Что будет, то и будет. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 6

Итак, цианид не обнаружили, из чего следовало, что полиция допустила просчет, позволив убийце скрыть следы преступления. Когда и как это произошло? Все четверо гостей утверждали, что после того, как Шай упал лицом на стол, вплоть до прибытия полиции никто ни до чего не дотрагивался. О том, чтобы кто-нибудь взял одну из чашек (или все?) и помыл, не могло быть и речи. Заключение экспертизы не оставляло на этот счет никаких сомнений.

Могли они договориться друг с другом о координации показаний, пока не было полиции? Могли. Но – зачем? Они что – дураки? Не понимали, что, избавившись от следов яда, неминуемо спровоцируют подозрение, что убийство было задумано и совершено сообща?

Узнали о предательстве Шая Кацора, возмутились…

Глупости. Мало ли какие причины могли заставить Кацора принять решение? Разве что этот поступок мог повлечь за собой некие разоблачения, нетерпимые для «Природных продуктов»… Могло быть так?

Даже если могло, это ничего не решало. Если четверка узнала об уходе Кацора только в тот день от самого Шая, когда, черт возьми, они могли найти цианид, когда обдумали свое поведение? Это должен был быть экспромт. Чепуха.

Или нет? Наверняка Кацор не в то утро решил покинуть фирму. Он должен был обдумать. Это могло отразиться на его поведении. Кто-то мог догадаться…

Могла ли догадка послужить основанием для убийства? Чушь и еще раз чушь.

Кацор должен был вести переговоры с конкурентами, это могло стать известно. Но если так, последовательность действий должна была быть иной: не Кацор вызвал бы своих коллег на виллу, чтобы сообщить о своем решении, но коллеги, узнав о предательстве, немедленно собрали бы Совет директоров и лишили Кацора его доли прибыли, исключили из своего состава, возможно, использовали бы и другие методы давления и наказания.

Вплоть до убийства? Чушь. Если бы убивали каждого, кто решил переметнуться к конкурентам, то, скорее всего, отдел по расследованию убийств задыхался бы от наплыва дел. И все же…

Если отвергнуть мотив убийства как невероятный, то что оставалось? Иной мотив не просматривался. Да и время – Кацор сообщил об уходе и был немедленно убит.

Впрочем, после этого – не значит, вследствие этого.

Нужно искать иной мотив? Конечно, но и мотив мести за предательство нельзя сбрасывать со счетов, пока он не опровергнут доказательствами…

***

К утру несколько бригад, всю ночь выполнявших поручения комиссара, доложили о результатах. Роман внес полученные сведения в компьютер и прочитал выводы.

Кацор и его гости, согласно свидетельским показаниям, встречалась для обсуждения ситуации в фирме в пятый раз. Первые четыре раза собирались на тель-авивской квартире Полански, но в более широкой компании, на одной из встреч был еще начальник отдела сбыта Вакнин, на другой – руководитель лаборатории контроля качества Битон, однажды заехал на полчаса генеральный директор Садэ. Присутствовали также Офира, жена Полански, и их трехлетняя дочь, которая вносила в дискуссию элемент неожиданности, дергая гостей за ноги. Пили кофе, чай и холодные напитки. Для того, чтобы отравить любого из присутствующих, была масса возможностей.

Вот только причины не было.

Итак, на прежних встречах эти четверо имели возможность убить Кацора, но не имели видимого мотива. А на последней – имели мотив, но никакой возможности.

***

– Представьте себе мое положение, – говорил мне Роман. – Никаких зацепок. Ни орудия преступления, ни причины, если говорить серьезно. Все четверо подозреваемых вели себя безупречно. Они не покидали своих домов, потому что я их просил о таком одолжении, хотя могли и плюнуть на мои просьбы. Они не натравили на меня адвокатов, хотя могли использовать массу средств, чтобы мешать мне продвигаться в нежелательном для кого-то из них направлении. Они отвечали на любой мой вопрос. Более того, они предоставили мне право воспользоваться своими компьютерами – им, мол, нечего скрывать от следствия.

Газеты и сетевые ресурсы писали о смерти Кацора, но версия об отравлении оставалась секретом следствия – журналистам сказали, что бизнесмен умер от острой сердечной недостаточности.

К полудню следующего дня я был вымотан настолько, что не мог открыть глаза. Мои ребята сделали даже больше того, что позволяли физические возможности. Были опрошены сотни людей, имевших хоть малейшее отношение к фирме «Природные продукты». Десятки людей, хорошо знавших каждого из пятерых, присутствовавших на вилле. Получив санкцию суда, я распорядился произвести обыск в химических лабораториях фирмы. Что я хотел найти? Цианид и другие яды этой группы? Их там было в избытке, как в любой лаборатории, занимающейся исследованием продуктов питания. Мог кто-нибудь из гостей Кацора заполучить цианид? Да, без особых проблем, но все свидетели показали, что никто из этой четверки не появлялся в последние дни не только в химических лабораториях, но вообще на территории корпуса. Мог кто-то из них действовать через подставное лицо? Мог, конечно, но тогда возрастает риск разоблачения…

