– Тебя мучает страх, – заметил левит, – а вот я примирился со своей участью. Я выйду и покончу с этими муками. Всякий раз, когда снаружи доносится крик, я терзаюсь мыслями о том, как будет, когда придет мой час. И покуда мы сидим в этом узилище, я умирал уже сто раз, а ведь мог бы умереть только однажды. Раз уж суждено мне быть обезглавленным, так пусть случится это поскорее.
Левит был прав. Илия слышал те же крики и, как ни крепок был духом, тоже испытывал страдание.
– Пойдем вместе. Перед смертью не надышишься.
И он встал, и распахнул дверь, впустив солнечный свет в конюшню, где сидели двое.
* * *
Левит взял его за руку, повел за собой. Если бы не крики, то и дело раздававшиеся на улице, казалось бы, что дело происходило в ничем не примечательном городе и в самый обычный день – солнце припекало не слишком, а ветерок, налетая от далекого побережья, навевал прохладу. На пыльных улицах стояли глинобитные дома.
– Наши души готовы принять ужас смерти, а день такой славный, – промолвил левит. – А ведь часто бывало, что, когда я чувствовал себя в ладу с Богом и с миром, стоял ужасный зной, ветер из пустыни швырял мне в глаза песок, так что в двух шагах от себя я ничего не видел. Не всегда Его замысел согласуется с нашими чувствами, но одно я знаю твердо – на все это у Него есть причина.
– Меня восхищает крепость твоей веры.
Левит задумчиво поглядел на небо. Потом обернулся к Илии:
– Не восхищайся чрезмерно. Дело в том, что я сам с собой побился об заклад. Я утверждаю, что Бог – есть.
– Но ведь ты – пророк. Тебе дано слышать голоса, не внятные другим. Ты знаешь, что за пределами нашего мира существуют и другие миры.
– Может быть, все это – лишь плод моего воображения.
– Но ведь ты видишь знамения, – в тревоге возразил Илия и снова услышал в ответ:
– Может быть, все это – лишь плод моего воображения. На самом деле, у меня нет ничего действительного, кроме моего спора с самим собой. Я сказал себе, что все вокруг создано Всевышним.
* * *
На улице не было ни души. Затворясь в домах, люди ждали, когда воины Ахава исполнят поручение чужестранной царевны – истребить пророков Израиля. Илия, шагая рядом с левитом, чувствовал, что из-за каждой двери, из каждого окна за ним наблюдают чьи-то глаза, – и терзался своей виной за все происходящее.
– Но я ведь не просил сделать меня пророком, – размышлял он. – Быть может, и впрямь все это – не более чем игра воображения.
Но он помнил, что случилось в мастерской, и знал, что это не так.
* * *
Он с детства слышал голоса и разговаривал с ангелами. И пришла пора, когда родители отвели сына к израильскому первосвященнику, а тот, подробно расспросив мальчика, объявил его пророком, «человеком духа», который воспламеняется, услышав Божий глас.
И еще много времени протекло в беседах со священником, прежде чем тот сказал родителям Илии: ко всему, что будет сказано им, надлежит отнестись серьезно.
А выйдя из этого дома, отец и мать попросили сына никогда и никому не рассказывать о том, что он видит или слышит, ибо пророк связан с властью, а это чревато опасностью.
Впрочем, Илия никогда и не слышал такого, что могло бы заинтересовать владык мирских и духовных. Он разговаривал только со своим ангелом-хранителем и получал от него наставления лишь о том, что касалось его собственной жизни. Иногда случались у него видения, смысл которых он постичь не мог, – виделись ему далекие моря, горы, населенные странными существами, колеса с глазами и крыльями. А когда видения исчезали, он, покорный воле родителей, старался забыть их как можно скорее.
И потому голоса и видения посещали его все реже. Отец и мать были довольны и больше не говорили об этом. Когда же пришло ему время жить своим трудом, дали Илии денег на плотницкую мастерскую.
* * *
С почтением глядел он на других пророков – они проходили иногда по улицам Галаада в одежде из звериных шкур, перетянутых кожаными поясами, и утверждали, что Господь призвал их, чтобы вести избранный народ. Илия понимал, что это – не его стезя: никогда не сможет он впасть в неистовство от безумной пляски или самобичевания, как неизменно случалось со всеми, кого «воспламенял Божий глас», ибо страшится боли. Никогда не пройдет по улицам, горделиво показывая рубцы и шрамы от ран, нанесенных себе в этом умопомрачении, ибо слишком робок для этого.
Илия считал себя самым обычным человеком, да так оно, наверно, и было: он и одевался как прочие, и терзал только душу свою – но теми же страхами и искушениями, что и простые смертные. Чем больше работал он в мастерской, тем реже слышались ему голоса, а потом они и вовсе исчезли: у человека взрослого и делом занятого нет для этого времени. Родители были им довольны, и жизнь их текла в мире и согласии.
