Клоны. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 13

– Я не имею в виду тебя лично, просто…

– Вчера вечером, – резко сказала Памела, – кровоподтека на плече Элен не было, я буду утверждать это даже на Страшном суде. Ночью я трижды входила в детскую, но к Элен не прикасалась, в этом я тоже готова присягнуть.

– Девочка спит спокойно? – поинтересовалась Фиона. – Не кричит во сне? Ей не снятся кошмары?

– Она несколько раз что-то пробормотала, кажется, по-русски, – вспомнила Памела. – А вообще… Нет, спала спокойно.

– Элен разговаривает с вами по-русски?

– В первое время, но дети очень быстро учат язык, – вмешался в разговор Себастьян, – и уже месяца через три после переезда Элен перестала вставлять в свою речь русские слова. Я уверен, она уже и думает по-английски.

– Понятно, – протянула Фиона.

Элен сосредоточенно ела мороженое и не обращала внимания на разговоры взрослых.

– Вы не будете возражать, – сказала Фиона, – если я поговорю с девочкой наедине? Басс знает, – обратилась она к Памеле, – мое медицинское образование включает и подготовку психолога.

Памела хмуро посмотрела на мужа и произнесла неприязненно:

– По закону при разговоре с детьми должен присутствовать один из родителей.

– Конечно, – кивнула Фиона. – Проблема в том, что в вашем присутствии реакции Элен могут оказаться несколько иными, чем… Я не настаиваю, просто предлагаю, потому что, мне кажется, это может дать результат.

– Пам, – сказал Себастьян. – Я думаю, доктору Беннетт можно доверять.

– Конечно! – воскликнула Памела. – Можно доверять!

Она смяла лежавшую на столе салфетку и швырнула на пол.

– О Господи, – пробормотала Памела, – извините, я…

– Не нужно извиняться, – участливо сказала Фиона. – Я понимаю…

– Хорошо, – согласилась Памела. – Где вы хотите разговаривать? Мы с Бассом будем рядом, в соседней комнате.

– У меня кабинет в терапевтическом корпусе. Элен доест мороженое, и мы отправимся.

* * *

– Почему так долго? – нервно сказала Памела. – О чем она может разговаривать с маленьким ребенком вот уже полтора часа?

Себастьян сжал руку жены, он и сам беспокоился – не за Элен, естественно, Фиона позаботится, чтобы девочка чувствовала себя комфортно, его беспокоило состояние Памелы. Неизвестно, о чем она думала, и что скажет, когда Элен с Фионой выйдут, наконец, из кабинета.

Дверь распахнулась, и в коридор выбежала разгоряченная Элен, размахивавшая бумажным самолетиком.

– Мама! – закричала он, бросаясь к Памеле. – Папа! Посмотрите! Он летает до потолка! Может и выше, но потолок не пускает!

– Элен, – пробормотала Памела, прижимая к себе девочку, – с тобой все в порядке, милая?

– Конечно, – вместо девочки ответила вышедшая следом доктор Беннетт. – Замечательная у вас дочь, Памела. И твое воспитание, Басс, тоже сказывается – Элен очень хорошо для ее возраста рисует…

– Но… – сказал Себастьян, напряженно глядя в лицо Фионе. В отличие от жены, он разбирался в том, что означала каждая интонация его бывшей подруги, и видел, что сказанное было прикрытием слов, не произнесенных вслух.

– Не знаю, – призналась Фиона. – Определенно одно: она не могла сама себя ударить.

– Стигматы? – спросил Себастьян.

– Я думала о такой возможности, – медленно произнесла Фиона. – Не похоже, Басс. Ваша Элен – совсем не тот психологический тип. К тому же, стигматы никогда не появлялись у маленьких детей. Надо быть взрослым фанатиком… Нет-нет, это не стигматы, успокойся.

