Я расстегнул пиджак, аккуратно свернул его и убрал на сиденье. Кинул сверху галстук и шагнул навстречу спешившему к автомобилю Навину.
– Ты с ума сошел, – перехватив его, я указал на руины, – туда лезть?
– Успокойся!
– Что значит – успокойся? Это самоубийство!
– Прекрати истерику, Виктор! – потребовал Ян, вслед за мной избавляясь от пиджака.
– Выслужиться за чужой счет хочешь?
– Сам пойду.
– Псих!
– Приказывать не стану, не хочешь – не иди.
– Вечно все через задницу! – выдохнул я, перекинул через плечо ремень сумки с запасным боекомплектом и проверил барабанный карабин. – Господи, почему это не случилось вчера?!
– Хватит ныть! – одернул меня дивизионный комиссар. – У меня есть план!
– Этого я и боялся…
Навин только отмахнулся, распахнул багажник полицейского автомобиля и вытащил оттуда обшитый брезентом чемодан. Аккуратно выложил его на пыльный асфальт, откинул крышку, и я даже охнул от удивления.
Пара баллонов, ремни, гофрированный шланг с форсункой, убранная в отдельную нишу жестянка с керосином. Огнемет!
– Ты возишь с собой огнемет?! – опешил я.
– Жизнь нынче неспокойная, – констатировал Ян, сноровисто подгоняя под себя сбрую.
– Аккуратней с керосином, – предупредил я, когда он затянул ремни и вынул из ящика жестяную банку с выпуклыми алхимическими формулами на боках.
Три унции керосина – это немало; в случае нарушения герметичности жахнет так, что нас с асфальта сметать придется. Керосин наряду с бензином – один из наиболее нестабильных реагентов, и в качестве катализатора вызывает незамедлительное воспламенение большинства созданных с помощью алхимии материалов.
Ян уверенным движением подсоединил жестянку к огнемету и ухмыльнулся:
– То, что баллоны наполнены концентрированной вечностью, тебя не беспокоит?
– Состояние твоего психического здоровья меня беспокоит, – пробурчал я в ответ.
– Виктор, да что с тобой такое? Мне позвать кого-то другого?
– Забудь. – Я повернулся к лейтенанту дивизиона алхимической безопасности, который принимал у подчиненного увесистый ранец. – Что там у вас?
– Галлон чистого бензина.
– Что надо делать?
– Доставьте на место, выставьте таймер и убирайтесь оттуда.
– Как у вас все просто, – хмыкнул я, продевая руки в лямки ранца.
Навин моего пессимизма не разделял и только деловито поинтересовался:
– На сколько рассчитан таймер?
– Максимум на пять минут, – проинформировал нас лейтенант и забеспокоился: – Точно успеете выбраться?
– Легко, – сходу отмел Навин его сомнения.
Того уверенный тон нисколько не убедил. Меня тоже.
Проклятье!
Я прекрасно знал, сколь своеобразно начинает течь время при прорывах Вечности. Бездушному механизму хоть бы что – тикает себе и тикает, а человек залипает, будто муравей в сосновой смоле, и способен простоять в полной неподвижности хоть месяц, хоть два, при этом, по его внутренним ощущениям, пройдет лишь краткий миг.
Впрочем, в специальный дивизион берут лишь полицейских с талантом противостоять безвременью. Растворенное в нашей крови время позволяет беспрепятственно перемещаться в Вечности и не поддаваться ментальному воздействию обитавших в ней сущностей.
– Внимание! Прикрывайте нас! – отдал Ян команду подчиненным, нацепил на лицо защитные очки и первым двинулся к затянутым едким дымом руинам. – Виктор, стреляй только в крайнем случае, береги патроны.
– Понял, – отозвался я и поспешил следом. Ступил в пенившийся на асфальте алхимический реагент и мысленно попрощался с почти новыми туфлями. Быстро перепрыгнул на поваленное дощатое ограждение стройплощадки, глянул на Яна и только сейчас обратил внимание, что тот невесть когда успел натянуть поверх модных полуботинок резиновые калоши.
И непонятно с чего эта мелочь враз вывела из себя. Всколыхнулась злость, задергалось левое веко, перехватило дыхание. Стало очень-очень плохо, мерзко и гадко. Захотелось кого-нибудь убить.
– Виктор? – обернулся ко мне Навин.
Я убрал палец со спускового крючка и растянул губы в механической улыбке:
– Зацепило.
– Соберись! – потребовал дивизионный комиссар.
– Отстань! – отмахнулся я и с болью в сердце ступил с доски прямиком в раскисшую глину стройплощадки.
И сразу – тьма и тишина. Будто ушел под воду с мешком на голове.
Тьма и тишина.
Миг спустя сквозь толщу безвременья вновь прорвались отблески проблесковых маячков и вой сирен; сердце зашлось в безумном стуке, и в такт пульсу, как в мельтешении стробоскопа, принялись сменять друг друга свет и тьма, крики и тишина. А потом по крови растеклось мое собственное время, я окончательно провалился в другой мир, и голову заполонили призрачные шепотки.
Голоса, голоса, голоса. Безмолвные голоса обитавших в Вечности сущностей. Именно сущности завладели сейчас этим местом, именно они представляли настоящую опасность. Подобно кружащим в толще воды акулам, эти создания жаждали только одного – ворваться в человеческое тело и перекроить его под себя.
Провалишься в Вечность – назад уже не вернешься; вернется завладевшая твоим созданием тварь. А успеют вовремя выдернуть – тоже хорошего мало: обычно шок оказывался слишком силен и люди превращались в тронутых. В бедолаг, навсегда застрявших между жизнью и смертью, навсегда потерявшихся в заполонившем голову безвременье.
Но мы-то – другое дело…
Я оскалился, переборол накатившую апатию и шагнул вперед.