Заговоренный

Заговоренный
Павел Михайлович Медведев

Вторая повесть из серии "Проклятый путь" приоткрывает мистическую завесу семейных тайн и особого духовного статуса главного героя с экскурсом в его детство, юность и прошлое его предков.

Павел Медведев

Заговоренный

Глава 1

Долгожданный отпуск

С наступление холодов незаметно подкрался новый 2006 год. Суровую зиму я впервые встречал на чужбине. Теперь уже, казалось, не тянулись, а пролетели первые месяцы моей изнурительной военной службы по призыву в мотострелковой казачьей бригаде неподалеку от тех минеральных источников, где когда-то служил классик, поэт Лермонтов. Несмотря на то, что я занимал должность заместителя командира роты, офицером почувствовать себя в полной мере я не cмог. И не потому, что полевая форма солдат и офицеров практически ничем не отличалась, за исключением маленьких звездочек на погонах кителя. Само предвзято-негативное и даже высокомерное отношение начальства к младшим офицерам автоматически уравнивало нас с сержантским составом. Сержанты же и старшины в свою очередь потеряли всякую возможность рулить личным составом, который теперь состоял не из солдат-срочников, а исключительно из опытных и даже матерых солдат контрактной службы.

Большинству из них уже перевалило за двадцать один год, сержантов они не боялись, младших офицеров не считали за высокое начальство. Максимум кому они отдавали воинское приветствие – были старшие офицеры из управления бригады, не ниже майора и командиры отдельных батальонов в званиях подполковников. Капитаны же, одергивавшие недисциплинированных солдат-контрактников не раз получали грубые и наглые ответы, неподчинение требованиям, а иногда даже оплеухи по физиономии, что впрочем, случалось гораздо реже. И чаще такая реакция исходила от самоуверенных «разведосов», а большая часть разведбата тренировала мышцы на выносливость в марш-бросках, дислоцируясь на полигонах.

Наблюдая за новыми взаимоотношениями в воинских коллективах, где лейтенантов не слушали и не воспринимали всерьез подчиненные с одной стороны и не поддерживали старшие по должности командиры с другой. Я старался гнать от себя негативные мысли о пьянстве, драках и дезертирстве, как новоиспеченных контрактников, так и молодых старших лейтенантов и даже капитанов. Это было неудивительно, так как многих младших офицеров, не то, что доводили подчиненные и упаси Бог избивали, за исключение разведбата и отдельных случаев. А просто за всякие провинности дисциплинарного характера выводили за штат, где они могли болтаться до полугода в ожидании новой должности. То, чего я миновал и так боялся на первом году службы. При этом в части можно было появляться раз в декаду в своем подразделении, поскольку не платили за должность и лишали прочих надбавок. Довольствие получалось копеечное и это сильно унижало. Отсюда и пьянство, а как следствие драки и дезертирство и все что с этим было связано. А иногда такие военнослужащие становились объектом охоты местных джигитов, которые похищали пьяных для работы на кошарах – мелких фермерских хозяйствах, удаленных от населенных пунктов.

Зимние морозные дни тянулись в войсковой части неимоверно долго, особенно это касалось многочасовых построений на плацу. Поскольку бригада размещалась практически в степи, переменный ветер был естественным состоянием погоды, прибавьте к этому почти стопроцентную влажность и крещенские морозы, достигавшие 25, а то и 30 градусов в минус. Так что даже сибиряки жаловались на лютый холод и сетовали что зима у них гораздо мягче, чем здесь на Кавказе. Отсюда и переохлаждение, психотравмирующие условия в превозмогании тягот военной службы. В одно из таких пятичасовых построений, несмотря на то, что разрешили даже в нарушение формы одежды поднять воротники бушлатов и спрятать руки в карманы, причем в перчатках. Я отморозил часть носа из-за упрямства нашего комбрига, генерала Храпина.

Дежурный врач медроты капитан Марченко, где я и проходил службу заметил сильное покраснение на моем лице:

– Замполит, давно у тебя такая кожа чувствительная на носу? – спросил он.

– Ещё со школьной скамьи, кажется жирная себорея – ответил я – нос чешется и побаливает.

– А лосьонами не пользуешься, кожу нужно очищать – продолжил врач.

– Пробовал, спирт раздражает кожу еще больше – возразил я.

– Тогда надо бесспиртовой салициловый искать, да и мазь нужно…

– Хирург Белкин меня еще летом предупреждал, если запустить болезнь, то онкология возможна, ринофима, кажется… – вспомнил я.

– Ну, болезнь еще не запущена, тебе двадцать шесть уже есть?

