Хотя, с другой стороны, при свободе человек– всё; от него одного зависит его судьба; он может делать всё, что захочет; он волен распоряжаться всем. Всем… Получается и теми людьми, которые не могут распоряжаться самими собой. Но это же война всех против всех! Безоговорочная, беспощадная, ибо там не будет сдерживающих законов государства и морали. Может быть, конечно, и будет видимость морали, но как только человек даст слабину… Его никто не станет жалеть, выживает сильнейший. Но ведь война– это не свобода, свобода и война вещи несовместимые. Война– это чистейший тоталитаризм: чтобы выжить, надо объединяться, то есть стать зависимым. Ничего не понимаю, я совсем запутался. Что же это такое?!
А та свобода, о которой я всё время мечтал, и которая была смыслом всей моей жизни? Что это такое? Стадо, которое независимо только потому, что всем на всё наплевать. Зачем что-то делать, если всё можно? К чему стремиться, если всё есть? Зачем вообще жить, если ты всё рано ничего не изменишь, ибо от тебя никто не зависит? Все свободны, все равны… Равными могут быть только животные, и то только потому, что у них нет мозгов, чтобы стать неравными.
Неужели свобода так отвратительна? Не хочу… Но ведь так оно и есть! Свобода– способ массового самоубийства. Свобода– это состояние только для тупых и потерявших себя. Почему сейчас происходит всеобщее отупение? Потому что становится больше свободы. Почему увеличивается число самоубийств? Потому есть почти всё, и не к чему стремиться. При свободе жизнь теряет смысл.
Вот в психушке…
При тоталитаризме всё иначе: или ты всё, или ничто; или ты безмозглая тварь, или оппозиция всему… Ничего среднего; никакой лжи; всё по-настоящему, без лишних слов и дел. Пограничная ситуация, война… Это может быть только при тоталитаризме, то есть на войне. При свободе всё, что ты ни скажешь– всё бессмыслица: никаких последствий, никакого результата, слова ничего не стоят, не говоря уж о мыслях. А вот при тоталитаризме… Жизнь за мысль; или с ними, или против них; всё просто, ясно, без этого бессмысленного нагромождения слов как здесь.
На войне, при тоталитаризме, действительно можно или стать личностью или умереть; без обмана, до конца. Психушка– вот где я стал личностью, вот где я чувствовал свободу, где была настоящая свобода, пусть и ненадолго и лишь для меня одного. А здесь… При свободе…
Неужели я всю жизнь стремился к этому… Проклятье!– Игорь Сергеевич взялся за голову.– Ничего не понимаю. Вроде всё правильно, но это же свобода, а это тоталитаризм, война! Я точно чокнусь.
Как же я хочу обратно, на войну.
Бред! Бред! Что за мысли? Неужели всё это правда? Не хочу в это верить. Не хочу!
Но это же так.
Нет!
Всё, пойду, погуляю. Не могу я так больше…»
Прошло ещё несколько дней.
«Я сойду с ума. Неужели вся жизнь коту под хвост? Неужели я был таким дураком? Что делать? Как это всё понять?
Надо с кем-нибудь поговорить. С психологом? Нет уж, доверия у меня теперь к ним никакого. С кем же тогда? Евгений Алексеевич! Пусть он меня предал, но сейчас мне уже всё равно, иначе я стану или дураком, или трупом. Он всегда умел успокоить, может, он всё объяснит.
Хотя, скорее всего, он не сможет, никто не сможет,– Игорь Сергеевич вздохнул.– Я теперь больше верю в войну… Нет, я в него не верю и не хочу верить. Где-то я ошибаюсь, что-то я не учёл. Обязательно надо поговорить с Евгением Алексеевичем, на него последняя надежда.
Завтра же пойду к нему. Не хотелось бы, конечно, видеть его, но делать нечего.
Завтра».
Прошло ещё время, но лучше не стало, скорее даже наоборот.
Игорь Сергеевич решил поступиться принципами и сходить к тому единственному человеку, который его всегда понимал. Так жить, так мучаться он больше не мог.
Он постучал в дверь его кабинета.
– Войдите.
– Здравствуйте Евгений Алексеевич,– Игорь Сергеевич закрыл за собой дверь и снял куртку.
– Игорь Сергеевич?
Игорь Сергеевич устало сел на диван и положил куртку рядом.
– Не ждал…
– Забудем.
– Вы меня извините, я, конечно, виноват, я тогда не думал, как это для вас важно…
– Хватит, я всё понимаю. Я там, вы здесь.
– Я не хотел…
– Евгений Алексеевич, не будем об этом.
Евгений Алексеевич сел за стол и опустил глаза. Он ждал, что скажет Игорь Сергеевич, но он молчал.
– А вы, собственно, зачем…
– Да так, отнёс издателю рукопись и заодно уж решил к вам зайти.
– А я как раз собирался вам звонить.
– Зачем?
– У нас тут на кафедре сплошные проблемы, половина преподавательского состава ушла.
– Что же так?
Евгений Алексеевич махнул рукой.
– Длинная история. Вот, нужно бы правоведение почитать, вы же разбираетесь…
– Я не смогу,– Игорь Сергеевич сразу погрустнел.
– Отчего же так?
– Я перестал себе верить, а если я не верю себе, то как же я смогу убедить других?
– Как же можно не верить самому себе?
– Я запутался, окончательно и бесповоротно. Не знаю, во что верить, как жить и зачем жить.
Евгений Алексеевич удивлённо поднял брови.
– И что же с вами случилось?
– Я понимаю, что там было лучше, но не нахожу обоснований этого, вернее нахожу, но не хочу в них верить.
– Где это «там»?
– В психушке, где же ещё?