Всё сразу. Повести и рассказы

Всё сразу. Повести и рассказы
PaoloGilberto

Пара повестей, десяток рассказов. Все о жизни. О жизни, которая могла быть. И была. Половина правда, половина – вымысел. Иногда фантастический. И мистический.

Всё сразу

Повести и рассказы

PaoloGilberto

Фотограф Дмитрий Юрьевич Пименов

© PaoloGilberto, 2018

© Дмитрий Юрьевич Пименов, фотографии, 2018

ISBN 978-5-4493-2212-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Минус на минуС

Часть 1

1

Слишком затянулась зима в этом году. В прошлом-то даже в начале апреля снег лежал, но об этом все, конечно, забыли, и теперь только ленивый не бормотал хмуро: «Вот, мол, весна тебе – середина марта уже, а с неба всё сыплет и сыплет, на термометре до сих пор минус». Но вот Лёху погода совсем не заботила. Автопилот уверенно вёл его домой, сквозь колкий снег в лицо, по скользким раскатанным колеям запорошенного растрескавшегося асфальта. Трезвый человек уже упал бы не раз и не два, и что-нибудь обязательно сломал бы себе, но все знают, кого, кроме детей, хранит Бог. Лёха как раз и был пьяницей. От холодной бани Светки Хомушки, где чаще всего все и выпивали – её старуха-мать ещё держала оборону, и алкашей на порог коттеджа не пускала, до Лёхиного полуразвалившегося, когда-то крепкого и справного дома было всего ничего – половина улицы. Он шёл по непредсказуемой траектории и совершенно ни о чём не думал. Вероятно, мысли и проносились в его голове, но ухватить какую-то из них он уже был не в состоянии.

Уже перед самой тропинкой к калитке Лёха всё-таки поскользнулся. Хрустко упал, крякнул, встряхнул головой, сфокусировался. «Вот.. Вот, пришёл. А там-то что подвывает, а?» Он вслушивался в темноту, вглядывался. На карачках переполз на другую сторону дороги. Он жил прямо напротив церкви и звук явно шёл от огромных кованых ворот. Лёха даже не пытался встать – в глазах начинало двоиться, и такая игра с самим собой, интересными ощущениями и странным воем и лязгом ему даже нравилась. На площадке перед церковью стоял большой «Мерседес», тускло освещённый фонарём. Внутри кто-то сидел, но Лёху это не интересовало, он уставился на ворота. Вцепившись в них, поскуливая и сильно дрожа всем телом, странный худой мальчишка лет десяти грыз стальные прутья решётки. Лёхе стало жутко. «Мандец, белка.. Предупреждали же, тыщу раз говорили – не берите у цыган самогон, они туда всё сливают. Точно, всё. Как там остальные-то?..». Он с трудом поднялся на ноги и, неожиданно для себя разогнавшись, перескочил дорогу, забежал в незапертый свой дом и завалился на расстеленную кровать.

Утро нового дня ничем не отличалось от предыдущего – опухшее лицо, щетина, перегар. И головная боль. Лёха умирал от неё в очередной раз, чтобы, похмелившись, воскреснуть и оттаять. Вчерашние события в голове никак не отпечатались, просто припоминалось что-то смутное, но не слишком важное. Лёха приподнялся, осмотрелся. «Ё!.. В ботинках улёгся.. Грязи-то сколько, мать её..». Снег с грязных подошв стаял на и без того грязное покрывало. «Хорошо хоть, бухой был, а то бы разделся и замёрз». Он попробовал посмеяться, но тело, вздрогнув, передало судорогу в голову, а та моментально отозвалась чудовищным спазмом. Лёха заскулил, осторожно подтянул колени к животу, сунул руку меж тощих бёдер в двойных спортивных штанах, чтобы согреться и попробовал снова задремать. Но было слишком холодно, за ночь протопленный дом успел остыть, мёрз нос, мёрзли ноги. «Ладно, встаю, встаю», – он заворочался, сел. Покачался из стороны в сторону, потёр лицо. Достал из кармана сломанную сигарету, закурил, прищурившись; перевязал потуже рукав под культёй, встал-таки, подтянул штаны и побрёл в сарай за дровами и углём. За ним, расправив лапы из под какой-то кучи тряпья, затрусил и Костик.

