Капли звёздного света. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 2

Что случилось? О «Крутизне» в самом издательстве я слышал только лестные слова, и, к тому же, повесть уже выходила в сборнике «НФ»! К счастью, опять подвернулась служебная командировка в Москву, и чуть ли не прямо из аэропорта я отправился на Старую площадь (там, напротив здания ЦК партии, в помещении Политехнического музея располагалась редакция «Знания»).

– «Крутизну» забодал главный, – объяснила Валентина Михайловна. – Видите ли, идея повести не соответствует марксистско-ленинскому материалистическому мировоззрению.

Что-то такое я уже слышал о другой повести в другом издательстве от другого редактора… Дежа вю? Научно-фантастическая идея «Крутизны» действительно продолжала и развивала «непроходную» идею «Странника» (кстати, разруганный в «Молодой гвардии», этот рассказ несколько лет спустя без каких-либо изменений благополучно был опубликован в сборнике «НФ»).

– Может, поменять что-то в тексте, – начал я, – чтобы…

– Ничего не получится, главный сказал: ни в коем случае, и речи об этой повести быть не может!

– Хорошо, – смирился я. – Пусть вместо «Крутизны» пойдет «Сегодня, завтра и всегда». Там с материализмом вроде бы полный порядок.

Так и сделали, и первая моя книжка получила новое название.

– Да, вот еще, – продолжала Валентина Михайловна, – в книге есть рассказ «Через двадцать миллиардов лет после конца света».

Такой рассказ был – в каком-то смысле попытка полемики с известной повестью братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света», однако и без этой ассоциации название абсолютно точно определяло то, о чем в моем рассказе шла речь.

– Главный говорит, что рассказ с таким названием у нас выйти не может. Какой конец света? Мы же научное издательство! Вселенная бесконечна и вечна! Рассказ надо переименовать. Давайте назовем «Двадцать миллиардов лет спустя». И смысл сохранился, и ассоциаций никаких.

– Кроме как с романом Дюма, – вздохнул я.

Название изменили, но это еще был не конец. Узнав, что автор в Москве, главный пригласил меня к себе, чтобы лично дать ценные наставления.

– В вашем рассказе, название которого вы изменили, – сказал он, перекладывая листы рукописи, – указаны конкретные марки машин: «вольво», «волга»… И названия улиц: Вторая парковая в Москве, Баннер-стрит в Вашингтоне… И страна указана – Соединенные Штаты. Этого нельзя.

– Почему? – удивился я.

– Не понимаете? – в свою очередь удивился главный. – У нас разрядка международной напряженности. А в вашем рассказе конкретно названы США, и понятно, что конфронтация происходит с СССР… Опубликуем мы этот рассказ, наши американские друзья могут обидеться, возникнут международные осложнения… Зачем нам это?

Честно говоря, я не нашелся, что ответить. Какие осложнения? Из-за фантастического рассказа? О чем он говорит-то?

– Вот и хорошо, – заключил главный, решив, что молчание – знак согласия. – Названия уберем, и все в порядке. Завтра подпишу книгу в печать.

Когда несколько месяцев спустя книга вышла, и я взял в руки пахнувший типографской краской сигнальный экземпляр, меня ожидало последнее потрясение. На обложке значился рассказ «20000000000 лет спустя».

– Длинное название, – объяснила В. М. Климачева. – На обложке места не хватило, вот и пришлось… Собственно, какая разница?

Интересно, нашелся ли читатель, который пересчитывал нули, чтобы определить, идет ли речь о двадцати миллиардах или двухстах миллионах? Какая действительно разница?

Но ведь все обошлось, книга вышла, а рассказ с этим нелепым названием был включен затем в том «Фантастика века», как лучший советский фантастический рассказ восьмидесятых годов. Начинался том (и век) рассказом Герберта Уэллса, заканчивался – моим…

Хоть такое утешение.

* * *

Интернет уничтожил эпистолярный жанр за ненадобностью. И кто сейчас напишет молодому автору: «Способности у тебя есть, но почитай лучше классику»?

Нет ответа.

А впрочем… Лет пятнадцать назад, будучи уже опытным автором, написавшим множество рассказов, повестей и даже пару романов, увидел я в интернете приглашение к авторам от какого-то нового издательства, собиравшегося выпускать фантастику. А у меня как раз в то время был готов новый роман «Тривселенная». На мой взгляд, это был мой лучший на то время роман – во всяком случае, он был большой и сложный. Вложил я в него очень много сил и идей. И отправил в новое издательство. Не скажу, что ждал ответа, как пресловутый соловей – лета. Но ждал, конечно. И пришло, наконец, письмо электронное от молодой, судя по тексту, редакторши (прошу прощения за феминитив). Привожу текст письма полностью (с авторской орфографией):

«Прочитала синопсис и отрывки из романов. Пишите вы хорошо. Есть, конечно, шероховатости, но текст читабелен, а это, к сожалению, среди присланных на почту рукописей встречается не так уж и часто.

К сожалению, роман не подходит в планируемую серию. Я бы отнесла ваш роман к жанру фантастического детектива. А серия планируется по другим жанрам. Увы.

