Господин Великий Новгород 1384: путешествие во времени

Внезапно к нам подходит гридень[100 - Профессиональный воин, младший дружинник.] в богато украшенном тесьмой кафтане. «Толмач?» – обращается он тоном, не терпящим возражений. Истолковав быстрый кивок как выражение почтения, он продолжил: «Владыко ожидает твоего немца в Днешнем Граде[101 - «Детинец» или «днешний град» (внутренний город) – по смыслу аналогично западноевропейскому «замок» или северо-восточному «кремль, кремник». Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XI, СПб, 1893 г. С. 342.]. Не заставляй его ждать». В Господине Великом Новгороде не поклоняются князю, но с владыкой другой дело, заставлять ждать духовного и светского главу города – не самое умное решение.

Мост начинается с кирпичной часовенки, он сложен из мощных брёвен. Подобно мостам крупных западноевропейских городов, он окружён множеством причалов с обеих сторон, а на самом мосту льнут друг к другу многочисленные лавки. Впереди над кирпичной стеной, между Пречистенской башней и Тайничными воротами, за надвратной церковью, высятся покрытые свинцом[102 - Под 1341 годом: «Архiеписком Новгородскiи Василiи покры святую Софiю свинцемъ» (Новгородская первая летопись, с. 80).] купола стоящей на холме Святой Софьи. Серо-седой свинец в соседстве с могучими красными стенами под кровлей из серого свинца выглядит величественно, но не подавляет, заставляя задуматься о торжестве веры христианской посреди холодных болот и свирепых языческих племён. На куполах взмывают в небо восьмиконечные кресты, с полулуниями в основании[103 - «…въ ознаменованiе торжества креста Христова…» Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Ч. I. М., 1860. С. 53.], а на среднем в виде белого голубя сходит Святой Дух. Примыкая прямо к Пречистенской башне, стои?т белая трёхпролётная звонница[104 - Звонница – колокольня.]. Над западными дверьми со стен из дикого камня на людей взирают по-гречески смиренные и строгие лики Св. Троицы, Софии Премудрости Божией и Нерукотвореннаго Спаса[105 - Там же, с. 48.]. Справа от главного входа в особой нише – почти двухметровый известняковый крест[106 - Алекси?евский Крест.], украшенный сценами от Благовещенья до Вознесения. Но не это поражает, а форма креста, напоминающая «кельтский» или тамплиерский «лапчатый»[107 - Форма (крест с расширяющимися концами, вписанный в круг) на самом деле типична для Великого Новгорода. См. Православная энциклопедия. М., 2000. Т. I, с. 636 и Ульянов А. В. Русская символика. М., 2009, с. 232].

* * *

Лучшие цареградские[108 - Цареград – Константинополь.] мастера семь лет строили собор по образцу Софийского собора в Константинополе, и потом ещё долго знаменитые иконописцы-ромеи[109 - Ромеи – греки, граждане Римской империи (в России принято не совсем верное название: византийцы).] украшали собор иконописью и мозаикой. Существует предание, по которому трижды Спаситель являлся со сжатой в кулак рукой, а на четвёртый день обратился к иконописцам с требованием писать Его не с благословляющей рукой, а со сжатой: «Азъ бо въ сей руце Моей сей Великiй Новградъ держу»[110 - «Я в этой руке Моей…» Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Ч. I. М., 1860, с. 43.].

Софийский собор не пострадал от татаро-монгольского нашествия, так как Великий Новгород был и оставался свободен, но был ограблен родившимся «от волъхвования»[111 - Т. е. в результате колдовства. Повесть временных лет. изд. II. СПб, 1996. С. 67.] князем полоцким Всеславом Брячиславичем, а позднее – Иваном III и Иваном IV, которые вывезли из собора колокола, корсунские иконы, ризы и даже священные сосуды[112 - Там же, с. 44.] с книгами[113 - «Не по чем де и чудотворцам службу правити» – из челобитной Ивану IV после ограбления Великого Новгорода. Ерышева Л. Библиотека Софийского Собора//Где Святая София, там и Новгород. СПб, 1998. С. 61.].

* * *

Искать княжий терем в крепости Святой Софьи бессмысленно – место князю давно ещё было указано вне города, в Городище, чтобы показать, что он не является частью общины[114 - Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II, М., 1988. С. 63.]. Рядом с собором же расположился владычный двор[115 - Слияние северной, владычной части крепости с южной, княжеской, фактически произошло в начале XII в. Родионова М.А. Планировка и застройка Владычного двора в XI–XV вв. по данным письменных источников // Новгородский детинец и Владычный двор в XI–XV вв. СПб, 2017. С. 15.], бывший до Детинца самой первой крепостью, и сейчас остающейся крепостью в крепости, городом в городе. У самых ворот нас встречает то, что вначале кажется беспорядочной свалкой бревён, балок и канатов, виднеющейся поверх тына, но вблизи становится ясно, что это подворье осадного мастера[116 - «…изъскаша мастеры порочные, и начаша чинити порокы въ владычни дворъ» – «…нашли специалистов по осадным машинам и начали чинить их во Владычном дворе». Новгородская первая летопись. С. 59. Видимо, дело было в том, что у владыки была своя собственная плотницкая бригада, по умениям превосходящая городскую. Кузьмина О.В. Церковь и политическая борьба в Новгороде в XIV–XV веках. Великий Новгород, 2007. С. 106.]. Двор довольно густо застроен: нам приходится лавировать между амбарами, погребами и конюшнями с сенниками, вдыхая чарующий аромат сосновой смолы – здания в основном построены из этого дерева или из ели. Наконец мы выходим к мощному частоколу, сложенному из вековых брёвен[117 - Многолетнее дерево (свыше 100 лет) действительно встречается в частоколах Владычного двора, что нетипично для городских усадеб. Тарабардина О.А. Дендрохронологическое исследование сооружений Кремлёвского раскопа-I // Новгородский детинец и Владычный двор в XI–XV вв. СПб, 2017. С. 200.], рядом с которым приютилась книгописная мастерская[118 - Первые документальные свидетельства о книгописной мастерской относятся к началу XIV века. Кузьмина О.В. Церковь и политическая борьба в Новгороде в XIV–XV веках. Великий Новгород, 2007. С. 106.], и тут раздаётся гул вечевого колокола – звонят на Торговой стороне.

