Война хаоса

А меня поволокли прочь. Я истошно щелкал – идиотские, негодные звуки, все, что нам осталось после того, как Расчистка заставила всех принять это их «лекарство». Звуки, совершенно не способные выразить, каково это – когда тебя отрывают от твоего одного особенного и кидают в толпу Бремени, согнанных со всех сторон… которым приходится повалить тебя наземь и придавить, чтобы не пустить назад, в этот сарай, где…

Чтобы тебя самого там не зарубили.

Я ненавидел за это Бремя. Ненавидел, что не дали мне умереть тогда же, на том самом месте, раз уж одного горя не хватило, чтобы положить конец моей жизни. Ненавидел за то, как они…

За то, как мы смирились со своей долей, как пошли туда, куда нам сказали, ели, что нам сказали, спали, где велели. За все это время мы однажды – только однажды! – дали сдачи. Ножу и тому, второму, что был с ним, громкому – он был больше, но казался моложе. Мы взбунтовались, когда этот, второй, застегнул ошейник на шее у одного из нас – из чистой жестокой забавы.

В тот момент, в тишине, Бремя вдруг снова друг друга поняло. На один миг мы снова стали едины, связаны…

Больше не одиноки.

И дали сдачи.

И некоторые из нас умерли.

И больше мы не сопротивлялись.

Ни когда группа Расчистки вернулась с ружьями и саблями. Ни когда нас построили и начали убивать. Стрелять нас, рубить нас, издавая этот их высокий цокот, который называется смех. Убивая молодых и старых, матерей и детей, отцов, сыновей. Если мы пытались дать отпор, нас убивали. Если не пытались – тоже убивали. Если мы бежали – нас убивали. И если не бежали – тоже.

Одного за другим одного за другим одного за другим…

И никакой возможности разделить этот ужас друг с другом. Никакой возможности скоординировать свои действия и защититься. Никакого утешения в смертный час.

Мы умирали одни. Каждый из нас – один.

Все – кроме одного.

Кроме 1017.

Прежде чем начать резню, они просмотрели наши браслеты и нашли меня. Они вытащили меня к стене и заставили смотреть. Слушать… как затихает щелканье Бремени, как трава промокает от крови… пока я не остался единственным выжившим Бременем в целом свете.

И тогда меня оглушили дубинкой по голове, и я очнулся в куче тел – со знакомыми лицами, руками, что несли мне утешение, устами, что делились едой, глазами, что пытались поделиться страхом…

Я очнулся, один среди мертвых… и они давили на меня, давили, душили…

А дальше там оказался Нож.

Он сейчас здесь…

Тащит меня наружу из кучи тел Бремени…

И мы вместе катимся наземь, а я – прочь от него…

Мы таращимся друг на друга, от дыхания в холоде виснут облачка…

Его голос распахнут настежь – ужасом, болью от того, что он видит…

Ужасом, болью, которые он чувствует всегда…

Ужасом, болью, которые грозят вот-вот захлестнуть его, в любой момент…

Но так и не захлестывают.

– Ты жив, – говорит он, и в нем такое облегчение, такое счастье, оттого что он видит меня посреди всей этой смерти, где я отныне один один один навек, он так счастлив, что я клянусь себе его убить…

И тогда он спрашивает меня о своем одном особенном…

Спрашивает, не видал ли я здесь, среди резни моего народа, одного из его народа…

И моя клятва делается нерушима.

Я показываю, что убью его…

Во всей слабости моего возвращающегося голоса я показываю, что я его убью…

И да, я убью…

Сейчас, я сделаю это прямо сейчас…

Ты в безопасности, говорит мне голос.

Я уже на ногах, в панике размахиваю кулаками.

Небо с легкостью ловит их в свои огромные руки. Вывалившись из кошмара этой грезы, я чуть не падаю вниз со своего утеса. Ему снова приходится меня ловить. Рука хватает меня ровно за браслет, и я кричу, пока он ставит меня на ноги; его голос окружает боль в моем, обволакивает ее, гасит, держит в объятиях, пока огонь в руке не унимается.

Все еще так больно? – мягко спрашивает Небо на языке Бремени.

Я тяжело дышу, у меня шок от возвращения в реальность, от того, что рядом обнаруживается Небо, от боли.

Да, все, что я могу сейчас ему показать.

Прости, что я так и не смог ее исцелить, показывает он. Земля удвоит свои усилия.

Усилия Земли лучше направить в другое русло, показываю я. Это отрава Расчистки, предназначенная для животных. Исцелить это могут только они, да и то не наверняка.

Земля многому учится у Расчистки, показывает Небо. Мы слышим их голос, даже когда они не слышат нашего. И учимся. В его голосе появляется неподдельное чувство. Мы спасем Возвращение.

Мне не нужно спасение, показываю я.

Ты не ХОЧЕШЬ спасения, это совсем другое. И к тому же это займет Землю.

Боль в руке отпускает, я тру ладонями лицо, пытаясь поскорее проснуться.

Я не собирался спать, показываю я. Я вообще не хочу спать, пока Расчистка не уберется отсюда навсегда.

И что, тогда в твои сны вернется мир? – озадаченно показывает Небо.

Ты не понимаешь, показываю я. Не можешь понять.