Сочинитель убийств

Полк-Фарадейсы приехали в субботу в три часа, на час позже, чем собирались, и уже пообедали в дороге. А до этого они вынуждены были ждать, пока придет их домработница Люси, чтобы оставить с ней детей.

– У нее нет телефона дома, – объяснял Алекс, – поэтому пришлось искать, кто бы смог передать ей нашу просьбу, а потом ждать, когда она закончит свои дела и придет.

– Она не приходила в пятницу, – добавила Хитти. – Похоже, кто-то заболел у нее в семье.

У Хитти было круглое лицо и волосы, собранные в пучок на макушке. Прическа придавала ей сходство со светловолосой китаянкой.

– Ну, наконец-то приехали, – встретила их Алисия. – Хотите чегонибудь выпить? Или съесть?

– Совсем-совсем ничего, душенька, – ответил Алекс, притягивая к себе и обнимая Алисию. (Он был высоким довольно полным брюнетом с очень бледной кожей.) Как чудесно тут у вас в деревне, на чистом воздухе! Ах, апрель в Англии! Скоро май, чудесно! Вы не против, если я сниму пиджак?

Сидней спустился по лестнице, он относил чемодан Полк-Фарадейсов в гостевую комнату.

– Что это? Вы ничего не хотите выпить? – весело спросил он.

– Может быть, вы бросили пить?

– Нет, дело в том, что… (Алекс покосился в сторону Алисии.) Наши великие головы нам понадобятся для работы, мы должны покончить с этим делом до захода солнца.

– Или пустить себе пулю в лоб на заре, – сказал Сидней.

– Да, я стреляю в тебя, ты – в меня, одновременно.

К пяти часам они еще не особенно продвинулись к своей работе, но у Сиднея возникло впечатление, как и всякий раз, когда они что-нибудь сочиняли вместе с Алексом, что в этой истории появляется нечто ощутимо новое и важное, хотя бы потому, что над ней работала еще одна голова. Но он очень хорошо знал, что впечатление это не имеет под собой никакого основания.

Толстый дрозд пощипывал траву прямо перед Сиднеем. Где-то рядом попыталась пропеть песенку какая-то птица. «Интересно, что это за птица?» – подумал Сидней. Он поежился, солнце скрылось за облаком. Ему было так скучно, что он чуть не заснул.

Им нужно, чтобы случилось чудо, чтобы на какой-то миг вспыхнула идея, которая бы все осветила другим светом. Он думал об этом, слушая, как бубнит Алекс: «Нет-нет, погоди, Ники не знает, что девушка уже нашла ювелира, верно? Тогда как мы можем или как она может думать о том, что она его узнает?» И, отвечая Алексу, он покраснел от стыда, думая о том, как мысль о «вспыхнувшей идее» вообще могла прийти ему в голову. Сидней даже боялся, что больше никогда ни одна искра не блеснет в нем… Лишь писатель, у которого бывают время от времени подобные вспышки, вправе думать так. Ему смертельно надоел Ник Кэмпбелл, и он не понимал, как может Алексе таким энтузиазмом вновь браться за дело. Хотя у Алекса была работа, а всем этим он занимался лишь от случая к случаю. Ему просто очень хотелось еще что-нибудь заработать. Его богатые родители не помогали ему деньгами, потому что – Сидней забыл причину – они не одобряли и его брак, и его попытки стать писателем. Эти люди, жившие в герцогстве Корнуэльском, хотели, чтобы Алекс занимался тем же, чем занимались они сами, хотя в то же время считали, что их сын должен зарабатывать больше, если хочет обзавестись многочисленным семейством. Алекс рассказывал Сиднею о них со смехом, но видно было, что он предает большое значение их словам. Дремля на солнышке, Сидней слушал Алекса, делал вяло какие-то замечания, пока не оказался в состоянии где-то между явью и своим собственным сном, то ли в пустоте, то ли нигде.

Ему вдруг вспомнился отец, которого он почти не знал, – тот умер, когда Сиднею было девять лет, – и это воспоминание вызвало неприятное ощущение. Мать Сиднея рассталась с мужем, когда сыну было шесть лет, и после их развода он видел отца всего пять или шесть раз. Он знал, что отец хотя работал администратором в чикагских театрах, сам мечтал стать драматургом. Как администратор, он зарабатывал немного, а из его пьес была напечатана одна-единственная, «Снежный человек», да и та на его собственные средства. Сидней часто думал о том, что посредственность отца довлела над ним как проклятие, он обречен на неуспех, и его потребность написать нечто такое, от чего весь мир придет в восторг и благодаря чему его имя будут помнить по крайней мере еще сто лет, – эта настойчивая потребность тоже казалась Сиднею проклятием. Когда его самого посещали подобные мысли, его охватывал страх. Его теперешняя жизнь в Англии, женитьба на англичанке, которую, кажется, мало интересовали его дела, старинный дом, в котором они жили, с его низкими перекрытиями, о которые он каждый день бился головой; английская земля, которая забивалась ему под ноги, когда он копался в огороде – все это казалось ему совершенно нереальным, как пьеса, которую он сам сочинил и которая вышла не слишком удачной. Но зачем, вопрошал Сидней себя, он живет именно здесь, ведь любая другая женщина могла исполнять ту же роль ничуть не хуже, хотя он считал, что привязан к Алисии и даже, кажется, влюблен в нее. Но действительно ли он нуждается в том, чтобы рядом всегда была женщина? Не мешает ли это ему использовать все свои возможности, и как он может теперь исправить это положение? В результате он приходил всегда к решению, что просто нужно работать и работать.

«Мне всегда тяжело сосредоточиться на свежем воздухе», – с неожиданным раздражением воскликнул он про себя, и это восклицание вывело его из оцепенения, в котором он находился. Должно быть, Сидней произнес это вслух, обращаясь к Алексу.