* * *

Владычный двор занимал всю северо-западную часть Детинца, и состоял из множества построек, соединённых между собою переходами. Помимо архиепископского дворца и церквей на дворе имелись и хозяйственные постройки: поварни, квасные, рукодельни, сушила, бани, кузни, колодец, скотный и конюшенный дворы, склады и погреба.

Для поддержания всего этого обширного хозяйства существовал немалый штат служащих, во главе которых стоял дворецкий. В Новгородской Судной грамоте упоминаются «софияне» – судебные исполнители, действующие, видимо, в рамках полномочий церковного суда. Но, по аналогии с княжескими дружинниками, это могли быть и профессиональные воины, подчиняющиеся лично архиепископу. Кроме причта Софийского собора в число служащих архиепископа входили владычные бояре, стольники[119 - Стольник – должностное лицо; занимался обслуживанием трапезы своего государя.], чашники[120 - Чашник – придворная должность, а также название монаха, заведовавшего в монастырях напитками и винными погребами.], ключник[121 - Ключник – человек, ведавший продовольственными запасами дома (поместья) и ключами от мест их хранения. Первый человек в домашнем хозяйстве; управляющий и судья.], волостели[122 - Волосте?ль – представитель власти на местах (как правило, в волостях).], «владычные робята» – переписчики книг и писцы летописей и др[123 - Там же.].

* * *

Видя, что мы направляемся к владычным палатам, нам наперерез подошёл ещё один гридень, судя по длинной кольчуге под дощатой бронёй[124 - Дощатый (ламеллярный) доспех – корсет-кираса, часто с длинным подолом, из соединённых между собой (или – на Руси – приклёпанных к кожаной основе) пластин.] – из «софьян», владычных людей[125 - Софьянин – воин личной гвардии архиепископа. «Владычные молодцы», «люди владычные», «владычен городок» (т. е. крепость) не раз упоминаются в летописях. См. Кузьмина О.В. Республика Святой Софии. М., 2008. С.51.]. «Куда идёте?» – ничуть не вежливо поинтересовался он. «Владыка приказал немцу этому, Клаусу из Любека, к нему явиться, а я толмач». Гридень некоторое время молча жевал соломинку, скрестив руки в пластинчатых наручах, но, видимо, не обнаружив в нас ничего опасного, махнул рукой – мол, идите за мной. Каменных зданий немного; из них мы проходим мимо белокаменного водосвятного кивория[126 - Киворий – открытая часовня-навес над источником.] с весёлого голубого цвета крышей, и пекарни, сложенной из ракушечника по причине боязни пожаров[127 - Родионова М.А., Антипов И.В. Часть V//Новгородский детинец и Владычный двор в XI–XV вв. СПб, 2017. С. 234.]. Проведя через несколько дверей, гридень остановил нас перед ещё одной, ничем не примечательной. «Владыку не утомляйте, говорите тихо», – напутствует он, нахмурившись.

В комнате под иконой «Умиление»[128 - В 1365 году архиепископ был свидетелем чудесного явления от иконы Божией Матери «Умиление». Во время грозы загорелась деревянная Троицкая церковь, находившийся в ней образ Божией Матери явился стоящим над пылающим храмом. Только когда прибыл к месту пожара с крестным ходом Алексий и совершил молебствие, икона сошла прямо в руки архиерея, и в то же время прекратился пожар.] сидит пожилой, но ещё крепкий мужчина в простой монашеской одежде, с длинной бородой и аккуратно выбритой тонзурой[129 - В Средневековье православные священники выбривали тонзуру (гуменцо) и до реформ московского патриарха Никона не носили длинных волос. Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI–XVII вв.). 3-е изд., испр. и доп., М., 2002. С. 417–418.] посреди причёски «под горшок». На столе перед ним, помимо изящного французского подсвечника[130 - Древняя Русь. Быт и культура / ред. Колчин Б.А., Макарова Т.И. С. 11.], книг и писчих принадлежностей, стоит деревянная модель двухэтажного терема[131 - Судя по археологическим находкам, в Великом Новгороде действительно практиковалось изготовление моделей строений. Арциховский А.В. Археологическое изучение Новгорода// Материалы и исследования по археологии СССР. № 55. С. 36.]. При виде нас он отрывается от письма и вопросительно изгибает кустистую бровь. «Бог в помощь, Владыко», – мы кланяемся в пояс и толкаем Клауса, чтобы делал так же. Да, перед нами архиепископ новгородский и псковский, святитель Алекси?й – любимый людьми владыка, политик и дипломат; человек, которому во время пожара явилась святая икона, и по чьей молитве остановился мор в Пскове в 1360 году. «А, Клаус из Колывани. Я помню твоего дядю, Иоганна, ратмана, он помог нам в Пскове, прислал хлеба задёшево». «Плакослоффи, ффладыко, на торк» – уроки русского явно давались Клаусу с трудом, но самые главные фразы он знал. Владыка усмехается в густую бороду и, поднявшись с резного кресла, складывает руки Клауса крестом: правую поверх левой, ладонями вверх. «Благословляю тебя, сын мой», – как-то совсем не по-владычному, по-отечески произносит архиепископ, осеняет торговца знамением и накрывает его ладони своей.

