Любовь и роскошь

Дани не видела картин, о которых он говорил, но утвердительно кивнула, наслаждаясь спектаклем. Раздражение и досада госпожи Летой отражались на толстой физиономии. Она неожиданно столкнулась с человеком, который, несомненно, знал об искусстве гораздо больше, чем она, и ей это явно не нравилось…

Дрейк издал притворно драматический вздох, на мгновение закрыл глаза и произнес с благоговейным трепетом:

– У кого еще можно увидеть куртизанку в подвязках с широко расставленными ногами и котенком, играющим возле ее икр?

Госпожа Летой отшатнулась, широко раскрыв глаза.

– Он прославился тем, что запечатлел мадам де Помпадур. Не она открыла чудо его таланта – он и раньше получал королевские заказы, но благодаря ей его талант расцвел. Помпадур обладала сильным характером, прекрасным вкусом и именно под ее покровительством Буше передали заказ на оформление интерьеров Версаля, Ла-Мюэтта, Шуази, Фонтенбло и Креси.

Мадам уже брызгала слюной:

– Я… я…

Дрейк, похоже, наслаждался собой и не прервал свою напыщенную речь:

– Картины Буше явились смелым вызовом процветавшей тогда безвкусице. От них словно исходит сияние. Они потрясают. – Он засмеялся. – Подумайте, как воспринимали маленьких пастушек Буше, одетых в атлас и шелк, в напудренных париках, идущих босиком по мокрой траве? Ведь тогда ни одна благовоспитанная дама не смела выйти из своей спальни без обуви…

Неожиданно он обернулся к мадам Летой и укоризненно спросил:

– И вы считаете шестьдесят тысяч франков чрезмерным для Буше? – Он быстро вытащил свой бумажник из пальто, снова поворачиваясь к Дани. – Я покупаю картину, мадемуазель. Если эта… дилетантка… – Он помедлил, окинул мадам испепеляющим взглядом и продолжил: – Возможно, когда-нибудь она будет лучше разбираться в картинах и захочет купить ее, а пока я сам буду наслаждаться ею.

Он отсчитал шестьдесят тысяч франков.

Глаза мадам Летой становились все больше и больше, пока она искала слова для того, чтобы защитить себя. Ничто не приходило в голову. Ее ловко поставили на место…

Собрав остатки достоинства, она развернулась на каблуках и выплыла из магазина, покачивая широкими бедрами.

Как только дверь за ней захлопнулась, Дрейк и Дани разразились безудержным хохотом. Спустя несколько мгновений Дани объявила:

– Вам не нужно покупать картину. – И протянула деньги.

Он отмахнулся:

– Нет. Я хочу ее. Правда. Пришлю кого-нибудь за ней позже.

– Но вы не должны делать этого, – настаивала она. – Если бы вы не пришли мне на помощь, эта противная особа непременно бы вывела меня из себя!

– Я хочу эту картину – и это мое окончательное решение.

Она подняла руки вверх, давая понять, что сдается.

– Хорошо, я возьму деньги. Вы довольны? – спросила она, притворяясь раздраженной.

– Нет! – сказал Дрейк, схватив ее за талию и прижимая к себе. – Я не буду доволен, пока не получу… – Его губы накрыли ее рот.

Дани обняла его. О, как чудесно быть рядом с ним, чувствовать жар его тела. Один лишь поцелуй пробудил в ней желание, целиком захватившее ее, и Дани снова подумала, что ни один мужчина прежде не действовал на нее так.

Она неохотно освободилась из его объятий:

– А что, если кто-нибудь войдет, сэр?

– Что ж, мы об этом позаботимся.

Дани в недоумении наблюдала, как он подошел к передней двери и запер ее на замок. Затем, повернув маленькую, украшенную резьбой табличку, на которой значилось «открыто» так, чтобы глазам покупателей предстала надпись «закрыто», он задернул занавески на двери и взял плетеную корзину, которую принес с собой. Он подошел к Дани и протянул ей руку:

– Пойдем. Во внутреннем дворике магазина есть замечательное местечко, где можно устроить пикник. Парижу совсем недолго осталось наслаждаться чудесными осенними деньками.

Преисполненная радости, Дани сжала его руку, и они вместе вышли через заднюю дверь. Там, позади магазина, располагался небольшой участок, покрытый травой, площадью, возможно, футов десять, не больше, окруженный каменными стенами, которые отгораживали его от других садов. Этого было вполне достаточно для пикника в лучах теплого осеннего солнечного света.

Дрейк достал из корзины белую с голубым льняную скатерть, которую они расстелили посреди заросшего травой дворика, и предложил Дани сесть, что она незамедлительно и сделала, расправляя вокруг себя пышные юбки платья. Затем он вытащил деликатесы для предстоящего пикника: сыр бри, свежий хлеб, кровяную колбасу, виноград, сливы, бутылку белого вина и два бокала.

Дани восторженно захлопала в ладоши.

Дрейк улыбнулся:

– Я вижу, вам нравятся пикники. Запомню и в следующий раз я утащу вас куда-нибудь… в более укромное местечко!

Он кивнул пожилой женщине, высунувшейся в открытое окно соседнего дома. Когда Дани повернулась, женщина одарила их взглядом, полным негодования, и с громким стуком захлопнула окно.

Дани с тенью досады тихо признала:

– Я никогда не была на пикнике. Тетя не одобряла столь легкомысленных увеселений.

Дрейк слышал, что она выросла у родственников, а не с отцом. Об этом говорили, когда Дани обнаружила ящик с картинами в унаследованном ею имении.

– Видно, у вас было несчастливое детство, Дани. Мне очень жаль. Сколько вам было, когда вы стали жить со своей тетей?

Дрейк надеялся, что по неосторожности она расскажет ему что-нибудь, и он поймет, каким образом картина с изображением Александровского дворца попала в Монако в руки графа де Бонне.

Однако Дани не собиралась делиться с Дрейком воспоминаниями о своем прошлом, хотя близость между ними крепла с каждым мгновением, не хотела рассказывать ему о кошмаре и боли своего детства. И все же она заговорила, открывая ему правду о себе, ведь Дрейк был благодарным слушателем: в глазах его отражалась искренняя заинтересованность, он, казалось, хотел разделить ее боль, узнать ее как можно ближе и лучше. Он подливал в ее бокал вино каждый раз, когда она опустошала его, и от тепла сиявшего сверху солнца и приятного нектара напитка Дани слегка опьянела, и рассказ ее потек свободной рекой.

Когда Дани мельком упомянула о том, что провела какое-то время в монастыре, и о том, что случилось с Колтом и Брианой, Дрейк задумался: неужели молодой Колтрейн ничему не научился и позволит заманить себя в ловушку такой хитрой бестии, как Лили? Он начинал понимать и то, что заставило Дани так стремиться к независимости, бояться навязанных ей со стороны отношений.

Дрейк угрюмо признал про себя, что готов пройти через все муки ада, лишь бы получить картину, на поиски которой потратил столько времени, если уж Дани была решительно настроена против ее продажи. Он прекрасно понимал, что однажды ему придется забыть о чувствах, которые пробуждала в нем Дани, и думать только о том, как вернуть поруганную честь своей семьи…

– А вы?

Дрейк моргнул, возвращаясь к реальности.

Дани подтолкнула его:

– А как насчет вас, Дрейк? Вы кажетесь всем таким загадочным.

Дрейк пожал плечами:

– Мне нечего рассказать. Мои родители умерли. Остался только я.

– И вы странствуете по Европе, но никогда не бываете в России? – уточнила она.