Могу дать вам пару советов, которые помогут вам найти издателя. Во-первых, обратите внимание на синопсисы. Их задача – не только кратко описать события романов, но и заинтересовать. Если вы сможете даже в синопсисе удержать интригу, чтобы редактору стало интересно, и он не просто следил за путанными событиями и именами, шансы на издание увеличатся. Это вам кажется, что в синопсисе все понятно и логично,

так как вы знаете свой роман до каждой запятой. А встаньте на место редактора, который читает это впервые. Что он поймет по синопсису?

«Тривселенная» – очень большое по объему произведение. Дилогии не пишите, пока не станете известным автором и читатели не потребуют продолжения полюбившейся истории. Требования большинства издательств – до 15 а. л. И то… 15 а.л. – редко где берут от новичка. Подумайте над этим».

Вот так. Новичок – надо же! А я-то думал…

Надо будет поработать над собой.

Что ж, я «отомстил». Отправил девушке (надеюсь, это все-таки был молодой редактор, плохо знавший авторов фантастики) ссылку на статью обо мне в Википедии. Надеюсь, она прочитала и узнала, что Амнуэль – не такой уж молодой и уж точно не начинающий автор.

Ответа на мое письмо я, естественно, не получил.

Но редакторша была права. Впоследствии мне уже другие – очень опытные – редакторы с сожалением писали, что мои повести, рассказы и, тем более, романы ни в какую издательскую серию не вмещаются. И что с ними делать – непонятно. Неформат. А издатели терпеть не могут неформат. Так повелось с относительно недавних пор.

Но это уже другая история.

***

Я не вел в детстве дневник, да и в последующие годы тоже не испытывал желания вести летопись происходивших событий. На память пока не жалуюсь, но все равно не помню, каким взглядом посмотрел на меня известный писатель-фантаст Генрих Саулович Альтов, когда мой школьный приятель Боря Островский по прозвищу Борчака привел меня в старый одноэтажный дом и объявил, что я – тот самый младенец, который опубликовал в «Технике-молодежи» рассказ, не делающий чести советской фантастике.

Впрочем, наверняка Борчака таких слов не произносил, хотя и любил изъясняться витиевато и порой не вполне понятно. Неделей раньше Борчака подошел ко мне на перемене и сказал с видом заговорщика:

– Читал «Литературку»? Альтов тебя так отделал…

Я не читал «Литературку». Честно сказать, в девятом классе я не знал, что существует такая газета, и на ее страницах в числе прочих материалов публикуются полемические статьи о советской фантастике.

В одном из ноябрьских номеров 1959 года известный уже в то время писатель-фантаст Генрих Альтов опубликовал критическую статью где, в частности, говорилось о том, как глупо поступают некоторые издания, публикуя слабые, а порой просто беспомощные опусы. Вот, например, «Техника-молодежи» напечатала рассказ пятнадцатилетнего школьника – плохой рассказ, и для чего уважаемый журнал погнался за дешевой сенсацией?

Боря принес газету, и я прочитал статью. Возможно, я прочитал ее дважды. Возможно, не дочитал до конца. Сейчас я этого не помню. В статье мое имя не упоминалось, но из текста было понятно, о каком рассказе и каком авторе идет речь. Это было ужасно.

На дворе был 1959 год, оттепель, пик хрущевской эпохи. Два года прошло после выхода в свет «Туманности Андромеды», впервые опубликованной в том же журнале «Техника-молодежи». Помню, как я ждал каждого номера и первым делом перелистывал страницы в поисках знакомого рисунка-заставки: звездолет «Тантра» на поверхности черной планеты в системе железной звезды.

«Туманность Андромеды», как принято говорить, «открыла новую эпоху в советской фантастике». Тогда же и западная появилась – в той же «Технике-молодежи» годом раньше опубликована была повесть Эдмона Гамильтона «Сокровища Громовой Луны», и как же после чахлых книг Немцова, Охотникова и Сапарина удивительно было читать о приключениях на далеких планетах и в системах других, совершенно непонятных звезд. Наверно, примерно те же ощущения испытывали американские читатели, когда в 1929 году вышел из печати «Звездный жаворонок» всеми ныне забытого автора Эдварда (Дока) Смита – первый в истории научной фантастики роман о полете к звездам. Не к Луне (к Луне уже и герои Жюля Верна летали), не к Марсу или Венере (там побывали герои Эдгара Берроуза) и даже не к Юпитеру или Нептуну (о Плутоне и вовсе еще никто не знал) – но к звездам!..

Как из клетки – на свободу.

А потом «Техника-молодежи» и «Знание-сила» начали публиковать рассказы молодых, тогда никому еще не известных авторов. И сколько же их было – новых имен, новых рассказов, новых идей! Валентина Журавлева, Дмитрий Биленкин, Анатолий Днепров, Владимир Савченко. И, конечно, Генрих Альтов.

До сих пор помню впечатление, которое произвел на меня рассказ Журавлевой «Звездный камень». По нынешним меркам – незамысловатый рассказ, и идея его, как я сейчас понимаю, была уже отработана к тому времени в западной фантастике. Но для советской – это было открытие, луч света в темном царстве, осветивший по-новому всю огромную страну научно-фантастической литературы.

Чуть позже я прочитал «Подводное озеро» Генриха Альтова и понял, что есть фантастика еще более высокого уровня. Захотелось писать самому. Нормальное, видимо, желание для романтически настроенного ученика советской школы, ощущающего какие-то подспудные силы, но не представляющего, что с ними делать. Воображение искало выход, фантазия хотела игры, и пример был перед глазами.