Леденящие душу истории: Ревельская коллекция

Леденящие душу истории: Ревельская коллекция
Павел Грознов

В книге «Леденящие душу истории: Ревельская коллекция» переплетаются мрачные тайны и страдания людей, оказавшихся в богадельне Святого Михкеля. Молодой монах Освальд, потрясённый условиями содержания своей матери, даёт клятву спасти её. Он обращается за помощью к летописцу Бальтазару Руссову, который рассказывает ему о древнем камне, обладающем силой исцеления.Освальд отправляется в церковь Святого Духа, чтобы добыть камень. Но, коснувшись камня, он пробуждает древнее зло и теперь должен бежать, чтобы спасти не только свою мать, но и свою душу.Тем временем купец Ханс Шрёдер приходит к рыбаку Томасу, чтобы забрать в счёт долга его дочь Грету. Томас не может выплатить долг, и Грета становится пленницей Шрёдера.В книге поднимаются темы страдания, отчаяния и борьбы за выживание в жестоком мире.

Павел Грознов

Леденящие душу истории: Ревельская коллекция

"В Лабиринте Греха и Искупления"

"В Лабиринте Греха и Искупления"

"Во тьме блуждает тот, кто забыл свет молитвы." Аббатиса монастыря Святой Бригитты в Ревеле, сестра Катарина, произнесла эти слова в 1420 году, наставляя молодых послушниц во время воскресной проповеди в монастырской часовне.

Монах Освальд, задыхаясь от смрада гнили и страха, пробирался сквозь лабиринт мрачных коридоров богадельни Святого Михкеля. Мерцающий свет факелов, закрепленных на стенах, покрытых плесенью и брызгами засохшей крови, отбрасывал пляшущие тени, искажая и без того ужасающую картину. Стоны и плач больных, словно проклятие, эхом разносились по каменным сводам, проникая в самую душу. Стоны, плач, шепот безумия – симфония страданий, несмолкаемая и леденящая кровь.

Он видел их, несчастных, брошенных на произвол судьбы. Иссушенные тела, покрытые язвами, корчились на грязной соломе. Старуха, чьи глаза были полны безумия, грызла свою иссошую руку, словно это был изысканный деликатес. Безумие в глазах, безумие в действиях – отражение нестерпимых мук, которым подвергались эти люди. Молодая девушка, прикованная к кровати, кричала от боли, пока лекарь выпускал из ее разрезанной вены кровь, наполняя ею глиняную чашу. Кровь, символ жизни, здесь становилась орудием пытки.

Освальд зажал рот рукой, чтобы не закричать от ужаса. Ужас сковывал его сердце, ужас замораживал его душу. Он знал, что его мать где-то здесь, в этой богадельни, сердце его разрывалось от боли и бессилия. Боль отчаяния, бессилие перед лицом страданий. Он шел дальше, спотыкаясь о тела умирающих, пока наконец не увидел ее.

Она лежала на грязной подстилке, ее некогда прекрасное лицо было искажено страданиями. Глаза, полные мольбы, устремились на него, и Освальд почувствовал, как слезы жгут его щеки. Слезы бессилия, слезы отчаяния. Он упал на колени у ее постели, сжимая ее исхудавшую руку в своих.

"Матушка," прошептал он, с трудом сдерживая рыдания. "Это я, твой сын."

Ее губы дрогнули в слабой улыбке. "Освальд… мой мальчик…"

Он видел, как она пытается что-то сказать, но слова застревали в ее горле. Освальд наклонился ближе, чтобы услышать ее шепот.

"Помоги мне… пожалуйста…"

Ее слова пронзили его сердце, словно кинжал. Он поклялся себе, что найдет способ спасти ее, чего бы это ему ни стоило. Клятва, данная в отчаянии, клятва, ведущая в бездну.

Бальтазар Руссов, летописец Ливонии и первый, кто осмелился проповедовать на языке простого люда, склонился над своим массивным фолиантом. Перо скрипело по пергаменту, выводя аккуратные буквы: "Хроника провинции Ливония".

Внезапно дверь кельи распахнулась, и в комнату ворвался монах Освальд, бледный и изможденный. "Отче, моя мать умирает в богадельне Святого Михкеля!" – голос Освальда дрожал от отчаяния. "Я видел ее… она…" Он задохнулся от рыданий, вспоминая иссохшее лицо матери, ее глаза, полные боли и страха. "Они лечили ее жабьей икрой и сушеной крысой, отче! Пускали кровь, пока она не обессилела. Она лежит на гнилой соломе, вонь от ран невыносима…"

Бальтазар отложил перо и поднял взгляд на молодого монаха. "Я знаю, сын мой. Богадельня – это врата преисподней. Они называют это лечением, но это варварство. Я видел как прикладывали к ранам повязки с толченым ежом, смешанным с золой и волчьем калом. Это лишь усугубляет страдания, но никак не лечит."