В моем компьютере образовались сотни новых файлов и десятки версий, которые аналитическая программа придумывала и отвергала без моего участия. Время от времени, когда меня посещала новая идея, компьютер показывал, почему она не стоит ломаного шекеля…

В начале расследования обычно возникают ложные следственные версии, и нужно их вовремя распознать. В деле Кацора версий было столько, что и без распознавания было ясно, что все – ложные. Не понимаешь? Объясняю. Если возникает шесть версий, то пять из них наверняка ложные, а у шестой есть достаточно высокий шанс оправдаться. Остается выбор – какая. А если версий триста девяносто шесть, то неверны все, поскольку построены на недостаточных основаниях.

***

Меня рассуждение Бутлера не убедило. По-моему, вполне могли эти четверо убить Кацора и чашки вымыть. А потом опять налить в каждую чашку кофе. И только после этого вызвать «скорую» и полицию. Версия о том, что причиной убийства могло стать предательство Кацора, мне, как и Бутлеру, показалась маловероятной – если бы бизнесменов убивали из-за подобных причин, то все воротилы израильского бизнеса давно покоились бы на кладбище в Кирьят Ювель. И не возникло бы вопроса – кто убил. Все убили бы всех.

Причина была иной. И четверо ее знали. А Бутлер не знал. Вот и все.

Естественно, я высказал свое мнение Роману и получил полный афронт: Бутлер напомнил, что версия коллективного убийства была одной из первых, и отбросили ее именно по причине полной неуязвимости. Никакого парадокса: если эти господа действительно имели веские основания убрать Кацора, стали бы они привлекать внимание к себе? А что произошло на вилле, если не привлечение всеобщего внимания? Ведь никого, кроме них, там не было. Наняли бы киллера, который подложил бы в «тойоту-авиа» Кацора бомбу, и бомба взорвалась бы, когда Шай выводил машину со стоянки. В приличных странах так и поступают, а у нас все не как у людей.

***

– К вечеру, – продолжал свой рассказ Роман, – следствие зашло в полный тупик. Во-первых, экспертиза выяснила, что яд обязан был находиться в чашке, из которой пил Кацор, поскольку действие яда началось в тот момент, когда депутат сделал глоток. Во-вторых, оказалось, что у каждого из гостей были свои причины ненавидеть Кацора. Свои – и нисколько не связанные с предательством, о котором, кстати, никто из гостей действительно не знал заранее.

– У каждого был мотив? – удивился я.

– Да. У Кудрина Кацор десять лет назад увел жену. История была романтическая, в свое время послужила причиной скандала, но со временем забылась, хотя раскопать ее не составило труда.

Да, Хая была когда-то женой Кудрина, если ты не знал… Поженились они рано, обоим было по восемнадцать лет. Кудрин, как утверждают свидетели, влюбился так, что готов был нарушить армейскую дисциплину, чтобы явиться на свидание. Он служил тогда в Димоне, а семья Хаи жила в Кирьят-Шмоне, представляешь расстояние? Но каждую неделю Кудрин мчался через всю страну, чтобы провести несколько часов со своей Хаей. Они поженились, и до появления на горизонте Кацора жили душа в душу. Родился сын, он сейчас, кстати, в Штатах, работает в Ай-Би-Эм… Однажды Кудрин привел в гости Кацора, с которым уже тогда вел общее дело. И началось. Может, это было в характере Хаи – неожиданно вспыхивать? Они даже почти и не встречались с Шаем – я имею в виду классическую любовную связь, тайные свидания и все такое. Просто неделю спустя после знакомства Хая собрала вещи и переехала к Кацору. Процедура развода заняла год – Кудрин не мог смириться с мыслью об измене и не давал жене разводного письма. Но понял, наконец, что Хаю не вернуть. Какие чувства он сохранил в душе по отношению к Кацору, с которым вынужден был встречаться почти каждый день? Была ли эта ненависть постоянной? Ослабла ли с годами или увеличилась настолько, чтобы заставить Кудрина взять цианид и…

Дальше. С Астлунгом Кацор в прошлом году пытался начать общее дело, не буду вдаваться в детали, оба вложили большие деньги, но затея провалилась, и Астлунг имел основания подозревать, что напарник его надул, разорив фирму через подставное лицо и присвоив все деньги – больше миллиона шекелей. Ничего не было доказано, но подозрения у Астлунга были, как мы выяснили. Он никогда не говорил об этом открыто и с Кацором отношений не прервал. Но руки, между прочим, Астлунг Кацору не подавал…