Внезапно к колоколу на Торговой стороне присоединяется его собрат около Святой Софии. «Две недели уже трезвонят. Надо выйти», – морщится владыка.

Люди и общество

Ръша русь, чюдь, словъни, и кривичи и вси[132 - «Решили русь, чудь, словене и кривичи и все [остальные]». Цит. по: Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г. Изд. II, СПб, 1996. С.13. В Ипатьевской летописи упоминается не «все» (или «весь» – финнское племя вепсов), а «меря». Ипатьевская летопись. Цит. по Полное собрание русских летописей, СПб, 1843. Т. II. С. 235.]

Как уже говорилось выше, население Господина Великого Новгорода могло составлять от 25 до 30 и даже более тысяч, что ставило город наравне с выдающимися итальянскими городами. Общество такого размера просто не могло быть однородным и не мультикультурным, о чём мы можем прочесть уже в Повести временных лет, в строке, вынесенной в эпиграф, рассказывающей о призвании варягов. Уже одна эта фраза показывает два важнейших момента: в землях Великого Новгорода относительно мирно уживались разные этносы (славянские и финские племена), и племена эти решали актуальные для них вопросы на общем вечевом собрании.

Славяне и финны

У Собора[133 - Собор – главный храм городского церковного округа.] собралась внушительная толпа, большинство было в стёганых зипунах[134 - Зипун – поддоспешник, подлатник. Кафтан без воротника из грубого сукна.] и кольчугах[135 - «Особо надо отметить, что при новгородских раскопках часто встречаются куски доспехов пластинчатых и кольчужных». Цит. по: Арциховский А.В. Новгород Великий по археологическим данным//Новгород: к 1100-летию города. М., 1964. С. 45.], но кое-где мелькала чешуя и «доски» доспехов богатых бояр и дружинников. Толпа расступается, словно воды моря перед Моисеем, и на помост поднимается воин в дощатом панцире поверх красного набивного зипуна; отсвечивающее на солнце омеднение заклёпок на стальных пластинах, и общее почтение дало повод думать, что это, наверное, кто-то из богатых бояр. «Новгородцы! – ревёт он, и толпа затихает. – Приехали друзья наши, ореховцы и корельские, с жалобой к господину Великому Новугороду на князя Патрикия!» При упоминании имени служилого князя[136 - Служилый или служебный князь, подручник – князь, принятый исключительно в качестве наёмного ратного воеводы, военачальника.] толпа снова начинает шуметь, но успокаивается. «Почто города, данные в кормление, новыми податями обложил? Почто нашу корелу обижает?» Шум теперь раздаётся со стороны светловолосых людей, одетых победнее, и больше похожих на охотников, особенно своими большими луками – с пока что не надетыми тетивами. «Славляне[137 - Жители Словенского конца Великого Новгорода.] на своём вече за князя с оружием стоят!» – выкрикивает один из корелы, с длинной светлой бородой, потрясая топором на длинной рукояти.

Мы торопливо объясняем Карлу, что это такие особые русские обсуждения политических вопросов, и что для немца единственный выход – не принимать участие даже проходя мимо, а как можно быстрее попасть на Немецкий двор. Так что, расталкивая разгорячённую толпу, мы пробираемся к выходу из Детинца, как какой-то, по виду, дружинник кричит прямо в лицо: «Славляне как в бой собрались, не пройдёте!»[138 - В действительности описываются события, указанные в Новгородской первой летописи под 1384 г. Полное собрание русских летописей. СПб, 1862. Т. III, с. 93.] Рядом с дружинником на помост залезает мужик в разорванной рубахе и с замотанной тряпкой головой. «Други! – кричит он. – Славляне на есифов[139 - Есиф (Иосиф) Фалелеевич – степенный тысяцкий в 1384 году. «…и тысяцкий Есиф [Иосиф] ходи на сию сторону въ въче [т. е. на Софийскую]». Новгородская четвёртая летопись. Здесь и далее цит. по: Полное собрание русских летописей. СПб, 1862. Т. IV, с. 90.] двор ударили, прямо с веча, мы Есифа не выдали и грабежников полупили! Постоим за старину, за дружбу нашу с корелой!»[140 - «И бысть на Черкисовъ недъли въ четвертокъ удариша Славенскiй конецъ на тысяцкого на Есифовъ дворъ, съ въча съ Ярославля двора; и Плотничанъ тысяцкого Есифа не выдаша, и биша грабежниковъ и полупиша». Новгородская четвёртая летопись. С. 90–91.] «Постоим, постоим за старину! За старину!!!» – рёв толпы набирает силу, как у дикого зверя, распаляющего себя рычанием. «Владыко, владыко!» – проносится по толпе, когда на помосте появляется невысокая, хрупкая фигура архиепископа[141 - Архиепископ – старший епископ, епископ главного города епархии.].

* * *

Действительно, славяне хоть и не были автохтонами на землях будущей республики, но они не были и завоевателями в том смысле, как, например, протестанты в Северной Америке: славяне не истребляли финнов, не обращали их в рабов, не покупали их земли за бусы и алкоголь, а расселялись среди них, проживая как соседи.