Освальд в отчаянии упал на колени. "Что же делать, отче? Неужели нет спасения?"

Бальтазар задумался. "Есть способ, но он опасен. В церкви Святого Духа, в бесценном алтаре, созданном великим мастером Нотке, спрятан камень, обладающий силой исцеления. Его защищает молитва-заклинание, но как только он покинет церковь, сам дьявол начнет на него охоту. Ты должен быть быстр и осторожен."

Освальд, цепляясь за последнюю надежду, поклялся добыть камень. Ночью, под покровом тьмы, он пробрался в церковь через потайной ход. Сердце его бешено колотилось, когда он, шепча молитву-заклинание, коснулся холодного камня, пульсирующего мягким светом, спрятанного в искусной резьбе алтаря. С каждым словом страх отступал, сменяясь решимостью. Он чувствовал, как древняя сила камня откликается на его зов. Камень послушно отделился, и в тот же миг Освальд почувствовал, как тьма сгущается вокруг него. В тот же миг лампада над алтарем погасла, церковь погрузилась во тьму. Освальд почувствовал леденящий холод, пронизывающий его до костей. Он знал, что пробудил древнее зло, и теперь должен бежать, чтобы спасти не только свою мать, но и свою душу.

Ветер выл в узких проходах подземелья, словно сам дьявол гнался за ним по пятам. Шаги, шорохи, шепот тьмы – все сливалось в одну ужасающую симфонию преследования. Освальд споткнулся, молитва-заклинание сорвалась с губ, и он забыл священные слова. Забыл, предал, обрек себя на вечные муки. В тот же миг тьма поглотила его, и он очнулся в лабиринте подземных ходов, где эхо его шагов смешивалось со стонами заблудших душ. Стоны, шепот, крики – голоса тех, кто, как и он, осмелился бросить вызов силам тьмы и потерпел поражение.

Бальтазар Руссов, летописец, вздохнул и вновь взял перо. "И вот еще одна душа сгинула в темноте, пытаясь бороться с жестокостью этого мира. Да пребудет с ним милость Божья." Он продолжил писать свою хронику, добавляя еще одну трагическую историю в летопись Ревеля. Летопись страданий, летопись отчаяния, летопись заблудших душ, навеки погребенных в темных лабиринтах города.

"666 лет одиночества или сделка с Дьяволом.”

"Ибо возмездие за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем" (Римлянам 6:23).

Тень на Каламая

Ханс Шрёдер (Hans Schr?der), купец с пухлым кошельком и холодным сердцем, шагал по мокрым от дождя доскам Каламая. Его тяжелые сапоги гулко стучали, эхо разносилось по узким улочкам рыбацкого поселения. Встречные переходили на другую сторону улицы, некоторые крестились и благодарили Бога, что тайный ростовщик идет не к ним, а другому бедолаге. Сегодня он пришел не за рыбой, а за душой.

Убогая хижина Томаса (Thomas), рыбака с руками, грубыми от сетей и непогоды, была его целью. Долг, взятый в час отчаяния, чтобы купить новую лодку и сети взамен тех, что утонули в бурю, разросся, словно плесень на сырой стене. Самого Томаса спасла лишь молитва и праведная жизнь, Господь за это пощадил его, но море забрало его средства к существованию. И вот теперь Томас стоял, опустив голову, перед Шрёдером, не в силах выплатить ни гроша.

– Что ж, Томас, – протянул купец, растягивая губы в подобии улыбки, – долг платежом красен. Раз денег нет, придется отдать другое.

– Что ты хочешь, Шрёдер? – прохрипел рыбак, сжимая кулаки.

– Твою дочь, Грету (Greta). Она будет работать на меня, пока долг не отработает.

Томас побледнел, его жена судорожно всхлипнула и захлебнулась в беззвучных рыданиях Грета, их единственная радость, их единственный лучик света в этой беспросветной жизни, теперь была в руках безжалостного ростовщика, словно маленькая рыбка, попавшая в пасть голодной акулы.

Грета, юная и невинная, вышла из хижины. Ее большие глаза, цвета тихого утреннего моря, когда прибрежный бриз ласково шуршит песчинками на берегу, смотрели на Шрёдера с ужасом безнадежности.

Купец оглядел ее хищным взглядом, словно оценивая ценность своей добычи. – Хорошая работница будет, – хмыкнул он, – долг быстро отработает… или нет, она всегда мне будет за что-то должна – прошептал он с издевкой, которую услышал только он сам.

