сартори был сначала вице-ректором, а затем – ректором именно костела Святого Станислава на Виа делле Боттеге Оскуре[89 - Slawianin. Zebrany i wydany przez Stanislawa Jaszowskiego. Т. II. Lwоw, 1839. С. 141. В 1828 году Сартори был награжден орденом Святого Станислава Царства Польского третьей степени (см.: Опись дел Архива Государственного Совета. Т. XX. Дела Собственной Его Императорского Величества канцелярии по делам Царства Польского с 1826 года по 1835 год. СПб., 1911. С. 88).]. Существует и другой портрет этого священнослужителя, в акварели архитектора Николая Ефимовича Ефимова и Карла Павловича Брюллова «Зрительный зал театра в доме князя Г. И. Гагарина в Риме» (1830, ГИМ), запечатлевшей представление, организованное князем Гагариным в Галерее Кортона в Палаццо Памфили в феврале 1830 года[90 - Из некоторых писем князя Гагарина можно почерпнуть сведения о том, что именно в 1830 году Сартори стал настоятелем церкви Мадонна дель Пасколо, резиденции малороссийского ордена базилиан (Litterae S. C. de Propaganda Fide Ecclesiam Catholicam Ucrainae et Bielarusjae spectantes, collegit et adnotationibus illustravit A. G. Welykyj. Vol. VII. 1790–1862. Roma, 1957. P. 190 и след.).]: в глубине акварели – сцена, на которой идет представление водевиля «Медведь и паша», а слева на переднем плане присутствуют княгиня З. А. Волконская и аббат Сартори, пожилой и корпулентный – очень похожий на персонажа рисунка Кипренского (см. ил. 9 и 10)[91 - См. http://catalog.shm.ru/entity/OBJECT/2176156?exhibition=590454300&index=8; см. также: Listy z podrоzy Antoniego Edwarda Odynca. Т. III. Z Rzymu. Warszawa, 1876. S. 213.].

Здесь необходимо заметить, что Пьетро Деликати был тезкой профессора геометрии, перспективы и оптики Академии Святого Луки – в результате этих людей, живших и работавших в Риме в одно и то же время, периодически путают[92 - См. например: Meyer S. A. «Prima di partire». Orte, Akteure und Strategien des r?mischen Ausstellungswesens (1750–1840) // Kunstmarkt und Kunstbetrieb in Rom (1750–1850). Akteure und Handlungsorte / Herausgegeben von H. Putz und A. Fronh?fer. Berlin; Boston, 2019. S. 260.]. Например, в феврале 1821 года от имени интересующего нас Деликати был направлен запрос относительно возможности вывоза в Россию двенадцати картин современных художников[93 - ASR. Camerlengato. Parte I. Titolo IV. Antichit? e Belle Arti. B. 37. Fasc. 19.]. Заказанные тайным советником Петром Львовичем Давыдовым, картины этих «славных пейзажистов», среди которых был Ф. М. Матвеев, были выставлены в римском доме Деликати – в Палаццо Потенциани, № 24 по Виа деи Луккези. И тут же в следующем году состоялась еще одна маленькая выставка[94 - См. соответственно: Diario di Roma. 1821. № 13. 14 febbraio. P. 3–5; 1822. № 33. 24 aprile. P. 4–5.] – на этот раз картины были заказаны Николаем Дмитриевичем Гурьевым, будущим российским посланником в Риме; для их вывоза Деликати запросил другое разрешение. Это подтверждается тем фактом, что и несколько лет спустя наш «светлейший синьор Пьетро Деликати» проживал по этому же адресу[95 - См. например: Notizie del giorno. 1836. № 23. 9 giugno. P. 4.], между тем как в начале 1820?х профессор Академии Пьетро Деликати имел местожительство на Виа Ларга алла Кьеза Нуова, № 21.

Наверное, мы никогда не узнаем, чем Деликати досадил Кипренскому в 1824 году, но восемь лет спустя, будучи в Риме, вышеупомянутый А. И. Тургенев оставил в дневнике запись об утренних часах, проведенных в обществе их обоих (III: 462): вероятно, с течением времени эмоции остыли, и художник не сохранил неприязни к Деликати.

Вот уже много лет идентификация личности человека, изображенного на «Портрете князя А. М. Голицына» – шедевре Кипренского, традиционно датируемом 1819 годом, является спорной[96 - Об этом см.: Ацаркина 1948. С. 212.]. Сомнение в атрибуции персонажа, обычно считавшегося коллекционером и страстным любителем искусства Александром Михайловичем из ветви Голицыных-Михайловичей (род. в 1772?м), породило одно из писем С. Ф. Щедрина: 5 марта 1819 года он сообщал родителям, что встретился в Риме с «молодым мне знакомым Галицином»[97 - Щедрин 2014. С. 54 (курсив наш. – П. Б., А. Р.).]: возможно ли, чтобы сорокасемилетний человек был назван «молодым»? Недавно, в качестве альтернативы, было высказано предположение, что речь может идти о его тезке из ветви Голицыных-Алексеевичей (1798 года рождения)[98 - Предположение было высказано М. Ю. Евсевьевым (Там же. С. 539).]. И это еще одно запутанное обстоятельство, требующее своего прояснения.

Обратимся к точному факту: человек, изображенный на интересующем нас портрете, – несомненно, отец братьев Федора Александровича и Михаила Александровича Голицыных: это становится очевидно, если сравнить портрет Кипренского с другим миниатюрным портретом, созданным немногими годами ранее французским художником Даниэлем Сеном (Государственный музей А. С. Пушкина). Его присутствие в Италии в 1819 году исчерпывающе документировано, например, М. Д. Бутурлиным, который засвидетельствовал свою встречу во Флоренции с князем А. М. Голицыным, «покупателем драгоценных картин и разных редкостей»[99 - Записки Бутурлина III. С. 630.]