Два летописных финских племени, водь[142 - Vatja, Vaddja. Обращу внимание на то, что именно это племя дало название одной из пятин Великого Новгорода (см. «Новгородские пятины и волости»).] и ижора[143 - Ingeri, Inkerikot.], постоянно упоминаются в летописях наравне со славянами-новгородцами[144 - Напр., 1069: «Новгородци же поставиша пълкъ противу их [войск князя Всеслава]… о велика баше съця Вожяном!» – «Новгородцы выставили полк… …множество вожан было убито». Новгородская первая летопись. Цит. здесь и далее по: Полное собрание русских летописей. СПб, 1862. Т. III, с. 2. 1149: «…придоша Емь на Водь ратiю… и услывъше Новгородъци любо въ 500 съ Водью идоша на них». Там же, с. 11.]. В походе против князя Ярослава: «…и совокупися въ Новъгородъ вся волость Новгородьская, Пльсковичи, Ладожане, Коръла, Ижера, Вожане…»[145 - 1270 г. Там же, с. 62.] против тверского князя: «…соидеся вся волость Новгородская: Пльсковичи, Ладожане, Рушане[146 - Жители города Старая Русса.], Коръла, Ижера, Вожане»[147 - 1316 г. Там же, с. 71.]. Ижора, как и водь, жившие на берегах Невы, тоже постоянно выступали на стороне Великого Новгорода: как и в 1270 против Ярослава, так и отвоёвывая водьскую землю: «Того же лета поиде князь Олександръ на Нъмци на город Копорью, съ Новгородци, и съ Ладожаны, и с Корълою, и съ Ижеряны»[148 - 1241 г. Там же, с. 53.] или защищая земли республики от шведов: «…приходиша Свъя воевать… и избиша их Ижера»[149 - 1292 г. Там же, с. 65.]. За всё это славяне платили благодарностью, выступая за своих союзников, как, например, защищая ижору от насильственного крещения Магнусом: «…Ижеру почалъ крестити въ свою въру, а кои не крестятся, а не тъхъ рать пустилъ»[150 - 1348 г. Там же, с. 84.].

Так же, как водь и ижора, корелы – финны, жившие вокруг Ладожского и Онежского озёр, были верными союзниками новгородцев. Очень часто в летописях упоминаются войны еми с корелой, или походы новгородцев и корелы против еми[151 - 1143, 1191 года.], что даёт повод думать, что корелы и емь враждовали до прихода славян. Насколько прочен был союз славян с корелой, можно сказать по событиям 1268 года, когда князь Ярослав решил идти войной на корелу, но новгородцы не допустили усобицы[152 - «Князь же хотъ ити на Корълу, и умолиша и? Новгородци не ити на Корълу; князь же отъсла полкы назад». Там же, с. 61.].

Корелы представляли собой значительную угрозу для шведов, о чём могут говорить строки рифмованной «Хроники Эрика»: «Свеям урон наносили огромный Козни карелов – язычников тёмных»[153 - Хроника Эрика/Ред. Сванидзе А.А. Изд. II, М., 1999, строфа 475. С. 24.], причём, корелы достигали даже озера Меларен[154 - Там же, с.25.], на берегах которого находился и находится Стокгольм, и Сигтуны в 1187[155 - Там же, строфа 480, с.25.] – бывшей столицы Швеции, разграбленной и сожжённой корелами и новгородцами[156 - 1187 г.]. Также шведская хроника отмечает роль корелы во взятии Ланскруны: «Тут снова русские силы собрали, также карелов, язычников взяли»[157 - Там же, строфа 1695, с.60.].

С финским племенем емь (ямь)[158 - H?me, H?mel?iset.], жившим на территории современной южной Финляндии, всё вышло более трагично. Первое упоминание еми встречается под 1040 г.: «Володимиръ иде на Емъ»[159 - Новгородская первая летопись. С. 2.], и в последующие годы новгородцы – славяне и финны – продолжают сражаться с емью[160 - В 1223, 1142: «…приходиша Емъ и воеваша… избиша я Ладожане 400». Там же, с. 9.]. Дело заключалось в том, что в южной Финляндии особенно жёстко столкнулись интересы Великого Новгорода и Швеции, что осложнялось ещё и враждой между емью и корелами (корелы неоднократно ходили войной на емь[161 - 1143 г.: там же, с.9. 1191 г.: «Ходиша Новгородъци съ Корълою на Емь». Там же, с. 20.], и вместе с ижорой и корелами защищали от еми Ладогу[162 - 1228 г.: «…придоша Емь воевать въ Ладозьское озеро ‹…› …оставъшеся Ижеряне… избиша много… …Коръла, кдъ обидуче, въ лъсъ ли, выводяче избиша». Там же, с. 42–43.]). В «Хронике Эрика» подробно описывается поход на Тавасталанд в 40-х годах XIII века, область, населённую языческим племенем тавасты или хяме (тавасты – другое название еми)[163 - Хроника Эрика / Ред. Сванидзе А.А. Изд. II. М., 1999, строфы 90–155. С. 13–15.], в результате которого была построена крепость Тавастаборг (крепость Хяме в совр. г. Хямеенлинна) и «Эту страну, что Эрик крестил, думаю я, русский князь упустил»[164 - Там же, строфа 155, с. 15.]. Видимо, крещение корелы в 1227 г. князем Ярославом Всеволодовичем[165 - «Князь Ярославъ Всеволодичь пославъ крести множество Корълъ, мало не всъ люди». Лаврентьевская летопись. Цит. по: Полное собрание русских летописей. Т. I, СПб 1846 г. С. 191.] заставило шведов торопиться с началом своего Крестового Похода, что ещё более усугубило вражду между новгородцами и емью. Новгородцы не раз совершали набеги на эту область, но в результате Ореховецкого мира 1323 Тавастия (западная часть Карельского перешейка и Саволакс) отошла к Швеции[166 - Грамоты Великого Новгорода и Пскова, грамота № 38. М.-Л, 1949. С. 67–68.].

