Берег мой ласковый

Времени у Батагова не было совсем. Считай, до вечера работа в конторе, и только после бухгалтерского корпенья, после ругани с колхозными бригадирами и мельтешенья в глазах деревянных костяшек получалось хоть маленько, хоть чего-нибудь поделать на стройке. Уже ночью пришаркивал босыми ногами к кровати, стягивал с себя одежду и тыкался лицом в подушку.

В восемь утра опять на работе. И так много, много дней.

И лишь изредка, в красный вечерок, когда садящееся солнышко окрашивало и облака, и деревню, и строящийся его дом в нежный малиновый цвет, Силантий отрывал себя от работы, бежал к жене, к дочкам, звал их за собой, и они все вчетвером садились рядком на речной бережок, на бревнышко, что под самым их домом, и Силантий говорил:

– Поглядите-ко, деушки вы мои, какой домик-то у нас с вами красивенькой будет.

Он привставал с бревна, очерчивал рукой на земле квадрат и мечтал:

– А вот тут баню построим. Станем в ней париться и прыгать в речку. Купаться будем и ногами дрыгать. Хорошо ведь это дело будет, деушки, а?

– Знамо дело, хорошо, – соглашалась Феклиста и тоже мечтала: – Скорее бы уж, Силантьюшко.

– Ладно-ладно, не у чужих людей всяко живем, и не на улице. Маленько-то можно и подождать.

Хотя, конечно, как мог, торопил он тот момент, когда можно будет перебраться в свое жилище.

Момент этот настал перед самой войной. В конце мая сорок первого Силантий пришел к тетке своей Прасковье Семеновне, пал ей в ноги и сказал хорошие слова:

– Спасибо тебе, тетушка, что приютила ты нас да обогрела. Век не забудем тебя и твою доброту. Спасла ты нас после беды нашей.

Несчастье то случилось не только у Силантия. В пожар сгорело в деревне девять домов, в том числе и его. Но люди помогли друг другу, и деревня опять отстроилась, опять потекла привычная жизнь.

Прасковья с оханьями да с причитаниями: «Жили бы да жили с деточками-то, мне ведь веселее с имя», – помогла семье собраться и перенести в новый дом вещи.

А дом Силантий до войны так и не достроил. Не успел.

Он с женой да малыми детьми жил на летней половине, где была налажена кухня и комната через перегородку. А переда – большая горница, откуда открывался вид на речку, стояла под общей крышей, но без пола и без потолка. Только висели над передами стропила и потолочные крепкие балки. Да еще были застеклены окна, чтобы не залетал в них снег, не проливал дождь. Да лежали на земле лаги. Была бы у Батагова хотя бы весна, он бы закончил и переда. Но зимой его забрали на фронт. И он так и не нагляделся на речку из своей передней.

Вот теперь, вдали от дома, Силантий просыпался в казарме по ночам и размышлял о том, как же будут выглядеть и горница, и весь дом, когда он закончит строительство. Где он устроит свою маленькую мастерскую? Там будут храниться его топоры, два рубанка и фуганок, уровень, норвежская напарья[1 - Напарья – ручной инструмент для сверления отверстий в дереве.], то да се… Мало ли еще чего прибудет в хозяйстве.

Не успел он закончить и поветь. А как без скотинки, без ввоза для заготовки сена? А где будут висеть его рюжи[2 - Рюжа – рыболовная снасть.] и сети?

Эх, много еще работы на доме, много…

Особенной заботой висел на душе недошитый карбасок.

Это была мечта не только его военной и суровой молодости, но и его детства. Иметь свою лодочку, ворочать в ней веслами, напирать на волну, испытывать свою молодецкую силу-силушку… Да куда там: полуголодное, безотцовское детство, голодная, вся в нужде юность – тут не до своего карбаска.

Но вот пришла зрелость. Какой-никакой достаток. Старая мечта жила в нем и по ночам, в минуты досуга пульсировала внутри грудины, где-то под горлом, и сладко напевала о том, что надо построить лодочку. Причем сделать это самому, своими руками. Просить у кого-то надоело, и Силантий приноровился выставлять снасти «бродком». На пике отлива, в мелкую воду, натягивал на ноги бахилы и тяжелым коем[3 - Кой – тяжелый деревянный молоток для забивания кольев в морское дно.] забивал колья в берег, вешал на них стеницу[4 - Стеница – стенка, прибрежная часть рюжи.], крылья[5 - Крылья – стенка, боковая часть рюжи.], кут[6 - Кут – ловушка рюжи.]. Накатная волна частенько захлестывала верха бахил, и работать приходилось в сапогах, полных холоднющей морской воды. Силантий, чего уж там, с плохо скрываемой завистью поглядывал на мужиков, которые то же самое делали со своих карбасков, да еще и отвешивали в его адрес обидные шуточки.

