* * *
Я лежал на небольшой раскладушке. На краю сидел Павлов:
– Ну ты и соня, – он улыбнулся. Но на его бледном обтянутом лице это выглядело как-то пугающе. – Я тебя уже несколько минут бужу. Ты ворочался и кричал во сне… звал маму.
«Жаль, что это был лишь сон. Опять. Надеюсь, я скоро её найду, и этот кошмар кончится».
– Нас уже две недели держат здесь, взаперти… Еды почти не дают, в туалет водят по одному. И везде охрана. Зачем им это? Зачем нас здесь держать? Мы не работаем, мы не ездим в город – просто сидим здесь и тухнем. Майк как договорился с ними, так больше от него ни слова – он нас кинул, понимаешь? Максим тоже пару дней назад свалил. Ещё пара человек вышла. Они как-то отбирают нас, но мне не нравится кого они выбирают. Я вот что думаю: надо поговорить с тем мальчиком и если он реально что-то знает – валить отсюда, – всё это Павлов говорил очень тихо – так, чтобы слышал только я. – Тем более, здесь и без тайн хватает грязи.
Мне тоже казалось это очень странным. Майка перевели всего через несколько дней как мы приехали, и я его больше не видел.
Пару дней назад привели ещё двух девушек. На вид им было около семнадцати лет, почти как мне. Павлов успел пообщаться с ними: их звали Лиля и Олеся, студентки мед. университета – тогда они ещё говорили. Они рассказали, что были в деревне когда узнали об эвакуации и опоздали в Номир всего на несколько часов…
Пару раз их выводили, и каждый раз они возвращались в слезах, зашуганные. И ни разу после ни одна не сказала ни слова.
Павлову так и не удалось узнать что же произошло.
Тот мальчик, Максим, часто со мной сидел. Он очень любил говорить, но из-за проблем с речью, я иногда не мог разобрать что он говорит. Но общение с ним отвлекало, заставляло забыть где мы находимся. Я мало отвечал и часто просто кивал. Несмотря на это, он всё говорил и говорил, каждый день…
– Когда бежим? – Павлов посмотрел на меня.
– Не знаю. Но чем раньше – тем лучше, – ответил я.
Вдруг двери в наше отделение открылись.
– Рудвенов, на выход, – человек в чёрном спортивном костюме открыл дверь. В руках он держал тёмный автомат.
– Я?
– Куда? – крикнул Павлов.
– На выход, – повторил охранник.
Павлов подошёл к нему.
– Я пойду с ним.
– Не кипешуй, братиш. Не положено, – язвительно ответил охранник.
– Я тебе не «братиш», – твёрдо сказал Павлов. – Или у вас что-то секретное?
– А если секретное? А? То что? – охранник сначала вызывающе уставился на Павлова, а затем быстро ударил его прикладом в живот, нагнулся: – Заебали. Герои, бля. Никого ебать не должно. Если «на выход» – значит, нужно.
Я всё это время сидел на кровати.
– Я не понял, тебе специальное приглашение надо или что?
Охранник подошёл ко мне, взял за куртку.
– Давай иди блять. А то будешь как этот, – он указал на Палова, который до сих пор не мог собраться с силами.
Я не сопротивлялся.
Мы вышли из мясного отдела. С улицы внутрь здания проникал ослепляющий дневной свет. Я прикрыл глаза.
Я давно не видел солнечный свет. Внутри у нас нет окон – только пара лампочек горит.
По пути я смог разглядеть получше здание, в котором мы находились: это был супермаркет, только стеллажи все пустые. Скорее всего, все продукты убрали на склад. Нас ведь чем-то кормили, хоть и едой нормальной я бы это не назвал. Скорее, какие-то объедки: яблоко, мороженные кусочки мяса, сухие макароны, рыбные консервы.
Здание было практически пустым. Других людей, кроме десятка вооружённых охранников, видно не было. Очень странно.
– Куда мы идём? – спросил я.
Ответа не последовало.
Мы прошли через небольшую белую дверь, поднялись по металлической лестнице наверх и там охранник снова открыл дверь. Мы вошли в просторный кабинет. Одна стена была стеклянной, прозрачной, а на других – висели картины, стояли шкафы, но всё это выглядело как-то беспорядочно, неуместно. Отсюда был виден весь супермаркет: десятки людей, что патрулируют территорию, стеллажи, даже кое-где всё-таки сидели другие люди – видимо, рабочие. Отсюда я не мог разобрать что они делают.
Внутри, за столом, сидел человек в чёрном костюме. Он что-то просматривал и, когда мы вошли, просмотрел на меня. Это был тот самый мужчина, которого я видел в день приезда. Он стоял здесь, в этом кабинете.
– Алексей, оставьте нас, – сказал он охраннику – тот вышел, закрыл за собой дверь.
Я остался наедине с этим незнакомцем. На вид ему было лет тридцать. У него была небольшая щетина, а на голове – лохматые длинные волосы. В глаза бросался его огромный прямой тонкий шрам от лба, огибающий правый глаз, до нижнего уголка губы. Это было сложно не заметить.
Я стоял у дверей около минуты. Всё это время он молчал, и лишь внимательно смотрел в мою сторону, будто не замечая. Потом сказал:
– Чего стоишь? Присаживайся, – он левой рукой указал на стул напротив стола. Я сел.
Он продолжил:
– Я тут кое-что прочитал на днях, – я заметил на его столе свой дневник. – Интересное чтиво! Что смотришь? Правда! Не мог бы ты, пожалуйста, рассказать о ваших первых трёх днях?
– О первых трёх днях когда? – переспросил я. – И зачем вам это?
– Когда ты дневник начал писать. Вначале сложно разобрать, а мне всё-таки интересно – вот и спрашиваю.
– Я не понимаю, зачем вам это надо…
– Говорю же: простой интерес. Знаешь, ты мог бы стать писателем, – он замолк, а затем тихо, чуть ли не шёпотом, добавил: – Мог бы, но уже вряд ли станешь…
– В любом случае, – он снова вернулся к нормальной речи, – жду с нетерпением твоего рассказа.
– Где мои друзья? – спросил я.
– Друзья? – после этого мужчина рассмеялся. Он улыбался: – У тебя больше нет друзей, милый. Но если хочешь – я тебе расскажу. Только после тебя. Как тебе условия? По-моему, очень даже хорошие. Я мог бы у тебя не спрашивать, но ты бы сказал. Но я спрашиваю – разве ты мне не скажешь?
Вдруг я понял как мне страшно. Тело пронзила леденящая сковывающая дрожь. Но я не должен был её показывать. Я должен был быть сильнее, как говорил Павлов.
– Ладно, – ответил я и, решая несколько секунд с чего начать, заговорил.