Афоня

– Придержи язык, пока не молвил слово атаман, – оборвал преждевременное возмущение казака Ерёма Кизелбаш.

– В Чусовских городках взловили вогула, который донёс, что Беглебий – мурза собирает воинство для нападения на русские поселения и уже начал якшаться[6 - Якшаться- дружить, общаться, знакомиться В. Даль] с Кадыр – мурзой. Если Кадыр – мурза нарушает перемирие, то его нужно утихомирить упреждающим ударом, дабы он не оказал помощи Беглебию… Плыть нужно будет по рекам Сылве и Барде. Давайте держать думу, как исполнить просьбу Строганова и отблагодарить его за дарованные нам земли. – На этом атаман, закончив речь, сел на скамью. Наступило томительное затишье, во время которого был слышен даже комариный писк. Первым начал разговор старейший по возрасту казак Фёдор Бердыш. – «Ажели» воевать Кадыр – мурзу теперь не можно: острог не достроен, припасы на зиму не произведены, у многих казаков избы не достроены – явно не время…

Пятидесятник Кованый с человеком от Строганова долго объясняли старому казаку, что они, мол, не собираются воевать Кадыр – мурзу, а делают только разведывательную вылазку. После нудного почти детального обсуждения всего мероприятия седой, как лунь, казак вынужден был сказать: «Ну, коли эдак…» И было не понятно: то ли он был согласен с доводами атамана, то ли просто до мелочей выяснил суть строгановского послания. Это обстоятельство дало формальный повод Кисе Кованому приступить к деталям предстоящей экспедиции.

– Тут мы, с Кизелбашем, «покумекали»[7 - Покумекали – подумали, обсудили. В. Даль] и решили, что полевать будут десять казаков на двух лодках; на стругах не пойдёшь – реки обмелели, но паруса на лодках установить нужно.

По пути туда – в верховья рек, и обратно всё наблюдать и отмечать; вести себя осторожно, дабы не было нападения со стороны ногаев. Если Кадыр – мурза затеял нарушить примирение, осенью с двумя казачьими сотнями при трёх пушках выступим из Перми в пределы мурзы. Вот всё! Кто желает добровольно идти полевать, пусть об этом скажет сейчас; на сборы даётся только два дня.

– Я иду полевать! – откинув половник в пшеничную кашу со свиным салом в котле, вышёл к казакам Афоня Титов.

Улыбки и даже откровенный смех раздался среди поселенцев.

– Куда тебе! Ты и сабли в руках не держал, а с половником не много против ногаев намахаешь… – резонно и определённо выразил общее мнение Охрим Барабаш. Но после этого эпизода казаки повеселели; они уже знали о предстоящем деле; оно для них не худший вариант, о котором думали всю ночь. Кроме Афони, полевать напросились добровольно ещё четверо казаков, не имевших семей, живших постоянно при остроге: Кондратий Клевец, Иван Кривоус, Василий Чёрный, Маркел Чубатый.

– Мало, – отметил Киса Кованый, – в таком случае пойдёт десятский Барабаш, так как двое казаков – добровольцев из его десятки; часть женатых казаков могут договориться с добровольцами из других десяток.

На этом эпизоде казачий круг был закончен. Пятидесятник отдал на сходе последнее распоряжение: «После трапезы все казаки идут на строительство острога, а тем, кому полевать: начинать сборы…»

Василий Чёрный и Кондратий Клевец, не числящиеся за десятником Охримом Барабашем, быстро подменились с женатыми казаками из его подразделения. Трофим Вятич оказался менее расторопным, не успел найти себе подмену в лице казака – холостяка. Во время горестных переживаний к нему подошёл Афоня. – Идем к Кисе, – я согласен за тебя полевать, – успокоил он Вятича.

– Крыша у избы не завершена… А так бы я с большим удовольствием в поле пошёл; останется одна баба, а осень на носу – начнёт поливать… – жаловался на судьбу Афоне женатый казак. – У тебя никаких забот!