Лёхин кот Костик, в отличие от хозяина, был лоснящимся и упитанным, благо, еду добывал себе сам – доверять в этом деле Лёхе он не мог. Как-то даже притащил огромный кусок варёного мяса – поддержать хозяина. В мясе торчала дорогая мельхиоровая вилка, и Лёха, понимая, что улики за своим товарищем надо прятать, сунул её вместе с мясом глубоко в ящик стола. Вовремя – в дверь ввалилась соседка бабГаля. «Лёха, Лёх?! Это не твой кот у меня мясо упёр? Варилось в кастрюле на кухне летней, я его достала попробовать, на стол положила, только отвернулась – а мяса нету!». Костик сидел, опустив большую голову, у Лёхиных ног и на бабГалю даже не поднял глаз. Лёха всё понял и тут же выдал алиби: «Не, бабГаль, с ним тут уже час зависаем. Похмеляемся!», – он подмигнул соседке и кивнул головой на чайную чашку с самогоном. БабГаля развернулась и вышла, в сердцах хлопнув хлипкой дверью. «Спасибо, брат», – Лёха залез в стол, вынул обратно мясо, отрезал себе маленький кусок, коту отдал большой, вилку выкинул в форточку, прямо в снег. «Будь здоров, Костик!», – опрокинул Лёха в себя чашку, втянул воздух широкими ноздрями и закусил свининой.

«Что-то, Костик, чую, не хватит угля на такую весну-то, а», – встревожено констатировал Лёха, совком сгребая уголь вместе с пылью с пола сарая. Кот, не обращая внимания, вился вокруг ног и мурчал. «Хрена тебе-то, да, ты-то вон, в шубе какой. Сдохнешь – варежки из тебя сделаю, – Лёха расчувствовался и приласкал кота, – Тебе уж всё равно будет, а мне память и тепло». Костик ещё быстрее забегал вокруг Лёхи, и тот чуть не споткнулся через него, когда выходил с ведром из сарая. Вернулся в дом, выгреб вчерашний шлак из печки. Кинул пару щепок и клок бумаги. Древесина быстро занялась, Лёха ахнул, вспомнил, что забыл взять дров. Пока во дворе раскопал под снегом сухие поленья, пока вернулся – всё погасло. «Чо газ не провёл, чо газ не провёл? – бурчал он себе под нос, – А где б я деньги взял на трубы да на котёл? А платить за него? Я лучше мешок угля у вагонов пассажирских насобираю. Так бесплатнее. За свет плачу, и то хорошо. Короче, пока не похмелюсь – дела не пойдут». И, натянув чёрную шапку с логотипом какой-то баскетбольной команды, он поспешил к церкви.

2

Место успокоения души, памятник архитектуры 18-го века. Для Лёхи и местных алкашей Казацкая церковь была местом службы, как и для иерея Максима Палёнина. Только Максим служил по одну сторону ограды, а Лёха и его товарищи выходили, как они сами называли, «на промысел», по другую. Заметив приближающегося Максима, попрошайки, выстроившиеся вдоль ограды, притихли. Черноглазый и черноволосый, с густой бородой, высокий, крепкий, молодой, но строгий и принципиальный иерей часто гонял алкашей от церкви, и они с ностальгией вспоминали доброго старого батюшку, который отдал Богу душу в прошлом году.

– Так, православные, по какому поводу опять сбор? – без улыбки спросил Максим у алкоголиков. Он их даже жалел иногда, но понимал – один звонок в Епархию от местных жителей, мол, иерей развёл у храма притон, и служить Максиму где-нибудь в глуши. А в Казацкой церкви ему нравилось – пусть и на краю города, зато храм красивый, прихожане прилежные, летом сирень, яблоневые сады, неподалёку речка. Школа, опять же, детям в первый класс скоро. А с колокольни вообще открывались грандиозные виды на фантастические гигантские отвалы карьеров горно-обогатительных комбинатов города.

В рядах попрошаек наметилась паника, но кто-то вспомнил про календарь.

– Пасха скоро, батюшка, а сегодня родительская суббота, – затараторила Светка Хомушка, когда-то молодая и красивая девка, которая сейчас, в свои двадцать семь выглядела минимум вдвое старше.

– Родительская? – Максим сделал вид, что задумался, – А число-то хоть какое сегодня, ты помнишь? – он приблизился вплотную к Светке, стараясь не дышать – перегаром тянуло знатно, и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Дык это.. Ну.. Вроде двадцать седьмое марта, разве нет? – ничуть не смутившись спросила она.

– Двадцать третье, – выдохнул Максим, – Вы когда одумаетесь, православные, а? Так ведь нельзя жить. Вы надумайте прекратить бухать, подержитесь хотя бы дня три и приходите в храм. Едой помогу, и одеждой поддержу. Вы только завязывайте. Вы хоть пробовали не пить?

