Позывной «Курсант». Книга третья

Позывной «Курсант». Книга третья
Евгений Прядеев

Павел Барчук

Позывной «Курсант» #3
Я был успешным юристом. Деньги, девочки, гулянки! Жизнь удалась! По крайней мере, так мне казалось. А зря…

Судьба решила, я должен сделать что-то достойное и вот!

1938 год… Я – детдомовец в секретной школе НКВД. Товарищи меня ненавидят. Рядом вьётся мутный чекист. Впереди – нелегальная работа. На кону – мое будущее. Если выживу, конечно…

Павел Барчук, Евгений Прядеев

Позывной «Курсант». Книга третья

Глава 1

В которой я не успеваю проникнуться чувством несуществующей вины

В кабинете директора Школы стояла гробовая тишина. Впрочем, стояла не только тишина, но и я тоже стоял. Как дурак. Посреди этого кабинета в окружении чекистов.

В голову упорно лезла расхожая фраза из моего времени. Очень интересно, но ни черта не понятно. Просто вариантов, по которым меня могут не принять в комсомол, на самом деле, предостаточно.

К примеру, если Шипко все-таки рассказал об этом чертовом “джебе”. Я, конечно, молодец и на протяжении длительного времени обвожу вокруг пальца таких волчар, как Клячин, Бекетов или тот же Панасыч, но недооценивать их всех точно не сто?ит. Велика вероятность, что в ответ на мой рассказ про какого-то мутного пацана, учившего меня в детском доме боксу, Шармазанашвили задастся целью проверить информацию. В принципе, почему бы и нет? У него, в отличие от воспитателя, получится сделать это гораздо быстрее.

Или, что тоже вполне вероятно, Клячин ради того, чтоб подгадить Бекетову, поделился какими-нибудь соображениями с директором Школы. Или опять прибежал неизвестный пока еще крысеныш из барака, чтоб накапать о моих косяках. Не знаю, каких именно, вроде бы ничего особо серьёзного не случалось, но было бы желание…

Как ни странно, во всей этой ситуации меня обнадёживало присутствие Цыганкова. Если этот мудак находится здесь, то он скорее всего, замешан. А Цыганков не просто мудак, Цыганков – идиот. От него если и можно ждать подставу, то не сильно опасную. Правда, идиот со связями. Однако это всяко лучше, чем другие варианты. В любом случае я пока решил придержать язык и подождать, что будет дальше.

К тому же после слов Шармазанашвили все присутствующие молча уставились со значением на меня. Как на клоуна, честное слово. Или на человека, который сейчас должен сделать что-то крайне неожиданное, но важное.

Наверное, только лицо Шипко не выражало вообще ни черта. Злость исчезла, ей на смену пришло равнодушие. Просто каменный истукан, а не Панасыч. Зато остальные с разной степенью заинтересованности пялились в мою сторону.

Физиономия Шармазанашвили выглядела слегка осуждающей, но по-отечески доброй. Подозрительная такая физиономия. Мол, ты не переживай, кайся! Говори все, как на духу. А мы тебя внимательно послушаем. Потом, возможно, расстреляем, но послушаем очень внимательно.

Молодечный рассматривал меня с любопытством. Причем, это было такое любопытство… Типа – ну-у-у… давай, жги, пацан. Очень интересно посмотреть, как ты выкрутишься. А я и рад бы повеселить Кривоносого, но мне пока ни черта не ясно, чем конкретно.

Ну, и конечно, особо выделялась рожа Цыганкова. Тот своей радости даже не скрывал. Его плющило и колбасило от распирающего во все стороны счастья. А значит, Витюша сто процентов приложил свою поганую ручонку к происходящему. Вопрос – как? Вернее, в чем именно приложил. Вряд ли его сюда позвали из чувства глубочайшего уважения. Если судить по тому же Шипко, чекисты Цыганкова сильно не любят. Считают выскочкой и самовлюблённым мудаком. Кстати, в этом я как никогда с ними солидарен.

В любом случае, никто не торопился внести некоторой ясности в происходящее. А, между прочим, сильно бы хотелось.

Однако, директор Школы, закончив свою речь, молчал, явно чего-то от меня ожидая. Я тоже не издавал ни звука. Хотя, желание высказаться имелось сильное. Например, искренне, от души заявить им всем, да идите вы на хрен со своей школой! Но… Стоял молча, усердно пялясь на руководство, всем своим видом демонстрируя желание к сотрудничеству. Это я умею.

