Мир миров

– Вы летели на Землю двести лет? – спросил он, чтобы чем-то занять свой разум и отвлечься от вида быстро и неотвратимо уменьшающихся деревьев, железнодорожных путей и поездов. Казалось бы, после того, как они поднялись над Краковом, он должен был привыкнуть к таким видам. Однако второй старт ничего не менял. Снова они поднимались слишком, как ему казалось, быстро и слишком, как ему казалось, высоко.

– Это только с базы вторжения. С моей родной планеты до Земли еще дальше. Завоевание Вселенной требует самоотречения.

– Так для чего все это?

– Другие миры захватывают, чтобы не захватили твой, господин Кутшеба. Прежде всего речь идет о ресурсах, об энергии вашей веры. Вы до сих пор не используете и трех ее процентов! Представьте только, что мы смогли бы сделать, используя ее полностью.

– Я в состоянии представить, что бы вы сделали с нами. Эти три процента и так почти уничтожили мир.

– Да в вас говорят предрассудки! Ведь это не мы начали войну. Мы прилетели, чтобы сделать вашим правительствам очень заманчивое предложение. А вы встретили нас артиллерийским огнем.

– Очень заманчивое предложение состояло в том, чтобы сдаться вам без сражения, как я понимаю?

– Вы бы частично потеряли независимость, это правда. Но получили бы Вселенную. Вас никогда не удивляло, почему марсиане, как вы нас называете, так отличаются друг от друга?

– Каждый по-своему приспосабливается к жизни здесь?

– Это правда. Но помимо этого, мы являемся представителями разных рас. Те, что присоединились к нам, получили свои привилегии.

– Мы по-другому смотрим на эти вещи.

– Жаль. Здесь столько всего тратится впустую. А я, – Новаковский улыбнулся, хотя в его голосе звучала горечь, – гордый офицер флотилии вторжения, вынужден был украсть этот примитивный воздушный корабль!

«Баторий», как он пояснил Кутшебе вчера, появился как результат совместного проекта нескольких инвесторов, среди которых Новаковский. Более того, он действовал под прикрытием, представляясь тайным агентом, прикидываясь выскочкой, прибывшим с юга, который заработал целое состояние на спекуляциях серебром и драгоценностями. Создатели дирижабля старались скрывать свой проект от марсиан. Придерживаясь радикальных взглядов, они были убеждены, что человечество должно возобновить свое производство без участия пришельцев и самостоятельно делать научные и технические открытия, чтобы не быть зависимым от чужаков. Радикально настроенные земляне все чаще выражали обеспокоенность тем, что марсиане переподчиняли целые университеты и направления промышленности, и им было плевать на тот аргумент, что именно давнишние враги землян располагают сейчас самыми совершенными знаниями и опытом и что именно они в состоянии вывести человечество из упадка. Эти споры велись годами, переносясь из дискуссионных клубов и заседаний правлений корпораций в политические салоны и даже на улицы. В больших городах проходили демонстрации легких на подъем бедняков, которые, бывало, поджигали марсианские фабрики или даже нападали на самих марсиан. Потому, собственно, Новаковский предпочитал сохранять инкогнито, хотя проект дирижабля очень его интересовал.

– Посмотрите, господа! – он нахваливал добычу, показывая ее новым членам экипажа. – Воздушный шар наполнен гелием вместо водорода, благодаря чему нам не грозит взрыв газа, который был кошмаром первых покорителей воздуха! Мы пошили его из дебродита, использовав последние доступные на этом континенте запасы почти неуничтожаемого марсианского материала. Четыре бензиновых двигателя способны бороться даже с ураганом и нести нас вперед наперекор капризам погоды! Не является ли это, господа, настоящим творением развитого цивилизованного ума?

Дочь Шулера смотрела на все широко раскрытыми от восторга глазами, даже не замечая, что Яшек такими же глазами рассматривает ее. Кутшеба оставил их обоих под присмотром Грабинского. Воспользовавшись моментом, когда Шулер остался один, он навестил его в каюте.

