Сто тысяч рашпилей по нервам. Рассказы и стихи

– Так странно. Я должен как-то это осознать.

И вечером поехал к бабе Даше. Он рассказал ей о нежданном повороте, и, к удивленью, не застал её врасплох. Она невольно усмехнулась:

– Вот те на! Пертрубация со сроком в тридцать лет. Я и тогда предполагала что такое. Малышка Вера, и заботливый Семен, и одинокая вдова с большой утратой. Потом – намеки на Володино отцовство. Она кукушка по природе, твоя мать. И твой Шапиро, взявший в жены дочь министра, отмежевался: его дело сторона. Я, поседевшая, оплакиваю сына, и возникает вдруг малыш новорожденный и, есть предположенье, даже внук. Прости, если бывало что не так. Мне в ум не шло проверить ДНК. Да и какая, будем искренними, разница. Ведь ты, Никита, самый мой родной. А жизнь, она вмещает много жизней, тебе ли, как художнику, не знать. Ты прожил тридцать лет, как русский барин, теперь узнаешь, что такое олигарх. Шапиро вздумал поделиться? Что же, пусть. Мы не бедны, но денег лишних не бывает.

– А я-то её думал утешать! – сказал Никита, обнимая бабу Дашу.

Смерть, нависая над Семеном, не брала его к себе, ссудив возможностью все важное успеть. При нежелании Никиты стать преемником в делах, Шапиро продал свой могущественный бизнес, купил взамен пакеты твердых акций, дающих убедительный доход. Бывшей жене он перевел солидный куш, тем исключив из претенденток на наследство. И, заявив официально, что Никита его сын, составил в его пользу завещание. Все сотни миллионов его денег, дома в России и Европе, огромный парк автомобилей, представительскую яхту, персональный самолет – все предстояло унаследовать Никите.

Закончив все дела, Шапиро умер. Никита же вступил в другую жизнь.

Не столько бешеные деньги, ни краса особняков – его пьянила обретенная свобода. Взамен работы на других он сам в мгновенье ока стал заказчик. И убедился, как же это хорошо.

Чего не сделал вдруг возникший и утраченный отец, так не открыл ретроспективу своих предков. Кроме родителей Семена, благовоспитанных людей, с которыми встречалась баба Даша, свидетельств не имелось ни о ком. Пытливо, обратясь к национальности, Никита принялся хоть что-то узнавать. Оставив на потом осилить Тору и Талмуд, он, как и с прежним своим папой Салтыковым, затронул исторический аспект.

И повезло – он вскоре вышел на Шафирова, крещеного еврея, богача и дворянина, министра и соратника Петра. Добром помянутый еврей Петра Великого. Как вариант – вполне возможный прародитель.

А далее сработал гончий раж. Никита выпрыгнул из рамок только поисков родни и обнаружил поразивший его факт – поэт прикончил деятеля красной революции. Палач и жертва были чистые евреи. Когда поэта задержали, он сказал: «Для нас убитый мной мерзавец не еврей. Он – отщепенец. Я застрелил его, чтоб имя русского еврея не марал». Коллизия из ряда просто вон. Никите сразу захотелось сделать фильм с особым ракурсом еврейского вопроса. Отдав все полностью на откуп режиссеру, не получил в итоге то, чего хотел. Однако лента оказалась интересной.

2

Как Каннегисер смог Урицкого убить

Люба моя мне буква „К“,
Вокруг неё мерцает бисер.
И да получат свет венка
Бойцы – Каплан и Каннегисер…

    Константин Бальмонт

С наплывом прессы и гламурных персонажей дремавший в неге Геленджик вдруг оживился, будто принял «Кинотавр». До виллы же Шапиро в респектабельном районе этот суетный настрой не долетал. Гостей приехало немного, всё недавние Никитины друзья, как он расценивал – не чуждые искусств. Их познакомила с Никитой Яна Граве, с которой с некоторых пор Никита жил. С женой Натальей он своей не разводился, а просто, как бывает, разошлись. Женат он был на балерине с удивительной фигурой, красотой, и лютой ненавистью к всяческой работе. Ей появившиеся деньги открывали новый мир. И позволяли бросить к черту свой глухой кордебалет, и, переехав в город Лондон, в апартаментах, обустроенных Шапиро, царить обиженною жертвою интриг.

