И никого, кроме… Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 15

– Вот именно, – согласился Михаэль. Он ускорил шаг, и Ребекке приходилось если не бежать за ним, то идти так быстро, что у нее перехватило дыхание. Михаэль услышал, как она всхлипнула, и остановился.

– Прости, пожалуйста, – сказал он. – Почему-то… Захотелось быстрее попасть в дом.

– Да, – Ребекка отдышалась, но продолжала стоять, огни дома светились, будто иллюминаторы круизного лайнера, и что-то происходило еще, о чем ни она, ни Михаэль пока не догадывались, но, тем не менее, уже знали. – Здесь такое место… после захода, папа говорил, сюда приходят другие мультивидуумы, с которыми он общается, спрашивает совета, что-то советует сам… Он говорил, что…

– Что? – спросил Михаэль, потому что Ребекка не стала продолжать, будто невидимая ладонь прикрыла ей рот, заставив умолкнуть на полуслове.

– Нет, ничего, – пробормотала Ребекка. – Я хотела сказать, что, если твоя мать хоть сколько-нибудь верит отцу, то ни за что не подпишет… Разве она способна сопереживать? Нет, я так скажу: разве у нее есть хотя бы малейшее желание сопереживать кому бы то ни было?

Они медленно шли к дому, взявшись за руки. Какая теплая ладонь, – думал Михаэль. Какая твердая ладонь, – думала Ребекка. Какая короткая дорога, – думали оба.

– Ты и Сара не любите Селию, – с горечью произнес Михаэль. – Она совсем не такая, как…

– Для тебя – да, наверно, – согласилась Ребекка. – Но ты… она командует тобой, как… а тебе двадцать пять, ты бы мог… ну… у тебя могли уже быть дети.

– И у тебя, – сказал Михаэль со стеснением в голосе.

– Мне двадцать, я учусь и пока никто…

– Вот и у меня… пока никто.

– Мы говорили о Селии, – поспешно перевела разговор Ребекка. – Ты думаешь, она все-таки подпишет?

– Конечно, – уверенно произнес Михаэль. – Она никогда не верила в эти… э-э… отцовские способности.

– Она считала собственного мужа шарлатаном? – удивилась Ребекка.

– Не совсем… но вроде. Он ведь не всегда соглашается вылечить человека, верно? И прогнозы его не всегда оправдывались. Просто… когда получается, то это помнят все, а когда неудача – быстро забывается.

– Или наоборот, – тихо сказала Ребекка.

– Или наоборот, – не стал спорить Михаэль. Они подошли к приоткрытой входной двери, но не торопились войти в ярко освещенный холл, откуда слышались голоса.

– Значит, ты уверен, что Селия подпишет? – спросила Ребекка.

– Два миллиона баксов! – воскликнул Михаэль. – Да ради таких денег… Господи, Ребекка, подумай: как можно с помощью простой подписи на бумаге передать человеку способность к состраданию? Это же врожденное! Или воспитанное с раннего детства. А так… Чушь. Конечно, мама подпишет.

– Ты уверен? – тихо сказала Ребекка и приложила палец к губам Михаэля. Он тут же его поцеловал, но сразу отпрянул, устыдившись своего порыва.

– Тихо, – прошептала Ребекка. – Там как раз об этом… Это наши мамы.

– Подслушивать нехо… – начал Михаэль, но палец Ребекки вторично коснулся его губ, и он предпочел поцелуй продолжению все равно бессмысленной дискуссии.

Оба замерли, чтобы все слышать, оставаясь невидимыми в темноте.

* * *

… – Допустим, ты права. Это даже не смешно, но допустим. Хотя, по-моему, это просто ловушка – психологический трюк.

– Зачем?

– Откуда мне знать? Ты прожила с ним двадцать лет, ты лучше знаешь…

– Только что ты говорила…

– Я знаю, каким он был двадцать лет назад, а ты – каким он стал.

– Стив не мог устроить такую ловушку. Он всегда делал то, во что верил.

– Вот именно – верил! Сам верил, но это не значит, что он мог это…

– Мог. Стив делал то, во что верил, а верил в то, что умел или знал.

– Глупости! Или знал, или верил, ты сама себе противоречишь!

– Селия, пожалуйста… Давай не будем говорить о том, каким был Стив. Скажи, наконец: ты подпишешь?

Молчание. Чьи-то шаги. Скрип стула. Звон. Что-то упало на пол. Ложка? Наверно. Может, они пьют чай – в замечательных чашечках из севрского фарфора?

– А тебе так важно? Послушай, Сара, ты какая-то… Это влияние Стива, да? Тебе действительно хочется взвалить на себя этот груз? Исцеление? Чувствовать чужую боль, каждую минуту жить чьей-то чужой бедой, болеть чьей-то болезнью и изживать ее из себя, он ведь воображал, что сам заболевает, и себя слушал, а не кого-то, он принимал на себя чью-то болезнь и… Ты хочешь жить с этим постоянно?

– Селия! Ты говорила, что ничего этого…

– Да! Ничего этого! Но ты-то веришь! Ты так верила в способности Стива, что, когда у тебя нашли рак…

– Откуда ты знаешь?

– Но ведь это правда? Два года назад у тебя нашли уплотнение в левой груди. Не смотри так, я все равно не скажу, откуда мне это известно. Можешь считать, что у меня тоже есть способности к… неважно. И что ты сделала? Тебе предложили курс химиотерапии, ты отказалась. Тебе предложили операцию – ты отказалась. Ты сказала Стиву… Вот только я не понимаю: почему он сразу не увидел, не понял, что с тобой происходит? А? Он же ясновидящий.

– Стив…

– Ладно, не нужно его оправдывать. Не увидел или не захотел увидеть – это его характеризует, верно?

– Селия!

– Ладно, я не о том. Ты считаешь, что тебя вылечил Стив. Наложением рук, да?

– Нет. Опухоль рассосалась сама. Это иногда бывает. Редко, но случается. Мне повезло.

– Это тебе врачи сказали через год, на повторном осмотре. Ты сделала вид, что согласилась. Но ты и сейчас уверена – это Стив. Он тебя вылечил. Не знаю, что он с тобой творил: руки прикладывал, смотрел пристально, может, спал с тобой чаще, чем обычно, а?

– Селия!

– Но ты ведь веришь в это.

Молчание.

– Я не верю. Я просто это знаю. Меня вылечил Стив. Он… говорил со мной. Мы садились и разговаривали. Об этом. О том, чего быть не должно. И чего не будет. Говорили. И это прошло.