– Ещё нет, еще пару-тройку лет ждать…

– Только после двадцати пяти сальные железы не будут такими активными, а кожа чувствительной к температурам – продолжал эскулап.

– У меня был солнечный ожог на носу во время курсантских учений на полигоне… – вдруг вспомнил я.

– Это плохо, в полевых условиях легко подхватить демодекоз, то есть кожной клещ – заключил с умным видом он.

– Я слышал от кого-то про глиняные маски, может мне попробовать?

– Лучше конечно мазь, спроси у провизора в аптеке, там тебе посоветуют обязательно, у нас кожных врачей нет, а пока помажьте ему левомеколем – сказал он старшей медсестре.

Марченко был не с нашего подразделения, а начмедом зенитного дивизиона. Наши медики никогда меня не лечили, они считали, что замполиты рот, не болеют – это утопия, поскольку мы воспитатели считались образцовыми офицерами.

Я рвался в долгожданный отпуск, положенный мне за неполный 2005 год. И вот, наконец, командир медроты капитан Пономаренко и начмед бригады капитан Махмудов подписали его. Но перед тем как сдать рапорт на подпись комбригу, нужна была резолюция заместителя по тылу. Эту должность принял новый полковник Байларов. А бывший полковник Уско передал ему должность и получил условную судимость за гибель нашего рядового Баева, погибшего на медицинских складах при демонтаже кирпичной перегородки. Я с опасением заглянул к нему в кабинет:

– Разрешите, товарищ полковник – обратился я, открывая дверь кабинета.

– А это вы, замкомандира медроты, заходите – улыбнулся полковник хитрою улыбкой.

– Так точно, лейтенант Лосев, я с рапортом.

– Вы собрались в отпуск, так рано? – спросил заместитель по тылу.

– Я за прошлый год не отгулял ещё – уточнил я.

– Так ведь скоро командно-штабные учения, в начале марта – заявил уверенно Байларов, отчитывая в уме 45 суток.

– У меня отпуск за неполный год службы, всего 25 дней, я вернусь в середине февраля – убедительно парировал я.

Полковнику ничего не оставалось, как коротко поставить резолюцию на рапорте, но не в форме ходатайства, а просто черкнуть «Согласовано» и поставить свою подпись. Выходя с чувством удовлетворения, я вспомнил прежнего зампотыла полковника Уско, как он отказался подписать мой рапорт на офицерское общежитие и вынудил меня жить в расположении роты и после скитаться по съемных комнатам. И сам себе сказал, что ведь может же полковник быть адекватным и не хамить, а войти в положение младшего офицера, своего подчиненного и пойти ему навстречу. Молодой тридцатишестилетний полковник Байларов показался мне грамотным и интеллигентным человеком.

На следующий день мой рапорт был подписан комбригом генерал-майором Храпиным и после проведен приказом об отпуске. Радости моей не было предела, до отбытия домой мне оставалось несколько дней. За это время я успел получить отпускной билет и военно-перевозочные документы. Последние, впрочем, я не использовал, чтобы не ехать через блок-посты, где досматривали сумки у всех военнослужащих с пристрастием на наличие боеприпасов и других запрещенных предметов. На этом маршруте пролегал более южный путь из Чечни, поэтому режим проверки был более жесткий.

Особенно я это ощутил после того как на новогодние праздники на несколько дней уехал домой по семейным обстоятельствам. Теперь, отправляясь в основной отпуск, я выбрал более северный маршрут, с пересадкой в краевом центре. Билеты купил за свой счет. При пересадке, зашел в хорошую вокзальную столовую. Где вкусней солянки и плова, я, пожалуй, никогда ничего не ел. Мне показалось, что поваром в той столовой был бывший шеф-повар ресторана. В пути я не спал, все думал о том, какой я везунчик, что скоро буду дома, высплюсь в спокойной обстановке. И заодно расспрошу маму о семейных тайнах, которые мне не давали покоя и вероятно являлись причиной моих болезней и неудач на службе. В салоне автобуса я слушал музыку и разглядывал зимние унылые пейзажи за окном. К вечеру показались солнечные лучи, ещё тускло отражавшиеся на моих светло-русых локонах, приобретавших на свету золотистый оттенок. Автобус двигался в западном направлении навстречу малиновому закату.