Никита не был слишком против с оговоркой – без него. Любовный пыл давно в их браке поугас и ничего им не мешало жить раздельно.

Зато с Натальей подружилась мама Вера. Она представила ей светский русский Лондон, летала с нею на Гоа, а иногда, связавшись с Дарьей Николавной, они наведывались в Черную дыру. Жизнь тем и хороша, что есть контрасты.

Вот и Наталья с Яной Граве, разумеется, что были антиподы. Взамен сильфиды, переехавшей в туманный Альбион, Никита сблизился с продвинутой вакханкой.

В театре прыгавшая в массе лебедей, Наталья только и мечтала бросить сцену. Не откреститься от балета, а заняться им вольготно для себя, тем сохраняя гордый имидж балерины. Она и в Лондонской квартире, даже в Черной их дыре – везде поставила балетные станки, установила зеркала и, совершая экзерсисы на глазах видеокамер, потом с пристрастием смотрела на себя со стороны. И корректировала, чтобы быть красивой.

Но вне корректировки её вечный прагматизм из романтичной прежде феи, грезы юношеских снов, с годами сделал из Натальи очень замкнутый и жесткий экземпляр.

Напротив, Яна Граве, с чересчур надменным видом, та на поверку оказалась экстраверт. Рожденная в Нью-Йорке, где отец, ещё российский в тот период бизнесмен заблаговременно купил для них квартиру, она в Америке так с мамой и жила. Не зная лиха ни считать, ни экономить. Откуда деньги? Что вопросы задавать.

Большой красавицею Яна не была. В отличье от Натальи, с её четкой эталонной красотой и отработанною грацией движений, девица Яна, с детства любящая спорт, была немного угловата, что, впрочем, ей не ставили в ущерб. В ней был особый магнетизм: её остриженные волосы, чуть вздернутый и аккуратный нос, как и не портящие облика веснушки, все плюсовалось к обаянию, что крылось в её речи и глазах. Она не скажешь, что болтала языком, а убедительно, включив самоиронию, то удивляла всех рассказом, то ошарашивала даром рассуждать. Закончив колледж, следом – университет, аккумулировав поток полезных знаний, девица бросила системную учебу и перешла в свободно-выборочный дрейф. От предков, урожденных москвичей, в ней подсознательно дремала связь с Россией. Переместившись в старт двадцатого столетья, она влюбилась сразу в русский авангард, потом – в поэзию Серебряного Века. Её манила, опьяняла атмосфера, к которой не было пути сквозь интернет, но помогали воссоздать пускай немые, но живые документы. Что сберегал в себе Бахметьевский архив. Начав захаживать туда, однажды Яна повстречала там Никиту.

Что мускулистые бой-френды, что все папины знакомцы-женихи – против художника с историей, с душою, остро жаждущей познанья? В неполных двадцать восемь, возраст Яны был таков, она созрела для серьезности в любви. Ну, а Никита, в свои полных тридцать пять, как пылкий мальчик полюбил американку. Само собой – он ей рассказывал про фильм и пробудил в ней интерес к материалу. Она сказала: это можно обсуждать.

Давайте глянем историческую справку:

Год восемнадцатый. Двадцатый, прошлый век. Тридцатое число, в исходе август. Два покушенья на убийство в один день. И оба – на вождей большевиков.

Факт первый. Дело утром. Петроград. Поэт и юнкер Канегисер точным выстрелом в упор убил Урицкого, наркома Петроградского ЧК. «Чтоб имя русского еврея не марал» – так комментировал убийца свой поступок. Решение ревкома – расстрелять.

День тот же. Хмурым вечером. Москва. Рабочий митинг на заводе Михельсона. Фанни Каплан, сторонник партии эСэР, стреляет в Ленина довольно много раз. Вождь ранен, Фанни схвачена в момент. Вину не отрицает. Казнена.