Шармазанашвили продолжал пялиться, взгляд не отводил. Правда, причины нашей игры в “гляделки” были разные. Директор, видимо, выдерживал паузу и нагнетал обстановку. Я ждал продолжения. Когда пошла вторая минута тишины, стало понятно, продолжения не будет. По крайней мере, сейчас. Это снова подтверждало версию, что все ждут какой-то реакции от меня.

– Простите… А можно полюбопытствовать, в чем отвратительно недопустимом меня обвиняют? – Спросил я осторожно у Шармазанашвили.

Как говорится, комсомол сам по себе мою кандидатуру не примет, а мне туда, в комсомол, очень надо, раз уж такое светлое будущее впереди маячит. Соответственно, молчать можно бесконечно долго, но ситуацию это совсем не изменит. Правда, решил пока вести себя скромненько, без наездов.

– Можно! – Директор почему-то обрадовался моему вопросу. Даже лицо у него подобрело еще больше. – Вот, слушатель Цыганков уверяет, что вчера ты, Реутов, самым вероломным образом напал на него из-за спины. Сначала позволил себе проявить неуважение к женщине. Речь об Ольге Константиновне. Верно, товарищ сержант государственной безопасности? Вы ведь шли мимо и заметили, как Реутов гнался за ней? Если верить тому, что написано в вашем донос… в вашем письме, именно так все и было. А когда Вы вмешались и Ольга Константиновна смогла уйти, слушатель Реутов набросился исподтишка уже на Вас. То есть, по сути, напал на сотрудника НКВД.

– Да! – Подгавкнул Витюша.

Был бы у него хвост, он бы им пол подметал. Так придурка распирало от восторга. Мне вот даже интересно глянуть на дочку кого-то там из НКВД. На кой черт ей вообще был нужен этот идиот? У него ведь на роже написано, нет ни ума, ни фантазии. Совести, впрочем, тоже нет.

– Все верно. – Вдохновенно продолжал Цыганков. – Поэтому я, будучи членом комсомольской организации, заявляю протест по поводу принятия в наши ряды такой сволочи, как Реутов. Если человек позволяет себе подлость в отношении товарища, то Родину он тоже предаст, не задумываясь. И ко всему прочему прошу исключить слушателя Реутова из школы. Вы должны понимать, товарищи, его действия и поведение сильно отдает антисоветскими настроениями. А мы такого допустить не можем.

Я, вот честно сказать, охренел от наглости этой гниды. Он просто перевернул все с ног на голову! Ну, не тварина тебе? Будучи членом организации, заявляет протест… Ну, да. Член и есть. Без всяких организаций.

– Это вранье. – Я был спокоен. Говорил уверенно. Лично мне известно, как все произошло на самом деле. На что рассчитывает Витюша, не понимаю. – Вы можете спросить Ольгу Константиновну. Она расскажет, как было…

– А мы ее уже спросили. – Ответил радостным тоном Цыганков. Даже договорить мне не дал. – Вот именно, что она рассказала, все… как было.

– Да. – Кивнул директор Школы. – С Ольгой Константиновной мы только что беседовали и она подтвердила слова слушателя Цыганкова. Впрочем, в данном контексте лучше говорить товарища сержанта государственной безопасности.

Сказать честно, в первую секунду я подумал, врут. И Шармазанашвили врет, и Цыганков.

Однако довольная рожа Витюши, его тон и улыбка однозначно намекали, что Ольга Константиновна рассказала здесь именно ту версию, о которой идет речь. Даже не намекали. Чего уж я так скромно. Однозначно это утверждали. Каким бы придурком не был Цыганков, но если он ведет себя настолько уверенно, значит блондинка на его стороне. Обидненько…

Потому что при таком раскладе выходит, учительница соврала. Оговорила меня, а Витюшу наоборот выставила героем. Какая-то странная рокировка. Несправедливая. Вот так и помогай красивым барышням…

Хотя, несмотря на обстоятельства, данная мысль в моей голове упорно не укладывалась. Не мог в это поверить вообще никак. Ольга Константиновна, она…

Я мысленно перебил сам себя и сам же себе усмехнулся. Она – что? Кристально чистой души человек? Порядочная и правильная? Да я ее знать не знаю. Кроме того, что блондинка охренительно красивая, мне, по сути, и сказать больше нечего. Красивая, умная, интересная, с какой-то мутной историей за плечами – все. С чего я взял, будто в ней есть стержень? Может, реально Шипко был прав и у них просто такие ролевые игры с Цыганковым.

