Вопрос и ответ

Дэйви сделал большие глаза, закивал сочувственно, но ухмылка у него была, как всегда, нехорошая.

– Да, да, вам пить охота после тяжелой работы, – сказал он. – Еще бы не охота, как же иначе-то, спасибо, что напомнили, спасибо вам большое. А в ответ я вам вот чо скажу…

И врезал рукоятью пистолета спаклу прямо по лицу. Прямо слышно было хруст кости! Спакл упал наземь, хватаясь за челюсть, длинные ноги задрыгали в воздухе.

Волна щелчков поднялась, прокатилась кругом; Дэйви наставил пистолет на толпу. На стене разом взвели ружья, дула как по команде опустились, глядя черными жерлами на спаклов. Те отшатнулись, только один, со сломанной челюстью, все извивался и бился в траве.

– А знаешь что, ссанина? – задумчиво поделился Дэйви.

– Што? – Я никак не мог отвести глаз от лежащего спакла; Шум трепетал, словно лист, готовый оторваться от ветки.

Он повернулся ко мне – пистолет естественным образом тоже.

– Быть начальником – круто.

Каждую, буквально каждую минуту я ждал, што вот сейчас рванет. Сейчас все полетит к дьяволу.

И каждую минуту ничего никуда не летело.

А я искал ее – каждый день искал.

Высматривал в бойницы на вершине нашей колокольни, но видел только, как марширует армия и работают мужчины. Ни одного знакомого лица. Ни одного знакомого молчания.

Я искал ее, когда мы с Дэйви ехали в монастырь или обратно; заглядывал в окна Женского квартала, но ни разу не встречал в ответ ее взгляда.

Я даже вполглаза рыскал по толпе спаклов: вдруг она прячется там, у них за спинами? Вдруг сейчас выскочит-выпрыгнет, да и заорет на Дэйви за то, што поднял на них руку, а потом эдак мне как ни в чем не бывало: «Эй, я тут, это я!»

Да только не было ее там.

Не было, и все.

Я спрашивал о ней мэра Прентисса всякий раз, как встречал, а он в ответ твердил, што мне нужно ему доверять, што он мне не враг, што ежели я поверю в него, все точно будет хорошо.

Но я все равно искал.

И не находил.

– Привет, девочка, – прошептал я Ангаррад, седлая ее для обратной дороги в конце дня.

Я уже куда лучше ездил на ней верхом, лучше разговаривал и лучше читал ее настроения. Мне уже было не так нервно сидеть у нее на спине, а ей – ходить подо мной. Утром я дал ей яблоко, а она прощелкала зубами мне волосы, словно я был другой конь.

Мальчик-жеребенок, сказала она, когда я вскарабкался к ней на спину и мы с Дэйви двинулись в обратный путь в город.

– Ангаррад, – сказал я, наклоняясь всем собой вперед ей промеж ушей, потомуш лошади такое любят: это напоминает им, што все здесь, што табун рядом.

Потомуш больше всего на свете лошадь ненавидит быть одной.

Мальчик-жеребенок, снова сказала она.

– Ангаррад.

– Исусе, ссанина, – простонал Дэйви, – чего б тебе не жениться на этой етьской… – Он заткнулся посередь фразы. – Черт его возьми совсем! – почему-то прошептал он. – Ты только глянь!

Я поднял глаза.

Женщины выходили из магазина.

Четыре сразу, группой. Мы знали, што их уже выпускают, но только днем, пока мы с Дэйви околачиваемся в монастыре, так што возвращались мы всегда в чисто мужской город. Будто женщины – ну просто слух такой, россказни… призраки.

Даже я целую вечность уже ни одной не видел, кроме как в окне или с верхушки башни.

Юбки они носили длинные, рукава тоже – длиннее, чем я помнил; и волосы у всех были зачесаны назад и одинаково. Они нервно поглядывали на солдат на улице, на меня с Дэйви – потомуш все как один смотрели, как они выходят из магазина на крыльцо, как спускаются по ступенькам.

И опять это безмолвие, опять меня взяло за грудь и потянуло, и даже глаза пришлось вытереть (когда Дэйви точно на меня не смотрел).

Потому што ни одна из них не была ею.

– Они поздно, – пробормотал Дэйви совсем тихо: явно и сам ни одной женщины не видал уже много недель. – Им всем еще до заката положено по домам сидеть.

Все проводили их взглядами. Крепко прижимая к себе свертки, женщины зашагали по дороге к своему кварталу, но в груди у меня все так же тянуло и теснило в горле.

Потомуш ни одна из них не была ею.

И тогда я понял…

На всю голову понял, насколько…

Мой Шум взбаламутился и точно илом налился.

…насколько беззастенчиво мэр Прентисс пользовался ею, штобы меня контролировать.

Вот же ж!

До любого етьского дурака уже давно бы дошло. Ежели не сделаю, што они говорят, ее убьют. Ежели попробую сбежать, ее убьют. Ежели учиню што-нить над Дэйви, ее убьют.

Ежели, конечно, еще не убили.

Шум почернел.

Нет. Нет, подумал я.

Потому как быть такого не может.

Она где-то здесь, на этой самой улице, в другой какой-нибудь четверке.

Живи, подумал я. Только, пожалуйста пожалуйста пожалуйста, живи.

(пожалуйста, живи)