Любовное чтиво

Теперь ее психологический портрет. Тут она для меня полная загадка. Иногда она кажется совсем глупенькой, но это не так. Она неглупа и, пожалуй, остроумна, хотя всегда на грани фола. Она самостоятельна. Принципиально не берет у меня деньги, только на продукты. Неплохо готовит и вообще недурная хозяйка. Поселившись у меня, она через неделю, не спросив моего согласия, выставила за дверь приходящую домработницу с высокой репутацией. Та ушла с выплаченной вперед за полгода зарплатой, оставив на столе записку в стиле домработниц с высокой репутацией:

«Ваша girlfriend заявила мне, что не потерпит в своем доме другую женщину. Когда вы ее прогоните, дайте мне знать. Может быть, я вернусь к вам, но уже на других условиях».

– Зачем ты это сделала? – спрашиваю. – Какое ты имела на это право? Ты не представляешь, во что мне обошлась эта женщина!

– Фу! – фыркает Вика. – Неужели эта старая Тортилла чего-то стоит?

– Не отвечай вопросом на вопрос! – рявкаю я. – Может, ты ревнуешь меня к ней?

– Не знала, что ты любишь женщин, которые не бреют усы.

– Усы? – удивляюсь я. – Не заметил.

– Ты вообще ничего и никого не замечаешь, кроме себя.

– Послушай, Вика, – миролюбиво говорю я, – у меня определенный круг знакомых. В нашем кругу принято нанимать домработниц с высокой репутацией.

– Тебе нужна ее репутация или чистые полы?

– А она плохо моет полы?

– Она моет их шваброй! А посуду – в желтых перчатках, фу!

– А как нужно мыть полы?

– Ручками и тряпкой! И не с гордо поднятой головой, а с высоко задранной попой.

– И ты так делаешь? Хотелось бы взглянуть!

– Даже не мечтай!

Вика никогда не убирается при мне. В выходные она грубо выгоняет меня на час-полтора прогуляться с собакой.

– Но у меня нет собаки!

– Так заведи!

Я не сопротивляюсь. Должен признать, что с появлением Вики моя конура преобразилась в лучшую сторону, а как – не понимаю. Что-то она перевесила, переставила, передвинула, что-то выбросила… И все оказалось на своих местах. При этом у нее хватает такта ничего не трогать в моем кабинете. Но теперь я постоянно ловлю себя на мысли, что мне куда приятнее спускаться с антресоли в гостиную, чем наоборот. Дело в том, что моя студия – не совсем студия. От студии в ней только кабинет на антресоли, откуда видна гостиная. Но есть еще и отдельная спальная комната, и отдельная кухня с закрывающейся дверью. Этим мне квартира и понравилась. Я ненавижу, когда кухня соединяется с гостиной! Они бы еще туалет с ней соединили. С другой стороны, мне нравится, что кабинет не замкнут со всех сторон. Легкая клаустрофобия у меня все-таки наличествует.

– Объясни, как ты это сделала? – спрашиваю.

– У тебя нет пространственного воображения, – говорит она. – Поэтому я не могу читать твои романы. В них слишком много слов, и они расставлены не в том порядке.

– А ты бы их расставила иначе?

– Да! Однажды я так и сделаю!

Мы с ней часто ругаемся.

Когда она в первый раз пыталась от меня уйти, я, не скрою, испугался. Просил ее остаться. Понимал, что выгляжу при этом глупо и жалко, но просил остаться. В это время она собирала мамин чемоданчик. Кстати, почему я решил, что это именно мамин чемоданчик? Наверное, потому, что он старый, с защелкивающимися застежками, сейчас таких не делают. Вика нервно швыряла на дно трусики и лифчики, чтобы я это видел. Это было наивно и по-детски, но я испугался. Однако выдержал характер, вызвал такси, не спросил адреса и заплатил водителю с запасом вперед.

Ночью я не мог заснуть. Пытался что-то писать, но ничего не получалось. На следующий день я помчался в Центральный дом литераторов и надрался в хлам с одним экс-писателем из Переделкина. Вернулся поздно и увидел Вику сидящей на диване и поглощающей очередной женский роман.

Она уходила от меня трижды, но ни разу не возвращала мне ключи. Хотя, учитывая ее литературные вкусы, это было бы эффектно: бросить ключи мне под ноги и громко хлопнуть дверью. Правда, тогда при возвращении придется звонить в домофон и говорить что-то типа «это я», «пусти» и т. п. Словом, проходит два-три дня, и опять я вижу на диване Вику, читающую очередной любовный роман. Я делаю вид, что ничего не произошло.

У меня нет сомнения, что эта пигалица влюблена в меня. Впрочем, я стреляный воробей и знаю этих современных девочек. Они давно не мечтают о принцах, а хотят сразу заполучить королей. В ее глазах я – король. Мне пятьдесят, что для мужчины не возраст. Я не миллиардер, но и не беден. Смею также думать, что я хороший человек, незлой и неглупый. Я расстался с женой, и хотя не разводился с ней, но это вопрос решаемый. Мой сын уже взрослый. К тому же – и Вика про это знает – у меня есть дорогая недвижимость на Кипре, куда я могу уехать, если в России, как выражаются мои друзья-либералы, рванет. Так что с Викой мне все понятно.