– Успокойся! – нервно воскликнул Себастьян. – Ты не можешь сказать, больна Элен или здорова. Что нам делать? Должна ли она ходить в детский сад? Должен ли кто-то из нас – я или Пам – постоянно с ней находиться и следить…

– Пожалуйста, Басс, не паникуй, хорошо? Дней через десять я сделаю еще один анализ крови, и мы с Элен – если за это время ничего не произойдет – поговорим еще раз.

– Нет, – твердо сказала Памела, вставая и заставляя мужа подняться. – Никаких бесед я больше не позволю. И никаких анализов. Элен и без того напугана.

– Но, Пам… – слабо запротестовал Себастьян.

– Все, – отрезала Памела. – Пойдем, Басс.

У двери Себастьян обернулся в надежде на то, что встретит взгляд Фионы и поймет то, что доктор Беннетт не хотела говорить вслух: ждут ли их тяжелые дни или можно надеяться на лучшее? Фиона не смотрела в его сторону. Похоже было, что она вообще никуда не смотрела – то ли о чем-то сосредоточенно думала, то ли, напротив, старалась отогнать от себя мысли, приходившие ей в голову против воли.

* * *

Воскресные дни семейство Флетчеров провело на берегу Гудзона – просыпались рано, Памела будила девочку, и они отправлялись к реке, ставили палатку, завтракали, а потом до самого вечера бегали по жесткой траве, кувыркались, прятались друг от друга за деревьями, в воду не заходили и Элен не пускали – впрочем, она не очень-то и стремилась, – весна была довольно прохладной, а вода в Гудзоне – холодной, будто река вытекала из Северного Ледовитого океана.

Домой возвращались только ночевать – Себастьян предлагал остаться в палатке до утра, но Памела не согласилась: холодно, и, к тому же, ночью по Гудзону шли в сторону Нью-Йорка грузовые суда, тарахтели дизели, на борту играла музыка, а в сотне ярдов от пляжа проходила вдоль берега железная дорога, где движение грузовых поездов было оживленным именно по ночам – нет, cпать лучше дома. Собственно, какая проблема, до дома и ехать-то всего десять минут, неудобно, конечно, каждый раз раскладывать палатку и вещи, а вечером все собирать и грузить в машину, ну так что, для чего, в конце концов, в доме мужчина?

Элен за два дня хорошо загорела, сдружилась с девочкой четырех лет, приезжавшей на пляж с родителями из Гринпорта. Синяки сошли, Памела несколько раз в день осматривала дочь, ничего не находила и совсем успокоилась.

Утром в понедельник ее настроение изменилось – круто и надолго.

* * *

– Я не понимаю, Басс, что это, я не понимаю… – повторяла Памела, а Себастьян смотрел на ночную рубашку Элен и понимал не больше жены. Девочка тоже ничего не понимала в происходившем, она кривила губы и готова была заплакать, как только папа с мамой начнут ее наказывать – неизвестно за что, ничего она плохого не сделала, хорошего, впрочем, тоже, только проснулась, мама разбудила ее, откинула одеяло, а потом как закричит, и сразу примчался папа с наполовину намыленной щекой, и теперь они оба смотрели на нее, будто она, никого не спросив, включила телевизор и попала на программу, смотреть которую ей не разрешали.

– Ты не входила к Элен ночью? – спросил Себастьян, и Памела мгновенно вскинулась, потому что более глупого вопроса муж, конечно, не мог придумать.

– Входила! – крикнула она. – Дважды! Что из этого? Что ты хочешь сказать, Басс?

– Ничего, – пробормотал Себастьян. – Прости…

Ночная рубашка Элен была разорвана спереди от воротника почти до самого подола. Будто кто-то взял обеими руками и резко потянул в стороны. О том, что это сделала во сне сама Элен, не могло быть и речи. У нее и сил не хватило бы, но даже если бы хватило – очень неудобно сделать такое самому. И зачем?

– Тебе хорошо спалось, милая? – ласково обратился к дочери Себастьян, опустившись на край постели.

– Да, папа, – сказала Элен, успокоившись.

– Что тебе снилось? Наверно, что-то очень красивое?