Бомж с Рублёвки. И другие юмористические рассказы

Но парочка, сопя и покряхтывая, протиснулась-таки внутрь и слилась в вокальном экстазе.

Я почувствовал, как хрупкое строение приходит в резонанс с голосовыми вибрациями, и обеспокоено глянул на соседей по крыше. Мавров слегка пошатывало, копья и светильники в их руках подрагивали. Я вспомнил абзац из учебника физики про взвод солдат, могущий резонансом шагов разрушить мост, и тут же почувствовал, как предательски подрагивают мои колени.

Парочка внизу, наконец, решила выдать свои верхние «ля»: мезозавры вдохнули полной грудью, на полшага отпрянули друг от друга, и…

…В течение нескольких последующих лет мне в страшных снах являлось видение: стены хрупкой конструкции с сухим хрустом надламываются, и крыша с маврами рушится на головы влюбленных бронтозавров. Лежа на китообразной Аиде (а это, как оказалась, была она), я в угрюмом ошеломлении рассуждал о вероломности случая и не мог понять, почему зрительный зал тонет в овациях и криках «браво!». Аида же придя в себя, невозмутимо стряхнула меня с необозримой своей груди, вытащила из-под груды копий и мавров своего полу-оглушенного партнера и героически поволокла его на поклон.

…У меня до сих пор хранится заметка местной газеты с отчеркнутой фразой: «…Финал „Аиды“ просто потряс зрителей. Сила всепоглощающей любви под гром аплодисментов разрушила все преграды – в прямом и в переносном смысле!»

P.S. Через неделю я смотрел эту же «Аиду» в зрительном зале. Поразительно, но я получил большое удовольствие, в том числе и эстетическое. Так я пришел к выводу, что настоящее оперное искусство все-таки существует, вопреки тайной жизни закулисья.

Похороните меня за кулисой

В наш театр скоропостижно пригласили на постановку сверхименитого режиссера, семь раз номинанта «Платинового монокля», Майкла Борджиа. Еще до приезда мастера артисты из недр Интернета разведали, что до взлета на театральный Олимп Майкл Борджиа отзывался на Мишу Борщевского, коим и был для друзей детства и первой жены. Также анонимные завистники язвительно шутили в Фейсбуке, что Майкл и Михаил при встрече делают вид, что не узнают друг друга, а Боржиа морщится при упоминании фамилии Борщевский.

Приглашение мастера мирового масштаба было связано с тем, что администрация нашего театра страстно желала быть номинирована на «Платиновый монокль», а Борщевский, простите, Борджия, обещал изваять фестивальный шедевр мирового класса, в коих, по его словам, он собаку съел. «Я выверну наизнанку Чехова, сделаю ему подкладку из Юнга, карманы из Гурджиева и Арто, а в качестве ниток использую наноэкзиномику» – пообещал мастер впавшему в благоговейную оторопь директору театра. «Наноэкзиномика» – это был конек Борджиа, его ноу-хау, о котором он много говорил на ТВ и в СМИ, поражая всех теминологическими эскападами и неожиданными образными шарадами. Его монологи на ТВ практически не перебивали, так очень редкая околотеатральная птица понимала, о чем, собственно, говорит этот туманно-блистательный эрудит.

Для драматической трепанации, простите, эксперимента, худсоветом был выбран чеховский хит «Дядя Ваня». Артисты, прознав про это, облечено вздохнули (такую крепкую пьесу нелегко испортить буйной постановочной фантазией), и стали ждать первой встречи с режиссером.

Мэтр в реале неожиданно оказался бородатым кровь с молоком парнягой лет тридцати в брендовой футболке с глубоким декольте, где буйная волосатость умело компенсировала впалую грудь, в узких кожаных до колен шортах, и кожаных желтых ботинках на босу ногу (по последней столичной моде).

Звезда театрального Олимпа вошла в репетиционный зал, села на режиссерский стул, обвела тяжелым многозначительным взглядом артистов, прокашлялась, и изрекла длинное раскатистое «Э…» (все свои монологи на ТВ и театральных тусовках Борщевский-Борджиа начинал именно так).

Потом Мастер многозначительно помолчал несколько минут (в театре это принято называть психологической паузой), и начал:

– Для начала я расскажу вам будущую концепцию моего спектакля.

– Для начала неплохо было бы поздороваться, – вежливо заметил народный артист Солнцев. Но Борджия даже не удостоил его взгляда и с нажимом повторил:

– Концепцию моего спектакля.

– Вы имеете в виду, нашего спектакля? – миролюбиво пошутил заслуженный артист Бранцев.

Борждиа поджал губы и уперся взглядом в Бранцева:

– Возможно, вы не в курсе театрального мейнстрима. Сегодня спектакль – это режиссер плюс художник-постановщик. Ну а поскольку у вашей администрации нет денег на достойного художника, то в нашем случае спектакль – это режиссер, то есть я.

– А как же артисты? – не унимался Бранцев.

– В современной мировой практике последнего десятилетия актер вторичен, – парировал Борджиа, – а последний трэнд – это полный отказ от актеров.

– То есть как – полный отказ? – заволновались артисты.