Как битва за земли и души еми привели к конфликтам со Швецией, так и вопрос о чуди (Ливонии) привёл к конфликту с немцами. Под чудью в летописях понимаются ливы и эсты, жители современных Латвии и Эстонии. Так как варяги призываются чудью наравне со славянами, можно говорить о древних и дружественных связях между народами. Однако же влияние немцев привело к тому, что чудь регулярно ходила войной на земли Великого Новгорода. Ситуация ожесточилась после основания Ярославом Мудрым города Юрьева (современный Тарту в Эстонии) в 1030 году по причине принятия эстами стороны Кнуда, короля Дании и Англии, противник которого, Олаф Святой, получал помощь от своего зятя Ярослава в борьбе против притязаний датского короля на Норвегию. В период с 1111-го по 1133-й князья Св. Мстислав Владимирович Великий и Всеволод Мстиславич шесть раз ходят в крупный походы на чудь, приводя домой в полон женщин и детей[167 - «Иде Всеволодъ съ Новгородъци на Чюдь… жены и дъти приведе домовь». Новгородская первая летопись. С. 6.], и в том же веке Всеволод Мстиславич дважды освобождает Юрьев.

Движение чуди за освобождение от власти Великого Новгорода совпало в начале XIII века с основанием рыцарского Ливонского ордена, что привело к многовековой борьбе русских с ними.

Причём славяне не стремились насильно крестить язычников-финнов, как шведы[168 - Даже сама власть Великого Новгорода в прибалтийских и финских землях носила как бы поверхностный характер, в отличие от шведской экспансии, уничтожавшей привычный жизненный уклад. См. Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978, с. 6, 8, 16–17.], наоборот: ещё в XVI веке среди ижоры и води сохранялись языческие обряды. Например, в 1534-м архиепископ Макарий сообщал князю Ивану Васильевичу, что у чуди, корелы и ижоры до сих пор стоят «скверные мольбища идолские»[169 - Дополнения к актам историческим. Т. I, СПб, 1846. С.27–30.] и «прелесть кумирская». Около «Великаго Новаграда, в Вотской пятине, в Чюди и в Ыжере, и около Иваняграда, Ямы града, Корелы града, Копории града, Ладоги града»[170 - Там же, с. 33–34.]. В 1548 году так же жалуется новгородский архиепископ Феодосий «во все Чюцкие уезды и Ижерские и в Вошки, да и во все Копорецкие, и Ямские, и Иваногороцкие, и в Корелские, и в Ореховские», что «молятца деи по скверным своим молбищам древесом и камению, по действу дияволю»[171 - Там же, с. 57–60.].

Это говорит нам не о наплевательском отношении епископов – иначе они не писали бы эти послания, а о нежелании совершать духовное насилие, чтобы для галочки записывать новых прихожан, что резко контрастирует с «культуризацией» западноевропейскими протестантами Нового Света.

Сословия

Селяне и горожане

В описании западноевропейского Средневековья часто можно встретить трёхчастное деление на «тех, кто трудится; тех, кто молится; тех, кто воюет (и правит)», но к Господину Великому Новгороду это деление достаточно сложно применить. В самом деле: если с чёрными людьми всё более-менее ясно (хотя тоже не всегда: чернь принимала участие в вече, то есть, в управлении, а смерды – крестьяне – нет), как ясно и с гриднями, то куда отнести архиепископа? Однозначно к тем, кто молится? Но он обязан следить за мерами и весами и разбирать судебные дела, связанные с нарушением мер, а это уже дело буржуа. Куда отнести мощный класс купцов? Только лишь «тот, кто молится» священник, с оружием в руках принимающий участие в битвах? Наконец, что делать с житыми людьми и с князем, который зачастую не имеет своей печати?

Обычные люди (не аристократы и не духовенство) в Великом Новгороде социально делились на смердов и чёрных (меньших) людей[172 - См. примечание 38. В копии этой грамоты «чёрные люди» названы «простыми людьми» (gemenen luden). В Пскове чёрные люди принимают участие в вече, причём, их участие не является чем-то экстраординарным. На вече они свободно выступают, полемизируют, выдвигают свои требования. Более того, их представители отправляются послами к великому князю. Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 339. В Великом Новгороде, например, чернь вполне могла уклониться от военных действий, если не считала их желательными для себя (Новгородская первая летопись, с. 80, под 1340 годом): «…не въсхотъша чернь… въсташа чернь на бояръ, и пакы ркуще: почто есте Новогородцевъ призвали… намъ въ томъ погыбнути…».], или мужей[173 - В Древней Руси был неизвестен уничижительный термин «мужик»; только в Ермолинской летописи под 1436 годом впервые упоминаются мужики, которые «ослопы дубинами убили» боярина. «Мужики, мужичьё» появляются со времён Ивана IV, а «мужичонко, мужлан» – с XVII века. Колесов В.В. Мир человека средневековой Руси. М., 2019, с. 156–157. В Великом Новгороде, например, чернь вполне могла уклониться от военных действий, если не считала их желательными для себя (ПСРЛ III 352–353 1340).]; житых (житьих) мужей[174 - Житьи люди принимали участие в вече, ополчении, посольствах к великим князьям, но, в отличие от бояр, они не обладали правом занимать высшие государственные должности. См. Несин М.А. Новгородские житьи люди в XV в. и их участие в войнах и внешней политике Великого Новгорода в XV в. Часть 1. От рубежа XIV–XV вв. до второй половины 1471 г. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники», т. VIII, 1016. С. 247. <http://www.milhist.info/2016/06/08/nesin_8> (08.06.2016). Также житьи люди в средненижненемецкой копии опасной грамоты, выданной Великим Новгородом ганзейским купцам в 1472 году названы «зажиточными купцами» (wolmagenden copluden). См. Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018, с. 330. Колесов указывает на происхождение слова «житьи» от «жито», «богатство». Колесов В.В. Мир человека средневековой Руси. М., 2019. С. 179.] и огнищан[175 - Исторические памятники XI–XIII вв. называют огнищанами только крупных домохозяев. Русская правда называет огнищанина «княжъ мужъ», и представляет его противоположностью смерду как землевладельца, т. к. огнищанин всегда владел землёй на правах собственника. См. Дьяконов М. Очерки общественнаго и государственнаго строя древней Руси. Изд. II, СПб, 1908. С. 72.] – зажиточных буржуа[176 - В новгородских летописях «огнищанин» упоминается только три раза, и все три – в перечислении классов, рядом с дружинниками и купцами. «[Князь Ростислав] позва… огнищане, гридь, купьце вячшее», «идоша съ княземь Ярославъмъ огнищане и грiдьба и купци», «огнищанъ и гридба, и кто купъцъ и гости» (Новгородская первая летопись. С. 13–14, 23, 49).].