Через несколько мгновений казаки стояли перед Кованым и настойчиво убеждали его на подмену женатого Вятича в походе на холостого Звонаря.

– У него нет даже необходимого для похода снаряжения – попович и только! – возражал им командир казачьей полусотни.

– Я выдам ему своё снаряжение: чугу, сапоги, пищаль, саблю и даже если нужно, тягилай[8 - Тягилай – Длинный кафтан со стоячим воротником и короткими рукавами. В. Даль], шубу.

– Ну, пусть, – махнул рукой Киса Кованый, – чай, где – то ему надо учиться полевать, – не всё у котла с половником стоять. А ты, – он погрозил пальцем Трофиму, сверкнул глазами, – будешь теперь вместо Звонаря у котла стоять. Понял!?

– Понял, – обрадовался удачному исходу дела Вятич, и уже повеселевшим пошёл вместе со Звонарём к котлу: «Ты – Звонарь, пока сегодня ещё будь у котла, – я соберу для тебя весь скарб…»

– Ладно, – ответил не менее довольный Афоня, который уже жил предстоящими приключениями во время похода по неизвестным почти для всех казаков рекам.

Основная масса казаков – поселенцев уселась за стол отведать пшеничной каши; другая – меньшая часть казачьей полусотни начала спускаться с горы; они начнут подготовку лодок и снаряжения для похода.

В устье Барды

Через два дня, как планировали во время казачьего круга, десять казаков – поселенцев отплывут вверх по реке Сылве. Ранним, достаточно прохладным утром, когда ещё сумерки властвовали над девственным Сылвенским краем, в часовне Николая Чудотворца начался напутственный молебен. В небольшом деревянном помещении часовни все желающие вместиться не смогли; часть казаков с жёнами находились на улице, не спешно, без особого азарта – по-хозяйски обсуждали две злободневные темы дня: предстоящий поход казаков и уборку поспевающих хлебов. В часовне было душно от насыщенного лукового запаха.

Афоня был так горд за свой новый статус, что совершенно не замечал того отвратительного смрада[9 - Смрад – отвратительное зловоние, чад, вонючий запах. В. Даль]. Отец Сергий – невысокий, седовласый мужчина, не выпуская требника из рук, читал очередной псалом: «Прибежище моё и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю! Он избавит тебя от сети ловца, от погибельной язвы; перьями своими осенит Тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение истина Его. Не убоишься ужасов ночи, стрелы летящей днём, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизятся. Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым…»

Казачки, в основном чёрноглазые, чёрноволосые и круглолицые вогульчанки, взятые во время походов в полон, неумело крестились, побаивались строгих взглядов своих мужей. И вот молебен завершён.

Отец Сергий трижды перекрестил свою паству. Казаки с жёнами начали медленно выходить из часовни на свежий воздух, быстро смешиваясь с народом, который всю церковную требу провёл вне стен часовни. Солнце робкими лучами начало окрашивать верхние слои тумана в розовый цвет: ещё миг и туман начал подниматься постепенно над окрестностями реки Сылвы, рассеиваясь в бледной голубизне неба.

– Погожий денёк будет, – подбоченившись, немного красуясь, заметил Киса Кованый, – и путь держать хорошо, и рожь жать…

Казаки закивали головами, поглаживая широкие, как лопаты, бороды. Трофим Вятич всё утро находился рядом с Афоней; старался учить его «уму – разуму»: «татаровы» сильны в конном строю, а посему из-за своей малочисленности не принимайте бой на чистом и ровном месте; на ночь, у костра будьте особенно осторожными… Лучше всего, если будет необходимость примите бой на воде – с пищалями, на лодках, вы сможете долго держать оборону…»