Мне не понятно мое поведение…

Как-то я спросил ее об отце. Почему-то мне это было важно.

– Папа погиб год назад, – тихо сказала она. – Папа был очень добрый, но слабый человек. Вообще это не тема.

Беда в том, что в этой девочке я вижу кого угодно, кроме любовницы. Не случайно я спросил ее об отце. «Он был добрый, но слабый». Это многое объясняет. Она подсознательно видит во мне не только короля, но и отца. Правильного отца. Я живо представляю себе ее покойного родителя. Не вынес испытания девяностыми, потерял заработок, возможно, спился и погрузил семью в бедность. Погиб в автокатастрофе. «Это не тема». Вика его любила, но ей было стыдно за него. И вот она находит другого «папу». Говорят, девочки подсознательно влюблены в своих отцов. Не знаю, не имел опыта общения с дочерями. Тамара вышла за меня замуж двадцать лет назад (не по любви, а из жалости, но это отдельная история), восемнадцать лет назад родился Максим. Прекрасный парень, умница, гениальный юный программист, у него большое будущее. Но мне всегда хотелось иметь дочь.

Если это так, если Вика нашла папу, с которым можно еще и спать, и это не будет инцестом… Папа и муж в одном лице – это так удобно! Но вот фиг ей!

И все-таки когда же мы с ней познакомились?

В это лето в Москве стояла чудовищная жара. Горели торфяники в Подмосковье, и город заволокло дымом. Дым проникал даже в метро. Я бежал в деревню, в Тверскую область, к жене и ее родителям. Там было более или менее сносно дышать. Мы с тестем ловили лещей на Волге. Несмотря на жару, клев был обалденный, рыба перла из воды. Меня удивляло, что на ощупь рыба была теплой.

Тогда же у меня случился последний неожиданный секс с Тамарой. Хотя я и ушел от нее, но ее деревенские родители об этом не знали. Тамара в коротком халатике принесла мне в мансарду, где я подыхал от полуденного зноя, кувшин холодного морса – щедрый подарок от тещи. Я схватился за вожделенный кувшин и случайно задел рукой бедро жены. Тамара только что пришла из летнего душа и сама была холодная, как черничный морс. Даже какая-то зябкая, вся в пупырышках… И у меня закружилась голова…

Уходя, жена обернулась и насмешливо бросила:

– Ничего у нас не было, Иноземцев, запомни!

– Конечно, – сказал я.

Я был на рыбалке, когда позвонила мой редактор и попросила выступить в книжном магазине. Да, не сезон, да, людям не до чтения. Но именно поэтому директор требует для выступления звезду. Уговаривать жанровых авторов бессмысленно, все они уехали далеко от московских проблем.

– Выручайте нас, Иннокентий Платонович! Мы не можем ссориться с директорами магазинов.

Сел в автомобиль и отправился в Москву. По дороге попал в пробку. Страшная авария на Ленинградском шоссе, в дыму столкнулись две дюжины машин. В буквальном смысле объезжал трупы, лежавшие на асфальте и накрытые черным целлофаном. Едва не опоздал на выступление. Это не в моих правилах: мужчина, в отличие от женщины, не имеет права на опоздание. «Точность – вежливость королей», – говорил мне отец.

И вот я сижу на импровизированной сцене на втором этаже книжного супермаркета и в этот момент замечаю девочку. Она сидит в центре первого ряда, прямо напротив меня. Она чудовищно одета. Черные колготки в сеточку, широкие бедра обтянуты пошлой красной кожаной мини-юбкой. Майка, явно купленная на Арбате, со слоганом «I Love Russia», где вместо «Love» – красное сердечко. Грудь гордо выставлена вперед, а спина изогнута, как у кошки. Но… такое милое, нежное, детское личико, конопатое у переносицы. Волосы стянуты резинкой на затылке, отчего хвост задорно торчит. Сверху она похожа на мальчишку-индейца, который вышел на первую в своей жизни тропу войны. А внизу… Ну форменная проститутка, другого слова не могу найти. Пялится на меня каштановыми глазищами. Кажется, даже не моргает при этом.

После выступления мы с редактором садимся в кофейне рядом со сценой и говорим о моем новом романе, над которым редактор сейчас работает. Девочка тоже уселась за столик напротив нас и важно заказала стакан воды. И опять этот нагло-обожающий взгляд! Не могу никуда от него деться, не могу и скрыть от себя, что эта особа меня заинтриговала. Ни один нормальный мужчина не может остаться равнодушным, когда на него вот так смотрит юное создание. Догадываюсь, что прием, но прием безотказный…

Расставшись с редактором, сам присаживаюсь к девочке за ее столик.

– Что тебе нужно от меня, чадо? Только не говори, что ты обожаешь мои романы.

– Терпеть не могу, – соглашается она, – а если честно, вообще не читала ни одного.

– Коротко: что тебе нужно?

– Интервью, – говорит она.