«Чёрные люди» – это все группы низших классов, включая смердов, а «смерд» может означать всё население, в отличие от бояр и/или князя («Русская Правда» противопоставляет князя – смерду[177 - Русская Правда. Ст. 25, 30 Академический список. Здесь и далее цит. по: Калачов М. Текст «Русской Правды» на основании четырёх списков разных редакций. М., 1846. С. 3.], а смерда – огнищанину[178 - Русская Правда, ст. 89, 90 Карамзинский список (с. 35), сравн. Ст. 31, 32 Академический список (с. 4).]). Но смерды упоминаются и как сельское население, в отличие от чёрных людей как низших классов горожан[179 - Псковская вторая летопись. Цит. по: Полное собрание русских летописей. СПб, 1862. Т. V, с. 43.]; в «Уложении 1649 года» зафиксировано полное отсутствие смердов в социальном составе России: «…у кого они въ холопствъ или во крестьянствъ родилися» – смерд превратился в крестьянина[180 - Колесов В.В. Мир человека средневековой Руси. М., 2019. С. 161.]. Так же и в изустном народном творчестве: «Да что у тя на запечье за смерд сидит, За смерд-от сидит, да за засельщина?[181 - Засельщина – деревенский житель, дикарь.]»[182 - Былины. Л. 1986. С. 76.] Как будет сказано ниже, в главе «Вече», смерды не допускались к городским собраниям, не будучи членами кончанской организации.

Несмотря на то, что вира[183 - Вира – штраф за убийство.] за смерда такая же, как и за холопа[184 - Русская Правда, ст.13 Карамзинский список (с. 23).], нельзя считать смердов собственностью князей. В одном из списков «Русской Правды» («Троицком»): «А за смердин холопъ 5 гривен»[185 - Русская Правда, ст.13 Троицкий список (с. 7).], то есть речь идёт не об уравнивании холопа со смердом, а о вире за холопа, принадлежащего смерду. Стоит обратить внимание на «Краткую Правду», где смерду может принадлежать конь и борть[186 - Русская Правда, ст. 25 Академический список, ст. 30 Ростовский список (с. 3).]. То есть смерд может владеть движимым и недвижимым имуществом, холопами, он может передавать имущество по наследству[187 - Русская Правда, ст. 103 Карамзинского списка (с. 37).]; в отличие от холопа, смерд несёт ответственность перед законом[188 - Русская Правда ст. 42 и 43 Троицкого списка (с. 10).]. В принципе, в статье 23 «а въ смердъ и въ хо[ло]пъ 5 гривенъ» нет никакого противоречия. Выше – в 22 статье – мы читаем в той же форме: «а въ сельскомъ старостъ княжи и в ратаинъмъ 12 гривнъ», то есть за убийство сельского старосты, который ведает пашнями (ратаями), вира 12 гривен. В этом случае «и» имеет характер уточнения, и 23 статья читается не как уравнивающая холопа и смерда, а «за убийство слуги, который является зависимым» (холопа, который смерд).

Смерды имели различные виды хозяйств, занимаясь охотой, земледелием, бортничеством; но как земледельцы они вполне могли быть арендаторами или иметь свою землю. В «Повести временных лет» смерды представляются именно земледельцами: «Негодно нынъ веснъ ити, хочем погубити смерды и ролью ихъ… оже то начнеть орати смердъ…»[189 - «Плохо этой весной идти [в поход], погубим смердов и пашни их… если начнёт пахать смерд…» Цит. по: Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 118.]. Из этого отрывка чётко видно, и что у смерда есть своё село, и его род занятий. В старинных переводах слову «смерд» вовсе соответствует греческое «???????, ???????», то есть собственник-земледелец[190 - Греков Б.Д. Киевская Русь. Л., 1953. С. 219.]. Обращу внимание, что только на земле Великого Новгорода крестьяне могли быть землевладельцами: в любом русском княжестве крестьяне работали либо на государственных, либо на частных землях[191 - Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II. М., 1988, с. 77.].

Безземельные смерды известны нам по Псковской Судной Грамоте[192 - Псковская судная грамота, Псков, 1896.] (которая, к слову, не знает понятия «смерд»), которая говорит об изорниках, огородниках и кочетниках (четниках).