И со временем тот давний разговор со священнослужителем стал лишь далеким воспоминанием. Илия не мог поверить, что Господу Всемогущему нужно разговаривать с людьми, чтобы заставить их исполнять свои повеления. Все, что случилось тогда, в детстве, было всего лишь праздной выдумкой. В его родном Галааде были люди, которых считали безумцами. Их речи были бессвязны, и сами они не в силах были отличить голос Господа от бредовых речей. Жили на улицах, предсказывали скорый конец света, питались подаянием милосердных прохожих. И все-таки ни один священник не поверил, будто их «воспламеняет Божий глас».
Илия в конце концов решил, что священники сами не вполне уверены в том, что говорят. «Избранники Божьи» появлялись оттого, что страна двигалась неведомо куда, оттого, что брат восставал на брата и ежечасно возникали новые правители. Где уж тут отличить безумцев от пророков.
* * *
Узнав о женитьбе царя на тирской царевне Иезавели, он сначала не придал этому значения. Случалось и раньше, что цари Израиля брали в жены чужестранок, и после этого воцарялся долгий мир, бурно расцветала торговля с Ливаном. Мало заботило Илию, верят ли жители сопредельной страны в выдуманных ими богов, поклоняются ли они, например, животным или горам: лишь бы честно вели дела – все прочее не в счет.
Он продолжал покупать древесину кедра из Ливана и продавать вещи, что выделывал в своей мастерской. Хотя ливанские купцы были немного спесивы и любили гордо именовать себя «финикиянами» – ибо отличались от местных цветом кожи, – но ни один из них не пытался воспользоваться той смутой, что бушевала в Израиле. Платили по справедливости, а о постоянных междоусобных войнах и о прочих невзгодах израильтян предпочитали помалкивать.
* * *
А Иезавель, взойдя на престол, попросила Ахава сделать так, чтобы его подданные поклонялись теперь не Господу, а богам Ливана.
Но и такое тоже случалось прежде. Илия – хоть чрезмерная уступчивость Ахава и возмущала его – исполнял закон Моисея и поклонялся Богу Израиля. «Ничего, – думал он. – Иезавель обольстила нашего царя, но ей не хватит сил заставить целый народ изменить свою веру».
Однако Иезавель была не такой, как другие женщины, – она верила, что Ваал привел ее в этот мир, чтобы обратить иные народы. Терпеливо и хитроумно награждала она и одаривала всех, кто отрекся от прежней веры и стал поклоняться новым богам. Ахав повелел воздвигнуть в Самарии храм – капище Ваала, а в нем соорудить жертвенник-алтарь. Храм начали посещать паломники, и мало-помалу вера ливанская распространялась по стране все шире.
«Ничего, – думал Илия. – Это пройдет. Может быть, захватит одно поколение, а потом сгинет».
* * *
Но тут случилось нежданное. Однажды под вечер, когда он работал у себя в мастерской, свет вдруг померк, и вокруг Илии замерцали мириады белых точек. Голова у него разболелась с небывалой силой; он хотел было присесть, но не смог и шевельнуться.
Нет, это не игра воображения.
«Я умер, – подумал он в первую минуту. – И теперь узнаю, куда отправляет нас Господь после смерти».
Одна из этих искорок засверкала очень ярко, и внезапно неведомо откуда и как бы отовсюду разом прозвучало:
«И сказал Илия Фесвитянин, из жителей Галаадских, Ахаву, жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою! в сии годы не будет ни росы, ни дождя, разве только по Моему слову».
А в следующее мгновение все стало как прежде: плотницкая мастерская, предвечерний свет, голоса игравших на улице детей.
* * *
В ту ночь Илия не сомкнул глаз. Впервые за долгие годы вернулись к нему те ощущения, что испытывал он когда-то в далеком детстве, но теперь говорил с ним не его ангел-хранитель, а «Нечто» гораздо более могущественное и сильное. Со страхом Илия подумал, что, если не повинуется, все начинания его будут прокляты.
И наутро решил выполнить то, о чем было ему сказано. Ведь в конце концов он всего лишь должен подать весть о том, что не имеет к нему отношения. Как только поручение будет выполнено, голоса перестанут тревожить его.
* * *
Нелегко было добиться, чтобы царь Ахав принял его. Много-много лет назад, когда на трон воссел царь Соломон, пророки играли важную роль в делах страны. Они имели право жениться, заводить детей, но должны были неизменно оставаться в распоряжении Господа, чтобы владыки земные не сбивались с верного пути. Легенды гласили, что благодаря им, избранникам Божьим, много битв было выиграно, а Израиль выжил и устоял, ибо, если правители его отдалялись с предначертанной им стези, пророки возвращали их на праведный путь.
И придя во дворец, сказал Илия, что засуха будет опустошать страну до тех пор, пока народ не перестанет поклоняться финикийским богам.