– С нами чужие, – сообщил он. – Мы должны обыскать корабль.

– Мочка ничего не почувствовал, – запротестовал Кутшеба.

– Мочка – болван. И в этом ничего удивительного. У парня в башке сидит двенадцать духов. К тому же он так сосредоточен на том, чтобы заглушать твое несчастье, что почти ничего, кроме этого, не замечает. Ты не должен был брать меня в этот поход, Мирек. И сам не должен был идти. У меня плохое предчувствие.

– У тебя всегда плохое предчувствие.

– И оно почти всегда сбывается. Тогда тоже так было, в тот день, когда ты меня схватил. И потом, в ту ночь, помнишь?

Он помнил.

* * *

Ноябрь 1964 года по старому календарю, сорок девятый год Предела, двенадцатый год Мира, Крепость Сов

– У меня плохое предчувствие, – прошептал бог, которого Кутшеба с помощью Бабы-яги два месяца приспосабливал к новой роли. Сначала плененное божество чувствовало себя дико неудобно с новым именем, которое уготовило ему совсем другую роль во Вселенной. Оно охотно порвало бы эти узы и еще охотнее пленило бы и убило тех, кто их на него наложил. Однако не могло. Существовали правила, согласно которым этот подлый человек, который поработил его и избил там, на дороге, оказал ему больше чем просто услугу.

– Я подарил тебе жизнь, – кричал он на поле битвы. Он не вытер слезы, а может, и вытер, но продолжал плакать? Бог не знал. Обезумевший от боли, он снова потерял способность понимать окружающий мир и власть над собственной судьбой. – Я подарил ее тебе, а сейчас я еще и спасу тебя, забирая отсюда. Ты станешь кем-то другим, за тобой не будут охотиться из-за преступлений безумного бога. Это уже три услуги. А четвертой будет твое новое имя.

«Мне не нужны твои услуги» – так он хотел ответить человеку, но не мог, наложенные путы не позволяли ему. А не мог он еще и потому, что его парализовал мир, который он вдруг увидел по-новому. Как только он обрел сознание в подземельях проклятой лаборатории, где его создали из надежд и молитв обиженных верующих, которые жаждали своего бога, он тут же попытался вырваться из плена их отчаяния. Вместо этого он увязал в нем все глубже. Удерживаемые в камерах узники и добровольцы, собравшиеся в подземных каплицах, чувствовали его присутствие и приумножали свои мольбы. Военные ученые накачивали его энергетической путаницей направленной веры, стремясь породить существо, которое станет почти всесильным. Он учился молитвам покинутых верующих и вере людей науки. Он слушал их рационалистические литании, высасывал из сознаний и душ надежду на исполнение заветных желаний о совершенной машине, о боге-механизме, огромном, могущественном и послушном. Страшном и милосердном. Созданном по образу и подобию божества, которое не пришло на Землю, когда отовсюду появилось столько давно поверженных богов. А когда почувствовал, что стал достаточно сильным, он убил их всех и убежал из этого мрачного места.

Он убегал не столько от них, сколько от себя. Он осознавал, кем он точно не был – воплощением их планов, чистым плодом их молитв. Он стал покраком, монстром, неудавшимся экспериментом, еще одним обманом воображения, напрасно материализованным с помощью ужасающей технологии марсиан. Он убежал на зараженные земли, чтобы купаться в их испорченности, напитываться их дикостью, чтобы дойти до безумия и забыть обо всех планах и надеждах, которые на него возлагали. Чтобы забыть о своей тоске по их милосердному оправданию.

Он был еще несформированным, если не считать отчаянной жажды вырваться и сбежать в спокойное безболезненное небытие. Он убивал в моменты, когда им овладевало безумие, медленно теряя индивидуальность и приобретая черты стихии, еще одной хаотичной формы энергии, которой были наполнены зараженные земли. До тех пор пока тот человек не нашел его и не подавил все это одним своим светлым желанием, которое бог разглядел, почувствовав свою младшую сестру в его душе. Поэтому он лежал, побитый, и слушал мужчину, и смотрел на мир иначе, так, как никогда еще не смотрел. Он уже тогда понял то, чего этот мужчина не осознал до сих пор: они связаны навечно, если только он не убьет этого человека. Но он знал также и то, что уже никогда не сможет убить его.

