– Марко, – сделал я огорчённое лицо, – мне грустно думать, что ты держишь меня за лоха. Это меня обижает, Марко.
Наугад сказал, но, разумеется, не ошибся.
– Извини, Сергей, я не мог не попробовать, – заулыбался примирительно Марко, – разумеется, с четырёх.
– С трёх, Марко. И это только входя в ваше бедственное положение.
– Как скажешь, Сергей, ты тут хозяин! – печально вздохнул Марко. – Пусть наши дети лягут спать голодными, но мы выплатим твою цену!
Чёрт, продешевил, кажется. Иначе он бы куда сильнее распинался. Дети у них, ишь ты. Можно подумать, они их акками кормят, детей этих.
– И ещё один момент, Марко. Слушай меня очень внимательно, и не говори потом, что ты не слышал, или не понял, или понял не так. И всем своим скажи. Так скажи, чтобы они запомнили, Марко.
Седой цыган изобразил полное внимание и готовность.
– Ни один из ваших не подходит к маяку, не говоря уже о том, чтобы сунуться внутрь. Любого, кто сделает шаг за порог, я убью. Я не хороший человек, Марко. И я не шучу. Вы сейчас всем кагалом уходите за реку, это недалеко и там есть отличная поляна. Сюда приходишь только ты или кто-то с тобой. Но если вы будете шляться вокруг башни, сделке конец. Если кто-то сунется внутрь – это нападение. Ты понял меня, Марко?
– Я понял тебя, Сергей, – вздохнул он, – не надо нас так бояться, рома дрома – мирные люди.
– Может быть, – не стал спорить я, – но ваши понятия о собственности и имущественных правах не совпадают с моими.
Я покосился на выпотрошенный салон «девяносто девятой». Кажется, они спиздили даже старые окурки из пепельницы. Да, вот такой я трус. Очень боюсь, что они попробуют маяк просто отнять. Их слишком много, чтобы всех закопать на холме. Я так себе землекоп.
Табор зарычал моторами. Хреново настроенные дизеля плевались чёрным дымом и воняли недогорелой соляркой. Машины неловко разворачивались под визгливые крики бешено жестикулирующих друг другу водителей. Я пошёл к сараю и поставил на его крышу знак аварийной остановки. Когда возвращался обратно, полуголые цыганята пытались кое-как натянуть обратно чехлы в «девяносто девятой». Магнитолу они уже запихали назад – правда, верх ногами. Какой-то мелкий чумазый засранец укоризненно на меня посмотрел и кинул на панель облезлые иконки. Ещё и головой лохматой покачал, как бы удивляясь моей жадности. Потом они борзой стайкой брызнули к машинам и укатили, зацепившись снаружи за кузова и борта. Сразу стало гораздо тише.
Настя встретила меня у дверей, и тревогой от неё несло так, что бедная Эли только попискивала, сжавшись на диване и обхватив ручками головёнку. Увидев меня кинулась, подпрыгнула и повисла, как обезьяна на дереве, обхватив руками и ногами. Засопела, успокаиваясь и успокаивая меня.
– Кто это? Я так испугалась.
– Цыгане. Не бойся, я с ними договорился. В целом. Но двери теперь держим закрытыми и вещей снаружи без присмотра не бросаем. Народец это ненадёжный. И помни – мы в своём праве. Никто из них не должен попасть внутрь. Ни под каким предлогом. Ясно?
– Да, я поняла, не волнуйтесь. Я понятливая. Хотите есть? Я суп сварила. Гороховый, с копчёностями. Сейчас разогрею…
Она убежала вниз, а я с трудом отклеил от себя Эли. Она хоть и не тяжелая, но уцепилась так, что ходить мешает. После сегодняшней ночи уже и не знаю, как к ней относиться. Я бы, грешным делом, не отказался попробовать, как у нас выйдет с женой и с ней. Но жена мне важнее.
Главцыган явился не один, а с… Как это правильно? Клоунесса? Клоуница? Клоунка? Не силён в феминитивах. Самка клоуна, в общем. Круглая как колобок невысокая тётя, разрисованная броским гримом по лицу. Наряд её ярок, но экономичен – серебристый лифчик, на три размера меньше, чем стоило бы, трусы из такой же ткани, узкие настолько, что не скрывают пренебрежения эпиляцией зоны бикини, поясок среди складок жира там, где у других людей случается талия. С пояска свисают до колен редкие разноцветные ленты, образуя подобие намёка на юбку, которая, впрочем, ничуть не скрывает монументальную задницу и изрядные окорока. Скифская баба, богиня плодородия. Браслеты и фенечки до локтей пухлых ручек, а волосы из подмышек не то что торчат, но даже и покрашены. Слева – в зелёный, справа – в розовый. Бодипозитивненько.
