И в мороз бобёр сидел на льду
И нырял в бурлящую быстрину,
Зная, что его там не найдут.
Как бы город мне ни улыбался
Светом электрических огней,
Я доволен тем, что открывался
Этот мир не взглядами друзей,
Что бежать уже тогда стремились
К яркости столичных площадей.
И плевать, что будто всё приснилось,
Пролетело – я уж городской,
Буду всё же до конца доволен,
Что пейзажной тютчевской строкой
С ранних лет я безотчётно болен,
Как бобёр любимою рекой…
Каникулы
Из мокрой, цепкой вырвавшись руки,
Упал карась, нарушив гладь пруда,
В стихию канув, скрылся «в никуда».
И всплеском порождённые круги
Несёт покорно сонная вода…
…Эх, неужели я не знал тогда,
Что станут эти летние каникулы,
В пути земном, воистину великими,
Своим уходом быстрым навсегда?!
Не думал я… Но тем они и краше.
Не повторить, сколь ни гляди на пруд.
А деревенские невзрачные пейзажи
В меня лишь грусть приятную вдохнут.
Пока в то время не имел забот,
Не получалось видеть мир трезвей,
И оттого был запах трав сильней,
И пуще трогал алостью восход!
Те дни прекрасны тем, что далеки,
Что детство рыбкой кануло в года,
Что даже столь привычные круги
Несла с особой нежностью вода…
Двадцать восьмая осень
Семнадцать лет, рубашка в клетку, кеды,
Одна тетрадь для всех конспектов, и,
В попытках дотянуться до мечты,
Порою даже просто пообедать
Я забывал от шума суеты.
И лишь в осеннем воздухе холодном
Мне всякий раз покой напоминал,
Как старый год с листвою умирал
В очередной унылости погодной…
Семнадцать лет ещё вчера мне было —
Наивен был, зато амбициозен,
Но вдруг прохлада горько объявила: