Преступление Галилея, или Оболганный Аристотель

Ф. Я целую книгу о Галилее написал, и одна из глав – самая большая – как раз посвящена этому.

Е. Как называется книга?

Ф. «Преступление Галилея, или Оболганный Аристотель»

Е. Где её можно прочитать?

Ф. Вот она – читайте.

1. Геоцентрические и гелиоцентрические учения в догалилеевскую эпоху

1.1. Доаристотелевский период

Что стоит в центре мироздания: Земля или Солнце? Какое из двух представлений об устройстве мира является верным: геоцентрическое, согласно которому неподвижная Земля является центром мироздания, или гелиоцентрическое, которое утверждает, что Земля вместе с другими планетами вращается вокруг Солнца? Оба эти представления возникли ещё в античности, при этом более распространённой стала геоцентрическая точка зрения.

Впервые с геоцентризмом мы встречаемся в учении Анаксимандра (VI в. до н. э.). Землю он считал неподвижной и находящейся в центре мироздания. Вокруг Земли вращаются небесные сферы, на которых находятся светила. Саму Землю он представлял в форме барабана, плоские поверхности которого обращены к полюсам. При этом Земля ничем не поддерживается и парит в воздухе – это объясняется её центральным местоположением и равной удаленностью от крайних пределов. Вместе с тем в господствующем воззрении того времени Земля представлялась в виде плоского диска, покоящегося на воде – это воззрение приписывается Фалесу.

Ученик Анаксимандра Анаксимен, не соглашаясь со своим учителем, вернулся к воззрению о Земле как плоском диске. К заслугам Анаксимена относится то, что он впервые отделил планеты от неподвижных звёзд. Также им был дан господствующий долгое время порядок расположения планет от Земли (Луна, Солнце, планеты, неподвижные звёзды). Анаксимен первым допустил твёрдость небесных тел (наподобие Земли), но вместе с тем утверждал и твёрдость небосвода. Им была развита теория Анаксимандра о сферах, которые теперь принимали вид хрустального небесного свода, который «как шапочка вокруг головы»» вращается вокруг окружности Земли, и к которому «как гвоздями» прикреплены звёзды. При этом Солнце при вращении не уходит под плоский диск Земли, как считалось ранее, а движется по его окружности; скрывается же оно из виду по причине того, что заходит за северный полюс, представляющий собой возвышенность. Диск Земли парит в воздухе благодаря своей плоской форме – подобно всем плоским телам, не рассекая воздух, а его «замыкая»: воздух становится «заперт и неподвижен». Аристотель раскритиковывал такое воззрение, говоря, что основную роль в этом «запирании» играет огромный размер Земли, из-за которого у воздуха остаётся мало места для прохода – подобно тому, как вода задерживается в клепсидрах (водяных часах) – а раз так, то же самое мы можем наблюдать и при допущении шарообразной формы Земли.

Обучавшийся у Анаксимена Анаксагор продолжал считать Землю плоским диском и утверждать её неподвижное положение. В отличие от Анаксимена, он не говорит ни о каких хрустальных сферах. Все небесные светила для него – это горящие камни, которые, благодаря быстрому вращательному движению, не падают на Землю – если это вращение вдруг прекратить, то тогда они упадут. Примечательна в его учении космогония, имеющая некоторую общность с идеями Анаксимандра о возникновении Вселенной из вращательного движения апейрона. Вместо загадочного апейрона у Анаксагора появляется не менее загадочный Нус (Ум), запустивший первоначальное смешанное единство во вращательное движение, благодаря которому всё стало разделяться и вновь смешиваться. Благодаря этому образовалась и Земля, от которой, в свою очередь, в результате вращения оторвались камни и, воспламенившись от окружающего «эфира», сделались звёздами. Аналогичным образом возникло и Солнце, которое есть не что иное, как огромный горящий камень. В данном подходе, который встречается не только у Анаксимандра и Анаксагора, но и у Эмпедокла, реализован принцип, согласно которому первоначальное состояние мира представляется как единое и неподвижное, а его дальнейшее становление связано с началом движения и разделения.

Имена Анаксимандра, Анаксимена и Анаксагора, как правило, в историко-философской литературе ставят рядом, ибо их идеи имеют некоторую общность. Однако в хронологическом порядке более правильно после Анаксимандра говорить о Пифагоре, ибо они были современниками. Пифагор первым из философов создал свою школу, которая, однако, была не чисто философской, а больше религиозной (быть может, правильней называть это «сектой», также называют это «союзом») – философии в этой религии отводилось своё определённое место и значение… Поскольку мы больше знаем о воззрениях не самого Пифагора, а его учеников и последователей, то в литературе чаще применяется термин «пифагорейцы».

Достаточно распространено мнение, что зачатки гелиоцентризма возникли именно у пифагорейцев. И вроде бы, действительно, в качестве первого, кто высказался о движении Земли по кругу, Диоген Лаэртский называет Филолая – последователя Пифагора и современника Сократа (V в. до н. э.), оговариваясь при этом, что, возможно, первым всё же был другой пифагореец – Гикет Сиракузский (конец V – начало IV в. до н. э.). О сочинениях Гикета Сиракузского мы ничего не знаем. Что касается Филолая, то, прежде всего, следует заметить, что авторство сочинения «О природе», ему приписываемое, находится под вопросом. Есть древние свидетельства, что эта книга представляет собой просто изложение учения Пифагора (возможно, где-то исправленное и дополненное), а некоторые даже утверждают, что Филолай её вообще не писал, а она есть на самом деле сохранившееся у него сочинение Пифагора, которое он продал, находясь в бедственном положении. Вместе с тем вопрос о том, писал ли сам Пифагор какие-то сочинения, также является спорным – согласно многим свидетельствам, он ничего не писал. Однако, как утверждает Диоген Лаэртский, ему всё-таки принадлежит три сочинения: «О воспитании», «О государстве» и «О природе», а все разговоры о том, что Пифагор якобы ничего не писал, он называет «вздором». Пытаясь найти истину в этом споре, нужно обратить внимание на то, что написание сочинений Пифагором находится в полном противоречии с тем, что его учение оберегалось как священная тайна, и все вступавшие в пифагорейский союз давали обет молчания по поводу получаемых там знаний. Было бы весьма удивительно, если бы Пифагор действительно писал книги, распространяя тем самым знание, которое сам свято оберегал от посторонних. Однако сторонники наличия пифагоровых сочинений говорят, что эти сочинения распространялись лишь внутри его школы, и был строжайший запрет кому-либо постороннему их передавать.

Что же касается «пифагорейского гелиоцентризма», то представление о движении Земли по кругу, которое мы находим у пифагорейцев, всё же нельзя назвать гелиоцентрическим, ибо Солнце здесь наряду с Землёй вращается вокруг «центрального огня». Вот как описывает основные космологические воззрения Филолая Аэций:

«Филолай [помещает] огонь посредине вокруг центра, который он называет Гестией (очагом) Вселенной, домом Зевса, матерью и алтарём богов, связью и мерою природы. И ещё другой огонь [принимает он] – огонь, лежащий выше всего и объемлющий [Вселенную]. Центральный [огонь] есть первое по природе; вокруг него пляшут в хороводе десять божественных тел; небо, расположенное за сферою неподвижных звёзд, пять планет, за ними солнце, под солнцем луна, под ней земля, под последней антихтон (противоземлие), за ними всеми огонь Гестии, занимающий место вокруг центра. Итак, самую высшую часть периферического [огня], в которой находятся элементы в состоянии совершенной чистоты, он называет Олимпом, пространство же ниже движущегося Олимпа <…> [он называет] Ураном» (цит. по: 2, с. 43—44).

Для понимания этой картины можно представить, как представители какого-то дикого племени пляшут вокруг огня, стуча при этом в свои «музыкальные инструменты». Аналогичным образом представляется пифагорейцам и космос – в центре огонь, а планеты устраивают «дикую пляску» вокруг него, причём издавая при этом звук… Данное воззрение даже больше походит на геоцентрическое: уберите «центральный огонь» и «Противоземлие», и в центре окажется Земля, которая, правда, движется по малому кругу. Если же мы остановим Землю, то получим, по сути, систему Анаксимена, что неудивительно, ибо Пифагор, по некоторым свидетельствам, у него обучался. Огонь же, как традиционно считается, был поставлен пифагорейцами в центр чисто из ценностных предпочтений: он ими представлялся более совершенным, нежели Земля. Однако это не просто огонь – это «дом Зевса», как же его можно было поместить не в центре?

То, что из «многознания» пифагорейцев какая-то мизерная часть случайно оказалась близка к истине – это не удивительно, однако это вовсе не повод возводить их в «исследователей» и «лучших астрономов», как это делали и продолжают делать многие физики. Так, например, Б. Рассел пишет: «лучшими астрономами из греков были вовсе не самые рационалистичные из них; таковыми оказались пифагорейцы, создавшие хорошие гипотезы под влиянием религиозных предрассудков» (42, с. 28). Вместе с тем эти «лучшие астрономы» древности получили в истории науки и совсем другие, быть может, более верные оценки. Как сообщает Т. Гомперц, Вольтер называл учение Филолая «галиматьёй», Дж. К. Льюис – «диким бредом», другие – «дикой и фантастической выдумкой». Возражая против этого, Гомперц уходит в дебри доказательств (23, гл. 4, с. 121—133), написав при этом в несколько раз больше того, что нам известно об астрономическом учении Пифагора и Филолая вместе взятых. При этом Гомперц о Филолае пишет: «была пробита плотина… наука вступила на путь…». Гомперц имеет в виду, что, убрав Землю из центра мироздания, был сделан шаг в сторону гелиоцентризма, но мы уже сказали о том, что пифагорейская система всё же более близка к геоцентризму. Мы приводили выдержки из учения Филолая. Это наука?! Ни Рассел, ни Гомперц, ни многие другие, восхваляющие пифагорейцев, почему-то не задаются вопросом их аргументации. Научное знание тем и отличается, что является аргументированным. Если что-то утверждается, но не приводится аргументов в подтверждении этого, то такое утверждение всё же может случайно оказаться верным, но только о науке в данном случае речи не идёт.

Пытается представить пифагорейцев предшественниками гелиоцентризма и Ф. Даннеман, отмечая, что Филолай «развил теорию, по которой земля в продолжение суток обращается вокруг центрального огня. Таким образом суточное движение неба было объявлено лишь кажущимся. Когда центральный огонь был перенесён в центр земли, этим была предвосхищена одна из важнейших частей учения Коперника, а именно вращение нашего светила вокруг оси» (24, с. 176). Однако ничто не указывает на то, что Филолай или другие пифагорейцы утверждали движение Земли вокруг своей оси, и объяснение смены дня и ночи её движением вокруг «центрального огня» встречает серьёзные затруднения. Вот что об этом пишет Я. И. Вейнберг: «очевидно, имелось в виду поступательное движение земли, а не её суточное вращение; но в таком случае весьма непонятным становится происхождение дня и ночи, даже если принять противоземлие (антихон), по мнению Гумбольда, нарочно придуманное для объяснения дня и ночи, не прибегая к суточному вращению земли» (15, с. 16). Всю эту затруднительную картину можно представить следующим образом. Солнце пифагорейцами представлялось как стеклянный диск, отражающий и свет, и теплоту от центрального огня, но сам этот огонь нами не виден. Если Земля совершает поступательное движение вокруг невидимого центрального огня, то одна её часть будет постоянно обращена к Солнцу, а другая – оставаться в тени. Если мы добавляем Противоземлие, находящееся постоянно у противоположной стороны земной орбиты, то в какой-то момент оно окажется между Землёй и Солнцем, но даже если оно и сможет его затмить, то этим объясняется смена дня и ночи лишь на одной стороне, в то время как на другой постоянно будет ночь, ибо движение Земли вокруг «центрального огня» – поступательное, одна её сторона никогда не будет обращена к Солнцу. Разбираться во всех этих трудностях на основе лишь мелких отрывков пифагорейских текстов, вряд ли стоит. Всё это разбирательство устроили те, кто упорно стремился сделать из мистиков-пифагорейцев лучших астрономов древности.

Вместе с тем пифагорейское представление о форме Земли сильно отличается от более ранних воззрений – пифагорейцы впервые в истории стали утверждать её шаровидную форму. Однако неизвестно, было ли это результатом исследований и размышлений или стало просто следствием применения того мистического подхода, который был присущ пифагорейцам. Как, например, они пришли к выводу о наличии «Противоземлия»? Они выдвигали гипотезу, проверяя её наблюдением? Или, наоборот, обобщая данные наблюдений, пришли к этому выводу? Нет. Они попросту были убеждены в совершенстве числа 10 (декады) и, стремясь сделать небесный свод совершенным, считали, что число небесных тел также должно быть равно десяти. Вот что о совершенстве декады говорит Филолай: «Действия и сущность числа до?лжно созерцать по силе, заключающейся в декаде. Ибо она велика и совершенна, всё исполняет и есть начало (первооснова) божественной, небесной и человеческой жизни… Без неё же всё беспредельно, неопределённо и неясно» (цит. по: 2, с. 43). Поскольку пифагорейцы насчитывали небесных тел только девять (пять известных к тому времени планет, Солнце, Луна, Земля, звёзды в целом), то, на основе представления о совершенстве декады и одновременно убеждения о совершенстве космоса, они предположили, что есть и ещё одно, нами невидимое: Антихтон (Противоземлие). По сути, новое небесное тело вводится просто «для ровного счёта».

Как пишет Диоген Лаэртский, из всех фигур Пифагор «считал прекраснейшим среди объёмных – шар, а среди плоских – круг» (34, с. 316). Учитывая общий подход пифагорейцев к их «открытиях» весьма вероятно, что представление о шарообразности Земли у них как раз и возникло по причине того, что шар является «прекраснейшей объёмной фигурой». Тем самым периодически встречающуюся оценку пифагорейцев как «исследователей», открывших шарообразную форму Земли, нельзя считать верной.

Между тем Диоген Лаэртский утверждает, что первым о шарообразности Земли заявил Парменид. Он был чуть младше Пифагора (примерно на 30 лет), а одним из его учителей был пифагореец Аминий, которого Парменид высоко чтил до самой его смерти. Не исключено, что пифагорейцы просто взяли представление о шарообразности Земли у Парменида. Но даже если мы будем считать, что автором этого представления является Парменид, то, опять же, нам совершенно неизвестна его аргументация. Что же касается возможности присвоения пифагорейцами чужих учений, то здесь следует упомянуть слова Гераклита Эфесского о том, что Пифагор на самом деле был мошенником, который собирал различные знания и выдавал их за свои. Помимо того, что Пифагор обучался у Анаксимена, он был и учеником Ферекида; также он провёл много лет в Египте, где обучался у жрецов, а во время пребывания там попал в плен и оказался в Вавилоне, где был посвящён в религиозные таинства варваров. То, что сегодня известно под именем «теорема Пифагора» также имеет египетские и вавилонские корни… Все эти собранные отовсюду знания Гераклит называл «многознанием»; ставшая крылатой его фраза «многознание уму не научает» относится как раз к Пифагору – скорее, данная оценка несёт в себе следующее: несмотря на то, что Пифагор насобирал столько разного знания, ума от этого у него не прибавилось… Гераклит вообще крайне отрицательно относился к Пифагору и называл его учение «дурнописанием»… Настоящий философ является несколько отстранённым от мира, он стремится к уединению, где может остаться один на один со своими мыслями, – таковым был Фалес, Гераклит… Пифагор же не был таким – это был хороший организатор, очень практичный человек, постоянно вводил в заблуждение других, изображая из себя чудотворца (ему приписывают массу чудес), и утверждая, что он прошёл через массу перерождений, а в одной из жизней был сыном бога Гермеса…

О шарообразности земли говорит и Платон, который, как считает И. Д. Рожанский (44, с. 175), заимствовал эту идею у пифагорейца Архита, героя его диалога «Теэтет», а также Евдокса Книдского, с которыми он общался. Также Платон утверждал вращение Земли вокруг «оси Вселенной», т. е. суточное вращательное движение: «Земле же, кормилице нашей, он определил вращаться вокруг оси, проходящей через Вселенную, и поставил ее блюстительницей и устроительницей дня и ночи» (39, с. 442). В целом, космологию Платона трудно отнести к науке, ибо она представляет собой лишь пропитанное религиозностью описание, лишённое аргументации, а потому рассматривать её мы не будем. Тезис о шарообразности Земли Платон также не обосновывает. С достаточно развёрнутой аргументацией шарообразности Земли мы встречаемся лишь у Аристотеля, к космологии которого теперь и переходим.

1.2. Аристотель

К особенностям космологии Аристотеля, обособляющим её от прежних античных авторов, можно отнести, во-первых, развёрнутую рациональную аргументацию, а во-вторых, целостность разработанной теории, все элементы которой взаимосвязаны. Кроме того, эта космология опирается на физику, разработанную тем же Аристотелем. Вместе с тем можно поставить и вопрос о том, все ли аргументы и положения этой теории принадлежат самому Аристотелю?

Как пишет И. Д. Рожанский, «можно считать несомненным» (44, с. 176), что Аристотель позаимствовал свои аргументы (за исключением физических) как о шарообразности, так и относительно размеров Земли у кого-то из математиков, предположительно, у Евдокса (или его ученика Калиппа). Но на основании чего это утверждается? Относительно заимствования аргументов о шарообразности Земли И. Д. Рожанский ничего не говорит, а относительно размеров Земли звучит следующее: «Страбон свидетельствует о том, что Эвдокс наблюдал с о-ва Книд звезду Канопус (? созвездия Киля), которая впоследствии была использована Посидонием для определения размеров земного шара. Естественно предположить, что наблюдения Канопуса Эвдоксом служили той же цели» (там же). Этого вовсе недостаточно для того, чтобы «считать несомненным» факт заимствования Аристотелем аргументации Евдокса. Также и относительно заимствования Платоном тех или иных воззрений Евдокса нельзя говорить однозначно. Евдокс появился в Афинах примерно в 385 г. до н.э., а в 381—380 г., согласно тому же Страбону, он вместе с Платоном отправился в Египет, где провел 13 лет (35, с. 117). При этом не сообщается, сколько времени там оставался Платон. Вместе с тем известно, что около 361 г. до н. э. Платон находился в Сицилии, где Евдокс его посещал. Во время второй поездки Платона в Сицилию (367—365 г. до н. э.) Евдокс замещал его на посту руководителя Академии. В отношении его возвращения в Книду данные разнятся; согласно наиболее авторитетному советскому специалисту по древнегреческой философии А. Ф. Лосеву (35, с. 118), это возвращение произошло примерно в 359—358 гг. до н. э. – за три-четыре года до смерти. Таким образом, Платон и Евдокс были тесно знакомы более двадцати лет, и выяснить, кто у кого что позаимствовал, не представляется возможным. Аристотель же появился в Академии примерно в 367—366 гг. до н.э. – получается, в то время, когда ей руководил Евдокс. Тем самым Аристотель был знаком с Евдоксом около 7—11 лет. Аристотель, выступая в роли систематизатора античной философии, многое берёт у других авторов, подвергая при этом их воззрения жёсткому критическому анализу, и этих авторов он, как правило, упоминает, умалчивая лишь о тех, кто не имеет особого значения. Евдокс отнюдь не относится к последним. Аристотель очень почтительно к нему относился, и упоминания о нём содержатся и в «Никомаховой Этике», и в «Метафизике». Однако об Евдоксе Аристотель ничего не говорит в своём сочинении «О небе», что было бы странным, если бы он что-то у него заимствовал в космологии. Вместе с тем переводчик А. В. Лебедев указывает, что когда в окончании гл. 12, кн. 2. «Метафизики» Аристотель говорит о сферах, то это свидетельствует о знакомстве «по крайней мере, с моделью космоса Евдокса» (6, с. 579). Про то, что Аристотель был хорошо знаком с Евдоксом, а значит, и с его учением, мы уже говорили, но из этого вовсе не следует, что он просто заимствовал его аргументы. Упоминание о космологии Евдокса и Калиппа также содержатся в кн. 12, гл. 8. «Метафизики», но, как замечает И. Д. Рожанский (43, с. 7), ещё немецкий филолог В. Йегер, высказал мнение, что эта глава является позднейшей вставкой и написана значительно позже других глав этой же книги. Переводчик А. В. Кубицкий (4, с. 577) говорит, что эта глава относится к позднему периоду деятельности Аристотеля – около 330 г. до н. э. – когда он в Афинах имел тесное знакомство с Калиппом. Трактат же «О небе» был написан примерно на двадцать раньше. На основании всего этого можно усомниться, что Аристотель заимствовал свою аргументацию шарообразности у Евдокса, а тем более, у Калиппа.

Первый аргумент Аристотеля в пользу шарообразности Земли чисто теоретический и восходит к положению о том, что «любая величина, имеющая тяжесть, движется к центру» (6, кн. 2, гл. 14, с. 339) – имеется в виду центр Вселенной, который, согласно Аристотелю, совпадает с центром Земли. В результате этого при формировании Земли «меньшие количества выравнивались бо?льшими посредством толкания вперед, производимого тяготением» (там же). Одновременно звучат и эмпирические аргументы, о которых предпочитали умалчивать те, кто веками распространял миф о приверженности Аристотеля лишь дедуктивному теоретизированию. Приведём цитату Аристотеля:

«Кроме того, [шарообразность Земли] доказывается чувственным опытом. Во-первых, не будь это так, затмения луны не являли бы собой сегментов такой формы. <…> в затмениях терминирующая линия всегда дугообразна. Следовательно, раз Луна затмевается потому, что ее заслоняет Земля, то причина [такой] формы – округлость Земли, и Земля шарообразна.

Во-вторых, наблюдение звезд с очевидностью доказывает не только то, что Земля круглая, но и то, что она небольшого размера. Стоит нам немного переместиться к югу или к северу, как горизонт явственно становится другим: картина звездного неба над головой значительно меняется и при переезде на север или на юг видны не одни и те же звезды. Так, некоторые звезды, видимые в Египте и в районе Кипра, не видны в северных странах, а звезды, которые в северных странах видны постоянно, в указанных областях заходят. Таким образом, из этого ясно не только то, что Земля круглой формы, но и то, что она небольшой шар: иначе мы не замечали бы [указанных изменений] столь быстро в результате столь незначительного перемещения» (6, кн. 2, гл. 14, с. 339—340).

Относительно аргументов противников шарообразной формы Земли Аристотель говорит:

«По мнению одних, [Земля] шарообразна, по мнению других – плоская и имеет форму барабана. [Последние] приводят в доказательство тот факт, что при заходе и восходе Солнца его скрытая [за горизонтом] часть отсекается прямой, а не дугообразной линией, исходя тем самым из предположения, что, если бы [Земля] была шарообразной, линия сечения должна была бы иметь форму дуги. Однако они не принимают в расчет, во-первых, расстояние, на которое Солнце удалено от Земли, а во-вторых, [огромный] размер окружности, которая при наложении на эти по видимости маленькие круги издалека кажется прямой. Таким образом, эта иллюзия отнюдь не может служить им основанием для сомнений в том, что тело Земли круглое. Но они приводят дополнительный аргумент и утверждают, что эту форму Земля должна иметь вследствие неподвижности» (6, кн. 2, гл. 13, с. 330).

Движение Земли Аристотелем отрицалось. Его аргументы по этому поводу, а также их критика Галилеем будут рассмотрены нами позже[2 - См. главу «„Разгромленный“ Аристотель».].

Аристотелем было развито представление Анаксимена о сферах. Ближайшей к Земле является сфера Луны. Всё, что находится в лунной сфере, стремится к Земле как центру Вселенной. В надлунном мире находятся сферы пяти известных на то время планет (Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн), сфера Солнца, и завершает мироздание сфера неподвижных звёзд, которая одновременно является и границей космоса. Особо стоит заметить, что «хрустальными» Аристотель эти сферы не называл, хоть это ему зачастую и приписывается. Он говорит просто о «сферах», к которым прикреплены небесные тела. Все эти сферы соприкасаются друг с другом. Поскольку одну сферу мы видим сквозь другую, можно называть их прозрачными. Термин же «хрустальные сферы» – это понятие Анаксимена, а не Аристотеля. Надо полагать, что представление о сферах возникло из-за невозможности найти другое объяснение тому, что небесные тела держатся в атмосфере, не падают и движутся по определённой траектории. Идея о том, что движутся вовсе не небесные тела, а прозрачные сферы, к которым они прикреплены, вроде бы давало надлежащее объяснение.

Согласно Аристотелю, звёзды являются неподвижными и прикрепленными к небесному своду. Если пифагорейцы считали, что звёзды движутся и издают при этом звук, но давали весьма странное объяснение тому, почему мы его не слышим, то Аристотель на это говорит: мы его не слышим, потому что звёзды, вопреки утверждениям пифагорейцев, недвижимы; любое же движимое тело должно издавать звук. Вселенная, согласно Аристотелю, шарообразна и конечна, за её пределами нет «ни пустоты, ни места».

Движение неба, как считал Аристотель, является равномерным и круговым. Если допустить обратное, то «у движения будет усиление, кульминация и ослабление» (6, кн. 2, гл. 6, с. 316). В движении же небесных тел мы кульминации не наблюдаем. А вот «у кругового движения нет ни начальной точки, ни конечной, ни середины, так как у него нет ни начала, ни конца, ни середины в абсолютном смысле: по времени оно вечно, а по траектории замкнуто и не имеет разрывов» (там же, кн. 2, гл. 6, с. 316). Аристотель не был первым, кто стремился движение небесных тел представлять круговым и равномерным. Таковое приписывается пифагорейцам Евдоксу и Каллиппу, о которых мы крайне мало знаем, а также встречается у Платона, который, как указывает Симплиций, «принимает как основное правило, что небесные тела движутся круговым, равномерным и вполне правильным движением, и он ставит тогда перед математиками следующую задачу: найти, с помощью каких подлежащих определению равномерных и правильных круговых движений окажется возможным спасти явления, представляемые планетами» (цит. по: 32, с. 179). Позже принципу кругового и равномерного движения будут следовать как Птолемей, так и Коперник.

Данный принцип историками науки был подвергнут очень сильной критике. Так, У. Уэвелл пишет, что «это условие, в действительности несогласное с природой, впоследствии удерживалось с таким упорством, которое ввело в систему бесконечную путаницу» (49, с. 196). В унисон ему говорит и Я. И. Вейнберг: «ничто так не вредило успехам этой науки, ничто так не запутывало древнее учение о движении небесных тел, как именно гипотеза о круговом и равномерном движении» (15, с. 31). В качестве обоснования того, почему такое представление господствовало среди астрономов веками, Вейнберг приводит слова Гемина о том, что «Философы пифагорейской и платонической школы… не могли допустить в вечных и божественных телах беспорядочного движения, вследствие которого они двигались бы то скорее, то медленнее, то, наконец, вовсе прекращали бы своё движение» (там же, с. 30—31). В отношении пифагорейцев и Платона, возможно, это и справедливо, а вот относительно Аристотеля дело обстоит не совсем так. Как мы уже видели, Аристотель приводит чисто рациональную аргументацию равномерного движения небесных тел, т. е. он это обосновывает, аксиома же в обосновании не нуждается. Само же круговое движение Вселенной он сам называет аксиомой и говорит, что это «непосредственно очевидно» (6, кн. 2, гл. 4, с. 314). Посмотрим ещё на аналогичную критику со стороны С. В. Щербакова: «два положения – неподвижность земного шара и кругообразность движений небесных тел – поставленные a priori, оказались роковыми для последующего направления мысли: представляясь несомненными аксиомами, вытекающими из ясного, здравого смысла, они надолго сковывали мысль исследователей, лишив её должной свободы» (52, с. 5). Что касается кругового движения небесных тел, то, как мы уже сказали, Аристотель сам признаёт это аксиомой, а вот относительно неподвижности земного шара как положения, принятого a priori, нельзя согласиться – аргументация Аристотеля по этому поводу, как мы уже сказали, будет рассмотрена позже.

Опровергнут же принцип равномерного кругового движения был Кеплером, согласно законам которого, планеты движутся по эллиптическим орбитам со скоростью обратно пропорциональной расстоянию от Солнца. И когда разные авторы критикуют аксиоматическое представление о круговом движении небесных тел, то они, конечно же, имеют в виду, что можно было бы изначально догадаться об эллиптической орбите этого движения. Но они упускают очень важный момент. В космологии Аристотеля, а также всех тех, кто представлял Вселенную как состоящую из множества наслаивающихся друг на друга сфер, движение небесных тел принципиально не могло быть эллиптическим. Небесные сферы, о которых говорили и Аристотель, и Анаксимен, и другие – это не геометрические модели, а реально движущиеся круги. И если бы крайняя сфера была эллиптической, то, во-первых, при её вращении постоянно бы то образовывалась, то, наоборот, возникала пустота за её границами, а согласно концепции Аристотелю, за границей крайней орбиты нет пустоты. Во-вторых, и это самое важное, небесные сферы вращаются, находясь внутри друг друга, – при эллиптических сферах такое бы было невозможно, такая сфера просто не провернулась бы внутри другой.

Итак, в уже рассмотренную нами эпоху появилось представление о движении Земли – у пифагорейцев. Но это движение, как уже было сказано, нельзя рассматривать как шаг к гелиоцентризму. Ничего подобного движению Земли вокруг Солнца в данный период не наблюдалось. Вместе с тем в данную эпоху появилось представление о суточном вращении Земли, но только не вокруг собственной, а вокруг оси Вселенной – у Платона. Это представление позднее было развито Гераклидом Понтийским, который учился и у пифагорейцев, и у Платона, и у Аристотеля. Здесь нужно сказать, что помимо двух главных моделей – геоцентрической и гелиоцентрической – в истории астрономии существовала ещё одна малораспространённая модель, представляющая собой нечто среднее между гео- и гелиоцентризмом. И впервые такую модель мы встречаем именно у Гераклида Понтийского, который считал, что Меркурий и Венера вращаются вокруг Солнца, а Солнце вращается вокруг Земли, которая, в свою очередь, совершает суточное вращение вокруг собственной оси. Позднее свои варианты гео-гелиоцентрической модели представили Теон Смирнский (II в. н. э.) и Марциан Капелла (V в. н. э.). Окончательный же вариант такой модели мы встречаем у Тихо Браге (1543 – 1601), который считал вращающимися вокруг Солнца не только Меркурий и Венеру, но также Марс, Юпитер и Сатурн; Солнце же и Луна в этой системе представлены вращающимися вокруг Земли.