Изорник, или напащик, – от «изорати», вспахать, арендует пахотный участок. Огородник арендует огород. Кочетник – от «кочет», колышек у лодки для привязывания весла, арендует рыбные угодья. Аренду все выплачивают натурой[193 - Там же, ст. 43, с. 16.]: изорник – четвертью урожая, остальные – половиной продукта, за что назывались ещё «исполовниками» или «половниками». То, что половники могли не арендовать пахотную землю, а работали на хозяина, показывает нам грамота № 242, в которой половники пишут челобитную с просьбой прислать указания о молотьбе[194 - Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956–1957 гг.). М., 1963. С. 65.].

Смерды безземельные были частично зависимыми, и потому близки к московским закупам, о чём нам говорит 85-я статья: «Когда умрёт в селе у хозяина напащик, и у него не останется ни жены, ни детей, ни брата… хозяин может продать имущество умершего»[195 - Там же, ст. 89.], и следующие за ней. Даже если у изорника остаются наследники, не стоявшие в договоре аренды, долг автоматически переходит к ним. Фактически при таких строгих правилах взыскания ссуды, задолжавшие изорники практически не могли отказаться от аренды (так как при отказе они должны были отдать долг по ссуде), им грозила судьба снова попасть к прежнему хозяину, но уже в качестве несостоятельного должника, холопа, а не арендатора.

К частично свободным людям относятся закупы (или ролейные закупы[196 - Русская Правда, ст. 71 Карамзинский список (с. 32).], от «ролья» – пашня). Главное, что отличает закупа от вольного человека – это наличие хозяина. Закуп живёт при доме или хозяйстве хозяина и, если убежит, то становится холопом; также он становится холопом, если украдёт чужого коня или вола, так как отвечает за это хозяин[197 - Русская Правда, ст. 75 Карамзинский список (с. 33).]. Если же закуп с ведома хозяина идёт зарабатывать или жаловаться на хозяина[198 - Конечно, закупу не требовалось разрешение хозяина, чтобы пожаловаться на него же, речь идёт о каком-то роде уведомления. В тексте противопоставляется: «явленно ходить къ князю или к судиямъ» (что составляет его право) в отличие от «бежитъ отъ господина» (на что закуп права не имеет).], то он не просто не становится холопом, но имел право на рассмотрение дела[199 - Русская Правда, ст. 70 Карамзинский список (с. 32).]. То есть закуп обладает правами, включая право судебной жалобы вплоть до княжеского суда на своего хозяина. У хозяина же есть право наказывать закупа, но, если он делает это «не смысля, пьянъ, безъ вины», то за такие побои хозяин должен возместить закупу ущерб, как свободному[200 - Русская Правда, ст. 73 Карамзинский список (с. 33).].

По сути, закуп отличался от арендатора только получением заработной платы и отсутствием частичного права на землю, так как мог иметь своего коня («своискы конь»), свои инструменты («свое орудие, отарицу»)[201 - Русская Правда, ст. 71, 73 Карамзинский список (с. 32, 33).]. Закуп был наймитом, наёмным работником, но заработную плату закуп получал вперёд, и погашал долг своим трудом[202 - Дьяконов М. Очерки общественнаго и государственнаго строя древней Руси. Изд. II, СПб, 1908. С. 101.].

Несвободное население называлось холопами (только мужчины; женщина называлась «роба»[203 - Колесов В.В. Мир человека средневековой Руси. М., 2019. С, 168.]), челядью (челядином), одеренем, обелем, просто «люди такого-то». Из статей «Русской Правды» о холопах ясно видно, что холоп – не субьект, а объект права. За убийство холопа не взимается вира[204 - «А въ холопъ и в робъ виры нъту; но оже боудеть безъ вины оубиенъ, то за холопъ и робу платити оурокъ, а князю продажи 12 гривенъ». Цит. по: «Русская Правда», ст. 102 Карамзинский список (с. 37).], единственно взыскивался штраф по статье за ущерб имуществу, как за убитого коня[205 - «…продажъ 12 гривенъ, а пагуу господину оурокъ платити». Цит. по: «Русская Правда», ст. 80 Троицкий список (с. 16).]. Однако же, холоп не мог быть и субъектом правонарушения: ответственность за вред и убытки, причинённые холопом, несёт только хозяин[206 - Русская Правда, ст. 42 и 43 Троицкого списка (с. 10).].

Человек мог стать холопом по следующим причинам: взятие в плен на войне; если он – закуп, и сбежал, либо украл чужого коня или вола; если он арендатор и сбежал, не выплатив долга; если он – купец, и «если он пропиется или пробьется, а въ безумии чюжь товаръ потравитъ»[207 - «Если он проиграет, проспорит, или в безумии чужой товар попортит». Цит. по: «Русская Правда», ст. 68 Карамзинский список (с. 32).], невыплата долгов нескольким людям[208 - Русская Правда, ст. 69 Карамзинский список (с. 32).], рождение от несвободных родителей[209 - Русская Правда, ст. 111 Карамзинский список (с. 38).]. По своей воле же человек попадал в холопы, если: продал себя сам при свидетелях минимум за полгривны, женился на робе, поступил на службу тиуном[210 - Тиун – княжеский или боярский управляющий.] или ключником[211 - Ключник – первый человек в домашнем хозяйстве господина, управляющий и судья.][212 - Русская Правда, ст. 119–121. Карамзинский список (с. 40).].