Батагов понимал: сшить карбас самому – дело ох как непростое. В нем много незаметных со стороны, но на самом деле хитрых тонкостей. И он как бы ненароком, как бы по колхозным надобностям похаживал в лодейную мастерскую и присматривался, что да как? Вроде из пустого интереса выспрашивал у мастеров всякие затейливые штучки.

Все выспросил, все вызнал. Понял: осилит он эту задачу!

Все остальное было делом знаний в работе с инструментом и сноровки. Рядом со своим дровенником смастерил Силантий навес, куда собрал нужный материал. В ближнем лесу вырубил два ладных еловых кренька[7 - Креньки – изогнутая часть ствола и корня ели для изготовления киля карбаса.] под носовой и кормовой кили, выставил их под навесом на подпорки. Потом пошла работа по обработке досок, вырубке в килях пазов для крепления в них концов досок, по выравниванию изгиба и приладке друг к другу продольных досок, по изготовлению шпангоутов…

И карбасок свой Силантий Батагов тоже не успел завершить. Осталось-то выровнять верхние доски, да обложить их брусками, да наладить кочетья…[8 - Кочетья – уключины.]

Ну, еще, конечно, надо было выстрогать весла, да такие, чтобы подходили они к карбаску и по длине, и по весу…

Стоит теперь его недошитый карбасок под навесом на пригорке возле моря, накрытый брезентом и ждет своего хозяина.

А хозяин вон на войне застрял.

И еще одну заботушку знал Силантий, которая не завершилась пока и тоже ждет его. Ждет и ждет.

Уже перед уходом на войну поведала ему его ненаглядная Феклистушка, что понесла она опять ребеночка. И на этот раз Силантий не просто догадывался, а уверен был, что растет под сердцем у женушки сыночек его, долгожданный парнишка. Его кровинушка – наследник.

И то, что теперь жена его отяжелевшая мается с двумя маленькими девчонками одна-одинешенька, без мужниного крепкого плеча, бьется над хозяйством, над охапками дров, которые еще надо распилить и наколоть, над тяжелыми ведрами из речной проруби – все это не давало Силантию покоя, выворачивало его наизнанку. Вот от этой беды его отвлекала, да и то ненадолго, только самая неотвязная, самая необходимая забота.

7

– Вон они идут, идут! – закричал ему в ухо свистящим шепотом второй номер Колька Борисов.

Силантий глубинным верным чутьем старого солдата осознавал, что враг все равно пойдет на них: ему необходимо постоянно выравнивать свои фланги, чтобы красноармейцы не ударили в незащищенный бок. Теперь он отчетливо понимал, что сломив упорное сопротивление противостоящего ему батальона Красной армии, финские и немецкие части должны будут устремиться вперед.

Красная стрелковая рота, наступавшая по левому флангу батальона, теперь тоже была уничтожена. Однако Силантию, много раз ходившему в разведку, было предельно ясно: враги не пойдут в наступление, пока не изучат открывшийся тыл этой роты. Что спрятано в его чреве? Может быть, там стоит еще одна рота, хорошо оснащенная тяжелой техникой и живой силой? И поджидает своего часа для внезапного удара.

Силантий понимал это и ждал разведку. И вот она пришла.

– Колька, – сказал Батагов своему помощнику и сдвинул сурово брови, – дуй вон за тот камень, – он указал на валун метрах в тридцати справа, – будешь стрелять по моей команде. Задача понятна?

– Понятно, чего тут… все ясно, – Колька схватил свою трехлинейку, лежащую на окопном бруствере, поднял ее и прижал к груди. Держал, обхватив руками, словно запеленанного ребенка.

– Патроны у тебя есть?

– А как же, Силантий Егорович, полные карманы…

Батагов одобрительно крякнул:

– Знаем мы вас, петрозаводскую шпану. Без патронов да без ножиков не ходите.

Они помолчали, поглядели вперед. Там, вдали, во влажной весенней размытости, шли, покачиваясь между деревьями, четыре удлиненные фигуры: сырость удлиняет дальние предметы.

– Вот что, Колька, огонь по моей команде. Когда будешь стрелять, ори чего-нибудь.

– А чего орать-то?

– Сам не знаешь чего? «За Родину!», «За Сталина!», «Рота в атаку вперед!» – чего-нибудь такое.

– А-а, я понял. Есть, товарищ командир!

– Все, дуй! Враг вон уже на подходе.

И Колька, наклонившись чуть не до земли, держа на весу тяжелую винтовку, побежал направо, к своему валуну.

Финны не знали, где их может ожидать пулемет. Да и есть ли он вообще. Спереди его невозможно было разглядеть: Батагов и Борисов надежно замаскировали пулемет ветками и жухлой прошлогодней травой. Он ничем не отличался от обыкновенного лесного бугорка. Финны вообще ничего не знали, они просто шли в разведку.