– М-гу, – мычал лишь в ответ молодой казак, совершенно не задумываясь о предстоящих трудностях похода. В чуге, надетой им впервые, с саблей на поясе, он сам себе казался героем былинных сказаний. Под чугой, на зипуне, он зашил небольшой образок Пресвятой Богородицы, который был благословлён ему родной матушкой. Казаки и казачки толпою спустились от часовни на берег реки Сылвы. У деревянного причала, тихо покачиваясь, стояли две лодки с невысокими мачтами для четырёхуголных парусов. Похлопав по плечам казаков, уходящих в поход, поселенцы, сделав последнее напутствие, отходили от кромки воды, смешиваясь в толпе с казачками и детьми. В это время Охрим Барабаш обнявшись прежде с пятидесятником, отдал приказ: «По лодкам!». Перекрестившись казаки начали размещаться в лодках; от берега оттолкнулись шестами, направляя лодки к середине реки; только там они налегли на вёсла и стали медленно, но всё более уверенней, подниматься вверх по течению реки: паруса ставить было ещё рано – ветер по утрам в августе очень слаб. Вдоль всего берега, вплоть до острога, за лодками в длинных холщовых рубахах, не боясь холода, бежали казачьи дети. Когда исчез из виду острог, казаки начали ставить паруса, и вот небольшой кусок полотна наполнился свежим ветерком, оказывая заметное подспорье гребцам. Вскоре они вообще вытащили вёсла из воды, только рулевые на носу лодок не выпускали гребка[10 - Гребок – короткое весло. В. Даль.] из рук. В каждой из двух лодок, кроме казаков, находилось по две полные бочки с сухарями, толокном и луком, – непременные атрибуты русской кухни. Здесь же, наряду с полными провиантом бочками, было и по две пустых; они предназначались для солёной рыбы и мяса, которые должны быть заполнены непосредственно в походе. В каждой лодке, возле мачты, находилось оружие: пищали, топоры, сабли, копья, а также хозяйственный скарб.

К середине дня казаки пристали к берегу, в устье реки Барды. На склоне горы, вблизи реки Сылвы, находился казачий засёл[11 - Засёл – маленькая деревушка, посёлок, новосёлок, выселок. В. Даль] численностью в пять казаков. На крутой вершине горы возвышалась деревянная башенка, в окружении казачьих изб. Командовал здесь старый, повидавший на своём веку немало жестоких схваток, Калистрат Могила.

Именно он, в сопровождении молодого казачка, спустился от засела к прибывшим по воде товарищам. Обнимались радостно и бурно.

– Пока казаки будут готовить варево, мы с тобой Могила, будем совет держать, – после дружеской церемонии, радушной встречи начал деловой разговор Охрим Барабаш, отложив саблю после рукопожатия обратно в лодку.

– Аника – наш благодетель, хочет знать, не якшается ли Кадыр-мурза с Беглебием? Не заметил ли ты чего такого подозрительного? Есть сведения, что Беглебий – мурза хочет воевать Чусовские поселения.

В это время часть казаков отправилась за дровами в ближайшую сосновую рощу, расположенную возле самого устья реки Барды; оставшиеся, четверо разведчиков, расправили сеть и раздевшись донага, тут же забрели с нею в реку. А чуть погодя на берегу трепыхались уже несколько десятков краснопёрых окуней и голавлей.

– Шабаш, казаки, – расправляя сеть для просушки, отметил Маркел Чубатый, – добрая уха будет…

Калистрат с Охримом сидели на берегу реки на отшлифованных водою валунах, поигрывая прутиками ивы, ведя неспешный разговор. Могила пытался высказать все возможные сведения, которыми владел о данной местности: «Далеко мы не бывали; там всё более ногаи кочуют… Вогулы[12 - Вогулы – русское название народов манси. Прим. автора.] говорили, что верховья рек Барды и Сылвы почти сходятся, только по Барде надобно плыть шесть дён, а по Сылве две недели… Там, в верховьях Сылвы, живёт народ которым правит Сямын – мурза, по-нашему – князь. Народ мирный, но с нами в контакт не вступает, – всё более с ногаями торгует…»

На этом рассказ старого казака закончился, он перешёл к советам: «Вы же после обеда, на всякий случай, нарубите ивняка, – сделайте вдоль бортов у лодок щиты, – мало ли что может быть… В последнее время ногаи не показывались здесь…»

После трапезы казаки отправились на заготовку ивовой лозы. Изготовление щитов, для наращивания бортов плавательных средств, они занимались вплоть до позднего вечера.