– Давай попробуем посмотреть все по сериям, – предложил он.

Иногда этот способ создавал у него впечатление, что сюжет имеет какое-то последовательное развитие, но когда он прочитал шестую серию по своим записям, то не почувствовал ничего, кроме усталости. Алекс же заявил, что так совсем другое дело.

– Я говорю тебе, что это совсем другое дело, – повторил он.

– Нет, хватит! Что теперь нужно, так это выпить виски. Около семи часов Сидней переоделся, даже надел галстук, полагая, что в связи с приходом миссис Лилибэнкс это должно будет понравиться Алисии. Алекс всегда надевал галстук к ужину, его трудно было представить себе без галстука, разве что больным или при смерти, но в этих случаях кто ужинает?! Сидней вспомнил, как тот не снимал галстука даже в жуткую жару, на пикнике прошлым летом.

– Может, сходить за ней? – спросил Сидней Алисию, когда они все собрались на кухне.

Алисия поставила ростбиф в духовку.

– Прекрасная мысль, дорогой. Иди позови. Она уже должна выходить.

Сидней поставил стакан на стол и вышел. Ноги его, как обычно, были обуты в теннисные туфли. Пройдя калитку, Сидней остановился, решая, идти через кухню или через центральную дверь, и двинулся к последней, которой похоже пользовались чаще. Постучал только что начищенным, сверкающим медью дверным молотком. Дверь открыла хозяйка.

– Добрый вечер. Я – Сидней Бартлеби, – произнес Сидней с улыбкой. – Пришел за вами.

– Как это мило с вашей стороны! Не желаете войти? Миссис Лилибэнкс, по-видимому, уже собиралась выходить. На ней была широкая шляпа и темно-синяя шаль, изящно накинутая на плечи и на одну руку. Он ответил, что раз она готова, то заходить он не будет. Миссис Лилибэнкс вышла и притворила дверь, не запирая на ключ.

Сидней открыл перед ней калитку.

– Скрипит, нужно будет ее смазать, – проговорила миссис Лилибэнкс. – А то все птицы разлетятся. Вы любите птиц?

– Да, люблю, хотя не особенно в них разбираюсь.

– Ваша жена сказала, что вы пишите?

– Да, а вы – рисуете.

– Я простой любитель, для меня это одно из развлечений, – проговорила она таким тоном, будто у нее было много других развлечений.

Алисия представила гостей друг другу, а Сидней налил миссис Лилибэнкс виски. То, что старая дама отдала предпочтение виски перед джином и хересом, Алисию порадовало, поскольку их херес был очень скверного качества, а ей почему-то казалось, что миссис Лилибэнкс захочется именно хереса.

– Где вы живете в Лондоне? – обратилась миссис Лилибэнкс к Хитти. Хитти ответила, и между ними завязалась беседа; они поговорили о преимуществах и недостатках Кенсингтона, района, где прежде жила миссис Лилибэнкс, а затем перешли к детям Хитти.

Алисия отправилась на кухню проверить, как там мясо и пирог, а Сидней приготовил салат, разлил напитки и наполнил горчицей соусник с серебряной крышкой. Это был один из немногих дорогих предметов, которыми они располагали для сервировки стола. Сидней пребывал теперь в очень веселом настроении и даже напевал довольно приятным, но не сильным голосом свою собственную пародию на одну народную песенку.

– Тише, – сказала Алисия, кивнула в сторону гостиной, где находилась миссис Лилибэнкс: слова песенки были довольно неприличными.

– А хочешь, я спою «Острые Перчики»?

– Тогда она решит, что ты сошел с ума. Или, вернее, она это заметит.

Сидней понизил голос и все-таки допел свою песенку, не сводя глаз с Алисии.

– Я вижу, ты не в восторге от моего «пиццикато», – сказал он. – А ведь с моими словами песня стала бы в сто раз известней, чем сейчас. И уж точно заняла бы свое место в опереточном репертуаре вместе с ариями Гилберта и Салливана и даже наверняка вытеснила бы их.

Алисия улыбнулась, в глубине души сожалея, что он не выказывал такой же уверенности в собственных способностях сегодня утром. А Сидней в это время подумал, что под важным видом Алисии скрывался не особенно глубокий ум и что у него много замечательных идей и сюжетов, которые необходимо было бы обсудить, но о которых он, тем не менее, не мог поговорить с ней, так как ее это совершенно не интересовало. Когда он познакомился с ней, ему казалось, что раз она англичанка и говорит с другим произношением…

– Не знаю, готово мясо или нет, – проговорила Алисия, – не помню, когда я его поставила, в семь или в семь пятнадцать?

Выглянув в дверь столовой, Сидней спросил:

– Простите, миссис Лилибэнкс, какой ростбиф вы предпочитаете: с кровью или без?

Та улыбнулась:

– О, лучше с кровью.

– Прекрасно, именно таким он и будет. – Затем, обернувшись к Алисии, сказал: – Можешь выключать. Мы все любим мясо с кровью. Миссис Лилибэнкс, позвольте, я налью вам виски.

Сидней протянул руку, чтобы взять ее бокал, но старая дама остановила его: О, нет, благодарю. Мне уже достаточно.

Они уселись за стол. Полк-Фарадейсы принесли свои недопитые бокалы. Сидней разрезал мясо, Алисия проверяла, всего ли хватает на столе. Не успев сесть, она вдруг замечала, что не хватает ножа для масла или тарелочки для хлеба (она решила взять одну из-под цветочного горшка и вымыть, и ей пришлось дважды выходить на кухню. Все наперебой хвалили кулинарное искусство Алисии, а Полк-Фарадейсы сказали, что Сидней на этот раз превзошел самого себя в приготовлении салата.