Ещё следует сказать, что Аристотель, являющийся систематизатором множества наук своего времени, также выступил и систематизатором астрономических знаний. Он анализировал все имеющиеся на тот момент учения по астрономии, сопоставлял между собой, взвешивал аргументы в ту или иную сторону и, что является весьма важным, сопоставлял всё это со своими воззрениями по физике, которые часто выступали в роли весомого аргумента. Можно сказать, что Аристотелем был подведён некоторый итог доалександрийскому этапу астрономической науки.

В католической Европе перевод на латинский основных работ Аристотеля был осуществлён в XII—XIII веках. В том же XIII веке появляются средневековые университеты, возникшие на базе распространённых школ XII века, однако преподавание натурфилософских работ Аристотеля было в них изначально запрещено (пока не пройдут «проверку на ересь»). С середины XIII века в университетах стали преподавать все известные на то время работы Аристотеля. В скором времени сочинения Аристотеля, по сути, были канонизированы и считались незыблемыми вплоть до XVII века.

1.3. Александрийский период

Воспитанник Аристотеля Александр Македонский, как известно, прославился завоеванием больших территорий. Однако после его смерти созданная империя распалась на отдельные царства, одним из которых стал Египет. Столицей Египта был основанный Александром Македонским город Александрия. Именно этот город и стал вместо Афин новым центром научной жизни. Произошло же это благодаря династии Птолемеев, которые правили Египтом на протяжении IV – I вв. до н. э. и всячески поощряли интерес к наукам. В Александрию в то время съезжались учёные со всего Средиземноморья, там была собрана огромная библиотека, в которой хранилось около 400000 свитков (24, с. 153). Наиболее весомыми представителями астрономии данного периода являются Гиппарх и Птолемей. Первый, хоть и не проживал в Египте, но периодически его посещал, второй же принадлежал к тем, кто переехал в Александрию, (из Птолемаиды) и прожил там значительную часть своей жизни.

Одним из важнейших достижений древней астрономии стало учение об эпициклах, которые были призваны объяснить периодическое возвратное движение планет: астрономы наблюдали, что планеты движутся, потом останавливаются, затем происходит обратное движение, после вновь остановка и продолжение прежнего пути. Под эпициклом имеется в виду малый круг движения планеты, центр которого совершает движение уже по большому кругу вокруг Земли – деференту. В рамках геоцентрической модели, предполагающей неподвижность Земли, по-иному объяснить возвратное движение планет, пожалуй, было и нельзя. В гелиоцентрической же модели Коперника была выработана совершенно другая, уже не подлежащая сомнению, трактовка данного явления.

Нечто подобное эпициклам встречается ещё во времена Платона и Аристотеля. Из книги же Птолемея мы знаем, что проблемами эпициклов занимались «различные математики, а также Аполлоний Пергский[3 - Проживавший в конце III – нач. II вв. до н. э.]» (40, с. 373). Когда позже Коперник в своей работе «О движении небесных сфер» будет выступать против теории эпициклов, то его главным воображаемым оппонентом станет именно Аполлоний Пергский. Вместе с тем создание первой полноценной теории эпициклов, пожалуй, принадлежит Гиппарху. Им также было введено понятие эксцентрического круга, предполагающего, что Земля находится не строго в центре солнечной орбиты, а несколько смещена в сторону. Это позволяло объяснить несовпадение полугодичных движений Солнца: от точки осеннего равноденствия к точке весеннего путь занимает 178 дней и 18 часов, а вот от точки весеннего к точке осеннего – 186 дней и 11 часов. Эксцентрический круг и эпициклы были объединены Гиппархом в одну систему. Дальнейшее развитие данная система получила у Птолемея, который её и уточнил, и несколько усложнил. Стоит заметить, что к представлению об эпициклах Птолемей вовсе не относился как к абсолютной истине, а просто считал это удобной математической конструкцией, позволяющей объяснить движение небесных тел.

Комментируя введение эксцентрического круга, Вейнберг восклицает: «земля сведена была с почётного места, на которое поместил её предрассудок многих веков и поколений» (15, с. 35). Однако представление о центральном положение Земли отнюдь не было предрассудком – слово «предрассудок» относится только к тому, что «предшествует рассудку», т. е. представлениям неосмысленным. В пользу же центрального положения Земли всё же приводились аргументы, например у того же Аристотеля. Данное представление было ошибочным, но оно не было предрассудком. Кроме того, смещение Земли со строгого центра солнечной орбиты всё же нельзя считать шагом в сторону гелиоцентризма.