ВЦИК реагирует воззваньем: «ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ», призывом к массовому красному террору.

Никита выбрал в фильм двух действующих лиц:

Л. Каннегисер, состоявшийся убийца. Потомок видного семейства, даровит, настроен романтично, образован. Художник слова, стихотворец, эссеист. Поэт из круга Михаила Кузмина. Ориентация на секс – открытый гей.

В стихах – религиозность, даже жертвенность. Местами – экстатический накал.

Тогда у блаженного входа,
В предсмертном и радостном сне
Я вспомню – Россия. Свобода.
Керенский на белом коне.

Мотив к убийству – это месть за Перельцвейга, большого его друга в тот момент. В. Перельцвейг крутился в группе офицеров, нацеленных смести большевиков. Расстрелян по приказу ПЧК. Приказ прошел за подписью Урицкий.

Ремарка: М. Урицкий не подписывал приказ. Он был из редких членов РСДРП, кто не поддерживал расстрелов и репрессий.

Теперь застреленный Урицкий, Моисей. Рожден в купеческой семье, учил Талмуд. Религиозно (в лучшем виде) образован. Старательно учился, стал юрист. По документам – деловой и адекватный. По экстерьеру – некрасив, почти урод.

Вот как писал о нем когда-то некто Зубов:

«…сидело существо отталкивающего вида, поднявшееся, когда мы вошли; приземистое, с круглой спиной, с бритым лицом и крючковатым носом; с малюсенькой без шеи головой, оно напоминало чем-то жабу. Хрипящий голос походил на свист, казалось – изо рта стекает яд».

Как ни приглядывайся – видом не хорош. Но Канегисером убит не за уродство.

Фатальный промысел, столкнувший этих двух – вот предлагаемая фабула для фильма.

А что до Яны – ей важней была Каплан. Как арт-явление, достойное вниманья.

Да – анархистка, да – сторонница эСэР. Да – нетерпимый, злейший враг для красной своры. Но эти выстрелы? Но попаданья пуль? Как это мыслимо – она была слепа!

Каплан лишилась глаз в шестнадцать лет. Заряженная бомба для теракта разорвалась у Фанни чуть ли не в руках. И отголоском тяжкой травмы – слепота. С контузией предстала пред судом, приговорившим анархистку к смертной казни. (Пожизненная каторга – смягченный окончательный вердикт).

Потом, незрячая – по каторгам, по тюрьмам, одиннадцать почти – что полных лет.

Затем – свобода, год семнадцатый, февраль. Глазная клиника, г. Харьков, доктор Гиршман. Успех хирурга – она видит очертания. Настолько тягостные – лучше не глядеть. Но внутренний устой – она боец. Вот и приехала к заводу Михельсона.

– Ну, полный, говорю я вам, театр, – чуть вникнув в материал, сказала Яна. – Всучили этой Фанни пистолет, наковыряли из вождя как будто пули. Калибр не сходится – какая ерунда. Стрелять? Повсюду бой – давай стрелять. А вот попасть – уже из области Гудини.

– Каплан – она страдалица, держалась до конца. Но кончим с ней – важней свои вопросы. На что нацелен в фильме объектив? На честь всего еврейского народа. Задача: абстрагировать момент и культивировать в нем главное – поступок. Как Мцыри Лермонтова – все бежит, бежит, и снова прибегает в ту же Мцхету. Утратил путеводный он свой луч, навеки разлучен с его народом. А Каннегисер, он свой луч не утерял. Он, не раздумывая, встал за свой народ, пошел на смерть и стал в истории героем. Я горд, что я Шапиро с энных пор.

– Take care[9 - Будь осторожен (англ.)] – это очень скользкий путь. Твой Канегисер – он был явный психопат. И содомит, как тут указано в архиве. Самоубийством жизнь покончил его брат. Сам Леонид, он тоже был неадекватен. В друзьях – то Сомов, то – Кузмин, а то – Есенин. И у Цветаевой – все Леня да Сережа. И уточняет: «Неразрывные друзья». «…и вижу их две сдвинутые головы в доверчивой мальчишеской обнимке…».