– Ты замахнулся на могущественного человека, – прошептал он много дней спустя, притаившись в тени склада продуктов в Крепости Сов.

– Я знаю, как он добился этого могущества, – пробурчал в ответ Кутшеба. – Сегодня он заплатит за него настоящую цену.

– Тогда идем, – согласился бог, который еще не испытывал свои новые способности, скрытые в его имени. В нем играло любопытство. Хотя он предпочел бы не иметь с человеком той связи, которая родилась между ними на дороге, где пыль смешивалась с кровью, его переполняло то же возбуждение, что и его спутника. Он поддался ему охотнее, чем готов был признать.

Они двинулись вперед, и в ту кровавую ночь Кутшеба крался между домами, забитыми солдатами, а Шулер Судьбы поворачивал течение предназначения таким образом, чтобы случай играл в пользу убийцы. Благодаря опеке бога каждый шорох, который мог выдать Кутшебу, затихал или отвлекал внимание стражников. Игра теней под газовыми лампами и факелами, натыканными вдоль ограждений, сливалась с шагами крадущегося мужчины, а невольное любопытство, пробуждаемое внезапным порывом ветра или обманчивым отзвуком из глубины леса, уводило стражников подальше от человека. Ровно до того момента, как Кутшеба проник в дом генерала Сачевского, героя войны с Вечной Революцией, убил двоих его охранников на первом этаже, убил на ступеньках его разбуженного адъютанта, убил любовницу генерала на втором этаже. А потом сразился с самим генералом, которого напитала могуществом жертва в несколько сотен людей, принесенная им всего два года назад.

Бог, которого тогда накормили с лихвой, с тех пор поддерживал генерала, быстро создавая из него героя. Однако в ту ночь его не было при генерале. И все охранные татуировки, амулеты и талисманы, литании и заклинания, которым бог научил своих самым преданных адептов, ничем ему не помогли, когда перед ним встал мужчина, одержимый жаждой мести. В его душе поселилась тень древней кровавой вражды, а каждый удар усиливало божество, поворачивая судьбу, которая раньше благоволила генералу, против него самого.

– Случилось то, чего я боялся, – понуро сказал Шулер Судьбы, когда они убежали из Крепости Сов и направились во Львов. Лес гудел об их триумфе. Ни один хищник не отважился бы стать у них на пути, от них убегали даже призраки.

– У нас же получилось! – удивился Кутшеба. – Тебе все удалось! И не сбылись твои самые худшие опасения!

– Наоборот, – покачал головой бог. – Сбылись все. Именно потому, что у тебя получилось. Это был первый, правда?

– Это был первый! – восторженно прокричал Кутшеба.

– С этого момента нет пути назад.

* * *

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира

– Все еще не хочешь? – спросил Шулер. – Знаю, что не можешь. Но неужели и правда все еще не хочешь бросить это кровопролитие?

– Осталось трое. Трое худших. Ты знаешь, что они проделали это еще дважды? Привели к катастрофе, чтобы накормить смертью своих личных хранителей.

– Так почему они это сделали?

– Потому что боятся меня, – признал Кутшеба. – Я это знаю. Но это их решение. Я не виноват в тех смертях.

– Не виноват, – согласился бог. – Скажи мне, Мирек, почему мне кажется, что этот поход… особенный?

– Мне нужны деньги. И друзья. А тут у меня вдоволь и того и другого.

– Только и всего? Считаешь, что Новаковский поддержит тебя?

– Это может быть ему выгодно. Я играю против его конкурентов.

– Ты не понимаешь марсианина, Мирек. Не следует ему верить.

– Ты слишком много времени просидел в укрытии. Мир меняется. Марсиане стали его частью, они обустраивают свою жизнь здесь.