Воины

Отдельно стояли дружинники-гридни (гридьба), причём, дружина могла быть не только у князя, они бывали у архиепископов и бояр под именем «отроков», «дома», «двора». В Повести временных лет упоминаются «отроци Свеньлъжи» (дружина Свенельда)[213 - Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377. Изд. II. СПб, 1996. С.26.], «начата думати дружина Ратиборя со князем Володимером»[214 - Там же, с. 95.]; под 1128 г. Ипатьевская летопись упоминает об отроках тысяцких: «…Воротиславъ Андреевъ тысячькый и Иванко Вячьславль въсласта отрокы своя въ городъ»[215 - Здесь и далее цит. по: Полное собрание русских летописей. Т. II. СПб, 1843. С. 11.]. Самое важное упоминание – в той же летописи под 1211 годом, когда летописец говорит, что у князя Даниила было больше воинов потому, что «бяху бояре велицiи отца его вси у него»[216 - «…были у него все могущественные бояре его отца». Там же, с. 159.]. Свои дружины были у Яна Вышатича, Шимона варяга, будущего тысяцкого Семёна Емина, Родиона Несторовича[217 - Дьяконов М. Очерки общественнаго и государственнаго строя древней Руси. Изд. II. СПб, 1908. С. 77.], причём, размеры этих дружин впечатляли: 1700, 3000 воинов.

Сама дружина не была однородной, делясь на «старшую» (фактически, сопоставимую с рыцарской клиентелой) и «младшую». Князь Святополк находится с «болшею дружиною»[218 - Лаврентьевская летопись. Здесь и далее цит. по: Полное собрание русских летописей. Т. I. СПб, 1846. С. 90.]; князь Святослав Ольгович «съзва дружину свою старъйшою, и яви им, и тако плакался горко по братъ своемъ»[219 - Ипатьевская летопись здесь и далее цит. по: Полное собрание русских летописей. Т. II, СПб, 1843, с.35.]. Старшие дружинники именовались «княжьи мужи» или «княжьи бояре». Со старшими дружинниками князь заключал «ряды» (договор) – причём как с отдельными дружинниками, так и с целой дружиной. Так как главной обязанностью дружинника всё-таки были военные действия, в «рядах» могли обговариваться размеры вознаграждения или условия об участии в совете князя[220 - Дьяконов М. Очерки общественнаго и государственнаго строя древней Руси. Изд. II. СПб, 1908. С. 32–33.].

Младшие же дружинники носят название «гридь, гридьба»[221 - Дьяконов М. Очерки общественнаго и государственнаго строя древней Руси. Изд. II, СПб, 1908. С. 79.], им противопоставляются «отроки», «детские» (позже – «дети боярские»), «дворяне». Судя по летописям: «повелъ отрокомъ своимъ служити передъ ними»[222 - Лаврентьевская летопись, с. 24.], «не зрите на тивуна, ни на отрока»[223 - Поучение Владимира Мономаха. Цит. по: Карпов А. Великий князь Владимир Мономах. М., 2015, с. 221.], можно сказать, что отроки были княжескими холопами. Использование отроков в качестве бытовых слуг показывает и то, что ими обзаводились и бояре, не имевшие детских[224 - Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории Л., 1980. С. 93.]. Однако же они вооружались и составляли отряды: «имъю отрокъ своих 8 сотъ, иже могутъ противу имъ стати»[225 - Лаврентьевская летопись. С. 93.]; князь Даниил «…самъ же ъха в малъ отрокъ оружныхъ»[226 - Ипатьевская летопись. С.192.].

Детские – тоже младшие дружинники, но по положению выше отроков: в летописях о них говорится не как о слугах, а как о воинах при князе. Когда князь Андрей Юрьевич попал в опасность, «дружинъ не въдущимъ его, токмо отъ меншихъ дътскихъ его два видивши князя своего у велику бъду впадша зане обступленъ бысть ратьными, и гнаста по немъ»[227 - «…дружина не знала, узнала только от двух младших дружинников, увидевших князя, попавшего в беду, так как окружён был, и за ним гнались» (под 1149 годом). Лаврентьевская летопись (Здесь и далее цит. по: Полное собрание русских летописей. Т. I. СПб, 1846). С. 140.]. Детский князя Ростислава Глебовича предупреждает князя не ехать в Полоцк[228 - Ипатьевская летопись. С. 83.]. В отличие от отроков, детские могут владеть домами, выступать приставами при вызове сторон[229 - Грамота № 222: «Я даю княжю дьньскамоу гравноу сьрьвра, едоу с нимо. Ожь мя тать… поставили» («Я даю княжескому детскому гривну серебра, еду с ним. Они меня вором… выставили»). Арциховский А.В., Янин В.Л. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956–1957 гг.). М., 1963. С. 44.] и взыскании долга, производить раздел наследства[230 - Русская Правда. Ст. 117. Карамзинский список. С. 39.], даже быть посадниками[231 - Лаврентьевская летопись. С. 159.],

Наконец, дворяне – это все те, кто живёт при дворе князя, то есть дворовые люди. В их состав входили и гриди (на что указывает термин «гридница»[232 - Помещение для гридни, комната стражи.]), и вольные слуги, и холопы. По договорам между Великим Новгородом и князьями, дворянам запрещалось владеть волостями в республике[233 - Дьяконов М. Очерки общественнаго и государственнаго строя древней Руси. Изд. II. СПб, 1908. С. 82.]; правда, дворяне могли состоять при суде в качестве мелких исполнительных органов[234 - См., например, грамота № 531: «Азо солю 4 дворяно по гривене сьбра» («Шлю 4 дворян за гривнами серебра») Цит. по: Арциховский А.В., Янин В.Л. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1962–1976 гг.). М., 1978, с. 134. «А кто на кого челом бьет, дворяне и подвоиские позовут к суду» («Уставная грамота великого князя Василия Дмитриевича Двинской земле») Цит. по: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Грамота № 88. М.-Л, 1949, с. 145.], но звание боярина было несоизмеримо выше.