Искушение..

Шредеру, сидящему в задумчивости у края стола, бесшумно подсел незнакомец в черном плаще. Его глаза горели неземным огнем, а кривая усмешка обезобразила и без того отталкивающее лицо, которое казалось маской, надетой на личину. Незнакомец ловко наполнил кубок Шредера вином и наклонился ближе, его голос был подобен шелесту скользящей змеи в сухой траве.

"Вижу, ты не рад этому празднику, Шредер. Твои мысли заняты конкурентами, их успехами, их богатством… И тем, что они не знают о твоих маленьких секретах, о том, как ты даешь деньги в рост, нарушая законы гильдии."

Шредер вздрогнул, его лицо побледнело. Откуда этот незнакомец знает о его тайных делах? Холодный пот выступил на его лбу, а сердце заколотилось, словно пойманная в сети рыба.

"Не бойся, Хансик.”.– продолжил незнакомец, "Я не собираюсь тебя выдавать. Наоборот, я могу помочь тебе стать еще богаче и могущественнее, чем ты можешь себе пожелать. Представь, как ты насылаешь конкурентов древние заклятия, и их склады пустеют, их сделки срываются, их золото перетекает в твои сундуки. Ты станешь самым богатым и влиятельным человеком в городе, а я лишь прошу взамен…", незнакомец сделал паузу, глубоко втянул в себя воздух и выдохнул удушливым смрадом: "…снять у тебя комнату на неделю. И всего при одном условии: что бы ни случилось, ты не зайдешь и даже не откроешь дверь в комнату."

Шредер, завороженный видениями и охваченный страхом разоблачения, сглотнул. Его сердце бешено колотилось. Власть, богатство, безопасность… Неужели это возможно?

"Комната? На неделю? И всего одно условие?" Шредер попытался скрыть свое удивление. "Хорошо, я согласен”.

–”Только помни, человек сделки всегда имеют свою цену и эта цена может оказаться выше, чем ты думаешь."– с этими словами соблазнитель прочертил на руке купца когтем, перевернутую пентаграмму, кровь закапала на пергамент."

В тот самый момент, когда первая капля крови коснулась текста договора, солнце померкло, погружая пиршественный зал в зловещий полумрак. Среди ясного неба раздался оглушительный гром, от которого задрожали стены гильдии, и в шпиль церкви Олевисте ударила молния, на мгновение озарив все вокруг пугающим, призрачным светом.

Гости замерли в ужасе, этот страшный пожар 14 июня 1625 года, еще долго вспоминали в Ревеле. В тот роковой день, подобно сейчас, молния поразила гордый шпиль Олевисте, и в считанные минуты пламя охватило деревянную конструкцию. Горожане тщетно пытались бороться с огнем, наблюдая, как рушится символ их города, погребая под собой бесценные реликвии и произведения искусства.

Но купец, опьяненный вином и обещаниями незнакомца, лишь рассмеялся, принимая это за знак своей будущей власти. Он не подозревал, что только что заключил сделку, которая навсегда изменит его жизнь и, возможно, обречет его душу на вечные муки, подобно тому, как огонь поглотил церковь Олевисте.

Шредер протянул незнакомцу ключ от маленькой комнаты на чердаке своего дома.

"Вот ключ. Завтра на закате ты можешь вселиться. А сейчас я буду наслаждаться пиром и радостью от удачной сделки. Новый жилец процедил сквозь зубы: "Впереди у нас неделя… Но помни, смертный, даже за самой плотно закрытой дверью таятся тени прошлого и будущего. И порой они вырываются наружу, сметая все на своем пути."

Дьявол, скрытый под личиной незнакомца, внутренне ликовал. Согласие Шредера, главы гильдии, развязало ему руки. Он смог не только посеять зерно искушения в душе жадного купца, но и обрушить свой гнев на ненавистный ему Дом Божий. Молния, ударившая в шпиль Олевисте, была его делом, символом его торжества над верой и благочестием.

И пока гости пира приходили в себя после небесного знамения, Дьявол наслаждался своим триумфом. Еще один грех лег на плечи Шредера, еще на одну душу Он стал ближе к бездонной власти. Хозяин Ада знал, что Человек, ослепленный жаждой богатства и мести, не сможет устоять перед искушением и вскоре призовет его снова. А тогда… тогда Дьявол сможет начать свою настоящую игру. Грета, бледная и испуганная, вышла из хижины. Ее большие голубые глаза смотрели на Шрёдера с ужасом. Купец оглядел ее с головы до ног, оценивая, словно товар.