Что касается Офера, то он и Кацор когда-то служили в «Гивати», причем в одной роте. Армейская дружба, да? Но после армии они не встречались полтора десятилетия, пока их не свела деловая карьера. Почему? Мы выяснили – во время атаки Кацор не прикрыл Офера от пулеметного огня, испугался. Дело было в секторе Газы, операция «Бурный поток». Бронетранспортер, в котором ехали Офер с Кацором, попал в засаду. Ребята залегли, а Офер оказался на открытой местности и не мог сдвинуться ни на шаг – тут же получил бы пулю. Нужно было проползти под огнем метров триста, чтобы выбрать выгодную позицию и подавить пулемет. Проще всего это было сделать Кацору, проще и ближе. И безопасней, как утверждают свидетели. Но Кацор не сделал этого. Приказать ему никто не мог, офицера убило первой очередью… В конце концов, двое рядовых – Лотман и Бродецки – подползли к домам и начали стрелять. Подавить пулемет ребята не сумели, но дали возможность отойти остальным. Лотман погиб, Бродецкому удалось вернуться невредимым. Офера ранило, два месяца он лежал в госпитале. Кацору никто не сказал ни слова, никто не доложил о его поведении. Но вокруг него в роте образовался вакуум. Через два месяца Кацора перевели в другую часть. Никто из бывших товарищей не искал с ним встреч, но и слухов о нем не распускал никто. Да и сейчас о той истории люди вспоминать не хотели…

С Полански не так понятно, но, возможно, у него была стычка с Кацором, когда во время прошлых выборов оба претендовали на запасное место в партийном списке «Ликуда». Оба давние ликудники, но прежде Кацор не проявлял особого желания взобраться на политический Олимп, в то время как Полански хотел пройти в Кнесет, не скрывал этого и еще во время предыдущих каденций участвовал во всех партийных мероприятиях. Он почти добился своего, пройдя региональные праймериз, но тут Кацор вступил в борьбу, авторитета в партии у него было больше, и на общепартийном голосовании он перебежал Полански дорогу. Впрочем, в Кнесет не прошли оба… Короче говоря, Полански Кацора терпеть не мог.

– Тоже мне, повод для убийства, – пробормотал я.

– Согласен. Хотя, с другой стороны, люди убивали и по меньшим поводам. Но все это неважно. Никто из них не мог подложить яд в чашку Кацора, ни у кого при себе не было ни яда, ничего подозрительного. Между тем, во время предыдущих встреч каждый имел куда больше возможностей дать Кацору цианид, но не сделал этого.

– Значит, остается версия самоубийства, – сказал я, – и нужно было искать причины. Может быть, он…

– Не перечисляй, Павел, – поднял руки Роман. – Если начну перечислять я, то назову такие причины, которые тебе в голову не придут.

– Не сомневаюсь, – согласился я.

– К этой мысли мы все пришли через сорок восемь часов после смерти Кацора, когда тело его уже было предано земле при большом стечении народа. Причины самоубийства, кстати, все мы, включая компьютер, признали слабыми и сделали вывод, что нужно лучше покопаться в прошлом Кацора. С такой мыслью я и отправился домой, чтобы впервые за двое суток выспаться. И вот, когда я уже засыпал, ну, тебе известно это состояние, переход от яви ко сну, всплывает в сознании разное… Я вспомнил фразу, сказанную Кудрином.

– Какую фразу? – спросил я минуту спустя, потому что комиссар молчал, погрузившись в воспоминания.

– Вот что удивительно, – тихо сказал Бутлер. – Мы иногда думаем, что компьютеры умнее нас – только потому, что они быстрее перебирают варианты. Ведь фраза эта была в протоколе и, следовательно, в памяти компьютера.

– Какая фраза? – повторил я.

***

Шли третьи сутки после смерти Кацора, когда Бутлер позвонил секретарю генерального директора «Природных продуктов» Меира Садэ и спросил, сможет ли патрон принять его и еще несколько человек сегодня… ну, скажем, в семь вечера. Через минуту трубку взял сам Садэ:

– Господин комиссар, – сказал он, – не могу ли я ответить на вопросы по телефону? Вы хотите что-то узнать в связи с делом покойного Кацора, я прав? Видите ли, у меня нет ни минуты…

– Я понимаю, господин Садэ, – твердо сказал Бутлер. – Но не имею права задавать вопросы по телефону. Я отниму не больше десяти минут.

– Хорошо, – вздохнул генеральный директор. – В семь в моем кабинете. Я знал покойного довольно хорошо, и, если смогу что-то сказать…

Ровно в семь Бутлер входил в кабинет Садэ. Следом шли четверо: все подозреваемые по делу Кацора. Кудрин держался лучше остальных – что-то насвистывал сквозь зубы, зная, что свист раздражает комиссара, и всячески давал понять, что мнение Бутлера его не интересует. Астлунг был сосредоточен, смотрел только перед собой и следовал за комиссаром, как робот. Офер казался постаревшим лет на пять – ясно было, что прошедшие сутки дались ему трудно и сопровождались мучительными раздумьями. Под глазами были темные круги, а взгляд стал рассеянным и не мог удержаться ни на одном предмете. Полански старательно держал себя в руках – настолько старательно, что со стороны был похож на бездарного актера, репетирующего сложную роль свидетеля и не способного справиться ни с руками, которые не знал куда деть, ни с текстом, который оказался чересчур сложным.