Глава 2

Встреча с лучшим другом

В родной провинциальный город я прибыл поздним вечером. Было темно и очень холодно. Мои гражданские туфли согревали плохо, даже на теплый носок, гражданскими ботинками я не обзавелся, а в съемном жилье я оставил уставные берцы и полевую форму. С собой я взял только повседневную форму для визита в военную комендатуру. Поэтому на вокзале я, не задумываясь о цене, сразу взял такси. Мама встретила меня приветливо, с радостью и объятьями. Накормила сытным ужином. Расспросила, как добрался.

На следующий день я переоделся в военную повседневную форму и тут же её снял, у меня не было армейского пальто или шинели к ней, на складах они отсутствовали, мне только дали удлиненный плащ с подкладкой, который для зимы не годился. А бушлат одевался только с полевой формой, которую я оставил на съемном жилье. По гражданке в поношенной кожаной куртке я отправился в комендатуру, чтобы сделать отметку о прибытии в отпускном билете. Впрочем, меня даже не пустили на территорию комендатуры, а велели подождать на улице, у приемного окошка пока поставят штамп о прибытии на оборотной стороне отпускного билета.

Тут же неожиданно на мобильник мне позвонил лучший друг Сергей Севастьянов, с которым я учился вместе в университете и на военной кафедре:

– Аллё, Серега, ты что ли – с удивлением ответил я в трубку.

– Привет, Паш, узнал? Я в городе…

– Шутишь, какими судьбами в наших краях? – громко спросил я.

– Приехал на днях, к братьям, решил тебе позвонить, как служишь? Как сам? – спросил он.

– А я в отпуске, домой приехал, значит, увидимся, вот это удача! – восторженно вырвалось у меня.

– Конечно, дружище, давай завтра с утра в универ нагрянем, может кого из наших застанем… – предложил Серж.

Сергей жил, в средней полосе, в русской глубинке. А к двоюродным братьям ездил раз в два года. Он успел устроиться в правоохранительные органы сначала стажером, после закончил школу милиции и поступил на должность участкового уполномоченного не в своем, а в соседнем селе. Поэтому армию он миновал.

Он был мне лучшим другом, а иногда казалось, заменял родного и даже двоюродного брата, которых у меня не было. Мы были очень похожи, даже внешне, примерно одного роста и телосложения с русыми волосами, только мои были посветлей, а у него серые, выцветшие, как если б в детстве он был рыженьким мальчиком. Роднила нас общностью и хитрая улыбка и белая кожа по первому типу, характерная для северных народов. Совпадал и серо-голубой цвет глаз с зелеными вкраплениями. Особенно это давало о себе знать на фотографиях, фотопленка фиксировала их как красный оттенок возле зрачка. Еще меня отличала от друга небольшая горбинка на прямом римском носу, доставшая мне по наследству по материнской ветке от немецких аристократов. На курсе Сергей сразу выделил меня среди других тем, что я более всего был похож на чистокровного русского парня. О своих немецких корнях я ему не рассказывал.

Как и условились мы зашли в альма-матер, нашли своего сокурсника Тимура, который учился в аспирантуре и уже преподавал у первокурсников, узнали свежие новости. В студенческую столовую мы не пошли из-за больших очередей. А ностальгировали о годах учебы, бродя по коридорам, ставшим родными за пять лет. Поднялись на военную кафедру, которую теперь закрыли и перепрофилировали в кафедру ОБЖ. После зашли перекусить в кафе, погуляли по центру города и даже заехали к нашему однокурснику Филоненко Гане. Не могу сказать, что он был нашим другом, просто с нами он общался чаще и больше, чем с другими однокурсниками, для которых он был неуклюжим объектом для разных шуток и самоутверждения ровесников. В юности он был медлителен, физически развит очень слабо, а главное не обладал чувством юмора и обижался на шутки иногда даже с маниакальным настроем в будущем всем отомстить. Вообще за пять лет учебы я не помню, чтобы он смеялся от души, а только редко улыбался, а скорее ухмылялся, когда был доволен собой или тем, что другие напрягались, бегали на физкультуре, а он, будучи на больничном, стоял в теньке покуривал и плевался. Зато об огнестрельном оружии Ганя мог рассказывать часами, как, и положено человеку-материалисту, не верившему в высшие силы. Оказалось, что и крещеным он не был, поэтому и рассуждал как атеист, а мрачное выражение его физиономии напоминало поэта Маяковского, когда он снимал очки и нахмуривался. Но в отличие от поэта противоположный пол Ганю мало интересовал, не припомню, чтобы он был влюблен в какую-нибудь девушку. Любил он иногда декламировать мрачные стихи неизвестного автора, в которых герой обязательно телом молодой, а душой почти старик. Отсюда и возникало подозрение у многих о ее мстительности, обидчивости и маниакальных отклонениях в поведении.