Чего уж теперь об этом. Мне одному против двоих мало что светит.

На душе стало как-то гадко. Буквально десять минут назад встретился с Ольгой Константиновной на крыльце. Глаза в глаза. И она ни слова не сказала. Хотя… нет. Почему же? Сказала, что не забудет никогда, как я ей помог. Это Ольга Константиновна меня за помощь, видимо, так отблагодарила.

Я только открыл рот, собираясь задать парочку уточняющих вопросов, ибо хотелось понимания. Уже не по тому, как именно видится чекистам вчерашняя ситуация, вполне понятно, хреново видится, а хотя бы по конкретным пунктам. Даже если допустить, что я грязно и подло сначала домогался учительницы, что априори смешно. Мы с Реутовым мало походим сейчас внешне на брутального озабоченного самца. Потом так же грязно и подло я напал на сотрудника НКВД. То бишь на Цыганкова. Вот даже если все это допустить, чем подобная ситуация чревата? И насколько слово Витюши в данном случае играет роль? И что со мной дальше?

Однако все мои незаданные вопросы при мне и остались. Я только успел воздуха в грудь набрать.

Дверь резко распахнулась, но как-то интеллигентно, культурно, без грохота, и в кабинет вбежала Ольга Константиновна. Причем, она именно вбежала, забыв спросить разрешения или постучать. Густые брови директора Школы медленно поползли вверх. Сдается мне, он был слегка удивлён. Шипко, до этого стоявший безмолвно, тихо хмыкнул. Молодечный повернулся ко входу и, прищурившись, разглядывал блондинку. В общем, появление учительницы этикета произвело на чекистов неизгладимое впечатление. Вернее, то, как оно, это появление, произошло. Да и вид у дамочки был весьма растрепанный.

Расстегнутое пальто Ольги Константиновны перекосилось на одну сторону, лицо раскраснелось и еще она быстро дышала, что было крайне увлекательно, но сейчас немного неуместно. Просто когда у женщины с подобной внешностью активно поднимается и опускается грудь, размера эдак третьего, то непроизвольно, хочешь-не хочешь, взгляд то и дело возвращается к этой груди. К тому же блондинка под пальто была одета в однотонную шерстяную кофточку, которая слишком явно подчеркивала достоинства учительницы. Все-таки, удивительно красивая женщина. Даже сейчас, после слов Цыганкова, я смотрел на нее и не испытывал злости. Вообще. Она вызывала у меня, мягко говоря, совсем другие эмоции.

Учитывая, что в комнате находилось пятеро половозрелых мужчин, меня таковым тоже можно считать, несмотря на юный возраст Реутова, буквально через секунду взгляды опустились ниже линии подбородка учительницы.

– Извините… – Блондинка поправила пальто, подтянув его полы друг к другу. Она сделала это скорее машинально, а не сознательно. – Товарищ Шармазанашвили… я…

Учительница покосилась сначала на Шипко, потом на Молодечного. В мою сторону она не смотрела. В сторону Цыганкова, кстати, тоже.

– Что случилось, Ольга Константиновна? – Тихим, спокойным голосом поинтересовался директор Школы.

Он встал на ноги и медленно вышел из-за стола. Вроде бы с одной стороны у него имелось весьма объяснимое желание подойти к блондинке дабы утешить ее, успокоить. Она явно была на взводе. Даже, наверное, в состоянии лёгкой истерики. Почему говорю, что желание объяснимо? Я бы и сам не прочь заняться укрепление духа блондинки. Есть в ней вот эта трепетная женственность, скрытая за гордо расправленными плечами и королевской осанкой. Ее сразу же хочется защищать.

С другой стороны Шармазанашвили не сказать, чтоб очень был рад появлению Ольги Константиновны. Он еле заметно поморщился, но я все равно успел эту гримасу заметить. Скорее всего, разговор с учительницей считался оконченным еще до моего прихода, и тот факт, что она нарисовалась в кабинете с видом решительно настроенной на какие-то героические свершения особы, в планы директора слегка не вписывалось.