– Я пробовал, – вдруг выронил Лёха и сам испугался своей смелости.

– Когда? Сколько ты не пил? И как тебя зовут? – Максим, как генерал, сделал несколько шагов вдоль «строя» попрошаек и остановился перед Лёхой.

– Лёха. А не пил сегодня. Два часа. Только проснулся и не пил. Больше не смог. Вот, пришёл. Спасаться. Может, нальёт кто – неожиданно для себя улыбнулся Лёха. Светка захохотала, уткнувшись носом в рукав Пети Француза. Петя сильно картавил, и меткое прозвище, выданное непонятно кем, прилепилось к нему мгновенно. Он тоже заулыбался, но его длинные печальные усы всё равно придавали лицу унылое выражение.

– Вы дождётесь, доиграетесь, – зло бросил Максим, и громыхнув железной калиткой и на ходу перекрестившись, вошёл во двор храма.

Попрошайки на мгновение оробели.

– Суровый какой, чего-то, говорит, дождёмся, до чего-то доиграемся – вздохнул Лёха, – Ребят, эт самое, есть, а? Не могу, сил нет. Мне б плиту ещё сегодня растопить, развалится дом от холоду. Нальёте?

Петя молча вытащил из кармана свою гордость – жестяную сувенирную фляжку, и протянул её Лёхе.

– На вот, полечись. И нам оставь. А хоть и допей. Народ сейчас на службу начнёт подтягиваться, на самогон насобираем по-любому.

Лёха трясущимися руками открутил крышку, припал к горлышку и сделал большой глоток. Через мгновение горячий шар прокатился по желудку и тихо лопнул, разгоняя тепло в каждый капилляр.

– Ух. Это что у тебя? Спирт, что ли? – радостно спросил Лёха.

– Ага, – забрал фляжку Петя, – Вчера Светка достала заначку. Но ты уже ушёл.

– Хорош, ух, хорош! Уже, как дед мой говорил, «разбежался по жилкам, как сплетня по селу», – Лёха быстро приходил в привычное состояние тихой эйфории, – А я даже не помню, как вчера от вас ушёл.

– Да ты ещё на своих смог, а Коля Волчок так и уснул на полу, – захохотала Светка, – Начал, вроде, ко мне приставать, потом сполз на пол и затих, жених.

– Это ты меня рано за дверь выставила, Светка, – горделиво заявил Лёха, – Я б тебе дал бы за мужика подержаться, а то иду домой и думаю: «Ох и Светка, такого пихаря отвергает!». Иду домой и думаю, иду домой и.. – повторил Лёха и замер. Начал что-то припоминать.

– Лёх, ты чего, сердце стукануло? – встревожено нахмурился Петя.

– Нет-нет, всё нормально, – и Лёха с широко раскрытыми глазами пошёл вдоль ограды. На улице уже достаточно рассвело и решетку было хорошо видно. Лёха остановился. Дыхание остановилось. Три прута ограды. На крайних – вытертая руками изморозь и грязь, а на центральном – сеточка замёрзшей слюны и оголившаяся сквозь краску сталь. Много сколов. Как от зубов. У Лёхи внезапно подкосились ноги и он сел в снег.

– Лёха? Ты заболел, а? – Светка потянула его за полупустой рукав.

– Да нет, ничего, – Лёха понимал – его ночная история слишком неправдоподобна. Ни Светка, ни Петя в неё не поверят, а выставлять себя чокнутым – себе дороже, с ним сразу все перестанут иметь любые дела, если, конечно, их совместное пьянство и попрошайничество можно назвать делами.

3

Подавали в то утро щедро – Лёха, Светка и Петя покинули «пост» уже через час, звеня мелочью и хитро перемигиваясь. Подаяния они всегда делили честно, хотя, скорее, не делили, а просто подсчитывали и решали, кто пойдёт купить что-нибудь «для сугреву». Сегодня отправили Лёху. Тот уже знакомой тропой спустился вниз по улице, свернул в переулок и остановился перед богатым домом в полтора этажа – нижнюю часть занимал гараж на три машины. Лёха робко надавил на кнопку звонка, подождал немного, потоптался на месте. Через минуту ворота с вычурной резьбой приоткрылись, выглянул цыганёнок лет тринадцати с толстенной золотой цепью на шее.

– Эй, Лёха, не сдох ещё? – поприветствовал цыганёнок Лёху.

– Ды как видишь, – хмуро отозвался он.

– Тебе сколько?

– Одну, – Лёха ссыпал в смуглую ладонь мелочь, добавил пару бумажных десяток.