В отношении Птолемея часто можно встретить мнение, что им была обоснована и закреплена геоцентрическая модель Аристотеля. На самом деле, Птолемей в полной мере опирается лишь на аристотелевскую физику, а в остальном он больше опирается на Гиппарха. Как отмечает У. Уэвелл «Птолемей стоит только между теми людьми, которые проверяли, развивали, и распространяли теорию Гиппарха» (49, с. 238). Таких людей было достаточно много, ибо астрономия щедро поощрялась египетскими правителями. Отличие Птолемея от других состояло главным образом в том, что ни одно положение Гиппарха он не принимал на веру, а тщательно проверял и также тщательно дорабатывал. Кроме тог, Птолемей, подобно Аристотелю, был систематизатором астрономической науки своего времени, рассматривая все известные на тот момент учения астрономов и пытаясь на их основе произвести объединение наиболее верных основоположений. Приведём общую характеристику работ Птолемея, которую даёт Уэвелл: «его сочинения заключают в себе девяносто девять сотых из того, что мы знаем о греческой астрономии; и хотя он сам не создал новой теории, он сделал несколько весьма замечательных шагов в поверке, исправлении и распространении той теории, которую он принял» (там же, с. 247).

В своей геоцентрической системе Птолемей поместил внутри солнечной орбиты вместе с Луной Меркурий и Венеру – на том основании, что они всегда видны. За пределы солнечной орбиты были вынесены Марс, Юпитер и Сатурн. Но и здесь Птолемею нельзя приписывать авторство, ибо подобное расположение планет присутствовало ещё у халдеев, о чём он сам и говорит.

Сферичность Неба, как отмечает Птолемей, вытекает из кругового движения незаходящих звёзд, вращающихся вокруг своего центра (полярной звезды) – при наблюдении этого явления, действительно, складывается ощущение, что мы видим вращающийся купол. В пользу же сферичной формы Земли Птолемей приводит три основных аргумента, среди которых почему-то отсутствует вышеприведённое эмпирическое доказательство Аристотеля. Аргументы эти следующие. Первый: Солнце и Луна всходят не одновременно для всех, а сначала для тех, кто живёт на востоке, а затем для тех, кто на западе – то же самое касается и затмений. Второй: если бы Земля была плоской или цилиндрической, то светила всходили и заходили бы одновременно для всех жителей Земли. Третий аргумент состоит в том, что если подплывать на лодке к горам, то они как бы поднимаются из водной поверхности, будучи ранее заслонены выпуклостью воды.

Говорит Птолемей и об аргументах в пользу центрального положения Земли в небесной сфере. Он исходит из того, что существует «ось Вселенной», и если предположить Землю находящейся не в центре небесной сферы, то получается, что она находится либо вне этой оси, либо всё же на оси, но на неодинаковом расстоянии от полюсов. В первом случае мы не наблюдали бы равноденствий, величина звёзд и расстояние до них казались бы разными для восточного и западного горизонта, также время от восхода светил до их прохождения меридиана и от этой точки до захода было бы разным. Во втором случае дуги небесных движений над Землёй и под ней были бы неравными. Общий суммарный вывод Птолемея следующий: «если предположить, что Земля не была расположена в самой плоскости равноденственного круга, но отклонялась от неё к северу или к югу, то уничтожится весь порядок, усматриваемый нами в увеличениях и уменьшениях дней и ночей. Кроме того, и лунные затмения не могли бы иметь места во всех частях неба при диаметрально противоположных положениях [Луны и] Солнца» (40, с. 11). На все эти аргументы Птолемей указывает и при отрицании поступательного движения Земли, ведь предположение такого движения одновременно означает и отказ от её центрального положения. Вместе с тем Птолемей разделяет воззрение Аристотеля о том, что все тяжёлые тела стремятся к центру Вселенной, и именно этим объясняет отсутствие у Земли опоры: она принимает все падающие тела на себя и под напором противодействий со всех сторон остаётся неподвижной.

В отношении допущения суточного вращения Земли или её движения вместе с небом вокруг одной и той же оси (при разных скоростях) Птолемей говорит, что в этом случае все незакреплённые предметы должны будут двигаться в направлении противоположном этому движению – на запад, не будет движущихся на восток облаков, невозможно будет бросить предмет в восточном направлении, ибо Земля своим движением опередит его. При этом он сразу же выдвигает контраргумент против тех, кто утверждает, что Земля в этом случае будет двигаться вместе с воздухом с той же скоростью и в том же направлении: в этом случае никакое из незакреплённых тел «не оказалось бы опережающим другое или отстающим от него, но оставалось бы на месте, в полёте или бросании оно не совершало бы отклонений или движений в другое место вроде тех, которые мы воочию видим совершающимися, и у них вообще не происходило бы замедления или ускорения, оттого, что Земля не является неподвижной» (40, с. 13). Однако такая аргументация является слишком краткой и малопонятной.

Успехи александрийской астрономии были бы невозможны без измерительных приборов, изобретённых к тому времени. Во времена Птолемея основными такими приборами были параллактическая линейка (трикветрум), армилла и астролябия.