– При-и-ива… – сказало это чудо тоненьким голоском и тряхнуло головой, как ужаленная оводом лошадь. Мотнулся водопад крашеных в разные цвета мелких длинных косичек с вплетёнными нитками, колечками, бубенчиками и прочим мусором, по телу пробежала от сисек к ягодицам волна колыхания жира. Завораживающее зрелище. Человек-желе.
– Это моя глойти, – пояснил Марко.
– Очень, э… приятно. Наверное.
– Она – хорошая глойти, – укоризненно сказал цыган. – Она нашла этот маяк.
Я не испытал приступа благодарности к этому крашеному колобку. Лучше бы она ничего не находила.
– Она хочет на него посмотреть, для неё это важно.
– Позязя! – тоненько проблеяла тётка.
– Пусть смотрит. Но отсюда. Внутрь не пущу.
– Она посмотрит отсюда, но ты не мог бы его… включить? Если ты не знаешь как, она подскажет!
Женщина-холодец энергично закивала, перекатываясь волнами внутри себя.
– Нет. Я не буду включать маяк. Что-то ещё?
Нашёл дурака. Включить, чтобы на его сигнал сбежались все халявщики обитаемого Мультиверсума?
– Ладно, ладно, понял тебя, Сергей. Жаль, конечно, но ты тут хозяин. Вот, принёс зоры.
Он вытащил из кармана три белых цилиндрика.
– Один твой, – вздохнул он, закатывая глаза в немом страдании от моей корыстности и несговорчивости.
Я не повёлся. Молча сгреб акки.
– Сейчас поставлю на зарядку.
– Она постоит тут, ничего? – спросил Марко. – Она так стремилась к маяку, разреши ей! Она не будет подходить ближе.
– Если не будет – пусть стоит.
– Пасип, чмоки! – пискнула тётка и, хотя разговор был про «постоять», тут же уселась огромной мягкой жопой на дорожку, растекаясь жиром живота на целлюлит бёдер.
Ноги в резиновых шлёпках оказались волосатее моих. Экая нимфа, туды её в качель.
Подозрительно глянув в спину удаляющемуся Марко, пошёл в башню. Зуб даю, что-то они мутят. Но придраться вроде не к чему. Ладно, заряжу им акки, и пусть проваливают. Моё «тихое место у моря» превратилось в какой-то проходной двор. Теперь ещё тащить будут всё, что гвоздями не приколочено. Знаю я эту братию, в Гаражищах у нас одно время шарашились. Ничего без присмотра оставить нельзя было. Я тогда их слов и нахватался немного. Потом, как я подозреваю, грёмлёнг потихоньку эту шайку отвадили. Как конкурентов по скупке железа.
Спустился вниз, вставил акк в гнездо на консоли, повернул рычажок. Кристаллы в основании заныли, защёлкали разряды, запахло озоном, застонала металлом штанга привода, центральная колонна начала нагреваться. Пошёл процесс. Ладно, лишний акк мне пригодится. Так-то у меня аж три – один в УИНе, он же «джедайский мультитул», один – в винтовке, один – подключён к электропитанию башни. Я его спрятал внизу за фальшпанелями на всякий случай и проводами всё развёл. Но запас карман не тянет. Ценная штука.
Через пару минут я понял, что что-то идет не так. Я уже заряжал акки здесь, и это выглядело как-то спокойнее. Сейчас башня заметно вибрировала, а стон конструкций стоял такой, как будто вот-вот рванёт. Кристаллы уже были не видны, превратившись в комок трещащих разрядов и фиолетовых микромолний. Даже подойти выключить было страшно – волосы во всех местах стояли дыбом. В протянутую к рычажку руку чувствительно стрельнуло искрой и я, ругаясь, её отдёрнул. Что за фигня?
– Дядя Сергей, идите сюда, скорее! – закричала сверху Настя. – Там тётя что-то странное делает.
«Тётя» сидела там же, где я её оставил, но глаза были закачены, зубы оскалены, руки вытянуты в сторону купола башни, и от них, клянусь, что-то такое туда устремлялось – почти невидимое, прозрачное, как будто лёгкое марево горячего воздуха, сплетённое в тонкий жгут. Мне показалось, что лепестки купола дрожат и вот-вот раскроются, и из-под них прорывается сияние маяка.
– Ты что творишь, сучка крашена? – заорал я и побежал, вытаскивая на ходу пистолет.
Там же основные рычаги не включены, охлаждение не подается – а ну как спалит сейчас эта дура ушельскую технику?
Тётка была в трансе и никак не реагировала. Я приставил к её башке пистолет, но, оглянувшись, увидел смотрящую на меня из дверей Настю. Глаза её были огромными и испуганными. Так что пистолет я убрал, а вместо этого отвесил по толстой жопе мощного футбольного пенделя.
Как будто резиновый мешок с водой пнул. Чёртова шаманка заколыхалась, как медуза в прибое, но главное – прекратила делать то, что она там делала. Рот закрыла, глаза выкатила обратно, руки опустила.
– Ой, бона! Дамажишь, челик! Кринжово! – заблажила тётка непонятное.