Барвиха

– Тогда хули я тебя не видел?

– Не знаю…Наверное, в разные смены работали.

Честно скажу, Боря меня напугал своим обращением. Я сильно напрягся. Чё за быдло, бля.

Но потом я понял, что зря. Боря быстро проникся ко мне, как и я к нему. Однажды вечером, когда я разгружал его машину, а он был сменщиком того потного жирдяя, который возил товар в ЦУМ, Боря вернулся с нашего склада и сказал мне: «Что за Филип Кэри?» А это был главный герой «Бремя страстей человеческих». Я ему рассказал немного о книге, пока разгружал машину. Он сделал лицо в стиле мема not bad. И стал рассказывать:

– А я вот читаю щас книгу Николая Задорнова.

– Это что ли отец Задорнова? Комика?

– Да. Только он не комик. Комики это вот, – Боря кивнул головой в сторону, где находился концертный зал. – В Комеди выступают. Комики на букву «г». Ха. А Михаил Задорнов – юморист!

– Согласен.

В общем, уважение Бори я заработал, но потом заработал его ещё больше.

У Бори иногда было настроение такое… Почитать стихи. И вот в один из дней он заходит такой на склад к нам и:

– «Я усталым таким ещё не был,

В эту серую морозь и слизь,

Мне приснилось рязанское небо

И моя непутёвая жизнь

Много женщин меня любило,

Да и сам я любил не одну,

Не от этого ль тёмная сила,

Приучила меня к вину…»

Знаешь? – обратился он ко мне.

– Пока не понял, – ответил я.

– «… Бесконечные пьяные ночи

И в разгуле тоска не впервь!

Не с того ли глаза мне точит,

Словно синие листья червь?…»

Пока он читал этот стих, все внимательно его слушали, кстати. Повисла тревожная аура. Все смотрели на него, чувствовали что-то странное, чувствовали что-то великое, чувствовали то, что несвойственно чувствовать, находясь, блять, на складе, на работе.

«…Не больна мне ничья измена,

И не радует лёгкость победа, –

Тех волос золотое сено

Превращается в серый цвет»

– Это Есенин? – предположил я. Боря посмотрел на меня с восторгом.

– Да. Это Есенин. А ты знаешь хоть один стих, начальник? – обратился он к Кириллу. Кирилл со сжатыми губами, противной улыбкой и своим стандартным хитрым взглядом отрицательно мотнул головой.

– Я знаю! – закричал Лысый в своей звериной манере.

И с выражением прочитал:

– «Вышел заяц на крыльцо,

Почесать своё яйцо,

Сунул руку – нет яйца,

Так и пёзднулся с крыльца.

Смотрит заяц под крыльцо,

Там лежит его яйцо,

Не одно, а целых пять!

Так и ёбнулся опять!»

– АХАХХАХАХ. Так и ёбнулся опять. Нормально, – угорел Боря.

– Самое интересное, что и то и то – это великие вещи. Есенина знают все и этот стишок – тоже, – сказал я.

– Но не все знают продолжение, – ответил Боря.

– Да, точно, – подтвердил я.

Боря любил хуесосить Кирилла. Ему он был искренне противен, и он не стеснялся об этом говорить. Боря вообще за словом в карман не лез. Это мне в нём нравилось. Кирилл же не мог Боре ничего ответить, он ехидно ему кивал, терпел оскорбления. Думаю, он боялся, что Боря может дать ему по ебалу. А Боря мог бы. Только зачем это нужно? Кирилл был трусом, поэтому проглатывал проявление неуважения. Мне даже было страшно представить. Ты начальник, у тебя есть подчинённые, а тебя при них унижает водитель, а ты молчишь и терпишь. Никто из твоих сотрудников за тебя не вступается, а лишь улыбаются, потому что в открытую угарать всё-таки стыдно. Это же жостко. Но с другой стороны, мне кажется, Кирилл сам себя и не чувствовал прям начальником.

[Переслано из Поцскриптам Киста]

Бля, ну вот не посчитайте меня за чсв. Находясь в таком обществе, я понял, что интеллектуально выше людей, с которыми работаю. Мне даже как-то тесно становится от их разговоров, от их шуток, от их мироощущения. Во мне начинают просыпаться какие-то амбиции. Мне хочется заниматься не такой тупой работой и находиться в другом обществе. Я скучаю по общению с друзьями. Благо, в последнее время с этим наладилось, и я не чувствую уже прежнего одиночества. Ну, это ладно.

Меня смутило вот что.

Пришла зп. 37к. Это больше, чем мне говорили при устройстве на работу (тогда речь шла о 33к). Это если считать вместе с авансом. Я посмотрел на эти цифры и подумал: «Бля. Да не так уж это и много. Хочется больше». Мне показалось, что, если мне упадет 100к на карту, допустим, за мою работу, будет похожая реакция: «О, 100к. Прикольна, канеш, но было бы пизже 500». Сначала я обрадовался этому чувству. Мол, круто – мотивация, амбиции. А потом я понял, что становлюсь частью этого ебучего капиталистического мира. Встаю на рельсы его законов, которые мне всегда были противны. Я считал, что пешком идти всегда романтичнее, да и тело будет стройнее, крепче. Это мнение пошатнулось, но я вовремя опомнился.