Подобные приготовления не остались незамеченными; с противоположного берега, в густых зарослях ивняка за казаками наблюдали две пары раскосых чёрных глаз. Неожиданно один из наблюдателей, посоветовавшись с напарником, отполз из густых зарослей по берегу за небольшой пригорок, а там, чуть дальше пробежал в лощину, где. сев на лошадь поскакал на юг, с новостями для Кадыр – мурзы.

Первый ночлег в поле

Последние ивовые щиты на борту лодок, как самые малоопытные, устанавливали Афоня с Серафимом Птахой. Этот пожилой казак неизвестно каким образом притулился[13 - Притулять – прислонять, приставлять, прикрыть, приютить. В. Даль] в остроге на Сылве – реке. Особых расспросов здесь не принято вести, а тем более проявлять любопытство. С кашеваром этот уже не молодой казак сдружился быстро: они не выделялись среди казаков особой удалью и опытом боевых схваток, даже оружием не умели владеть должным образом.

– Чего тебя, Звонарь, приспичило[14 - Приспичило – пришла крайняя нужда, вынь да положь, роди да подай. В. Даль.] в казаки податься?. – пропуская ивовый прут через основу щита, осведомился Серафим. – У батюшки – священника плохо жилось?

– Жилось-то не плохо – это точно! Но пришлась мне по нраву боярская дочь Параша, – сладу не было с собой. Попробовал к ней в светёлку проникнуть, да люди боярские чуть не схватили… Если бы взяли – убили. Батюшке обо всем доложили; он решил спровадить меня в монастырь, от греха подальше… Но я убёг на Волгу.

– Грамоте учён, а также с нами мыкаешься, – посочувствовал товарищу Птаха. – Наше дело простое: были нетягловые – гулящие люди, а как записали в тягло[15 - Тягло – повинность, налог. Н. Костомаров.] – совсем жизни не стало: подался до казаков, да здесь почитай, за редким исключением. все бежали от непосильного бремени.

Укрепив ивовые щиты на бортах лодки, казаки направились к месту ночлега. Спать разошлись двумя, определившимися составами: Охрим Барабаш с командой в избу Калистрата Могилы, а Михаил Бугай со своими казаками, среди которых были маломощные и неопытные Серафим Птаха и Афоня Титов, разместились на земляном полу, на пахучем свежем сене, в избе Ивана Метлы. Этот казак с Калистратом Могилой «обживал» данную местность в предгорьях Урала. Уснуть не могли – чувствовалось сильное возбуждение от начатого похода по рекам, – хотелось порассуждать и немного помечтать.

– Клевец, расскажи байку! – обратился к нему Маркел Чубатый, зная о том, что этот казак не только хорош в поле, но и отъявленный балагур. Знаток пикантных историй не заставил себя ждать, – Вот, слушайте, казаки, весёлую байку, – прищурив глаз, начал рассказ Кондрат Клевец. Казаки замерли.

– Вот однажды один мужик уехал в поле, но нечаянно, по нужде вернулся. Жена в это время к себе гостя привела, который давно у неё потчивал[16 - Потчивать – от слова почитать – оказывать честь, уважать. В. Даль]. Не имея возможности его спрятать; она поместила его в бочке, но ноги его были видны. Когда муж вошёл в избу и спросил: «Что сие значит?» То жена глаголила: «Милый муж, сей человек торгует бочку и хочет её купить, а потому её осматривает, нет ли в ней щелей.»

– Продай ему; нам мало в ней проку. А ты, добрый человек, если осмотрел, вылезай и торгуй у хозяина». Мужик вылез из бочки и стал торговаться с хозяином. А хозяин не только торговался с ним, но и помог унести ему бочку.

– Ну, змея – баба, – возмутился Маркел Чубатый, который не всегда понимал тонкую иронию, и часто подобные байки принимал за «чистую монету», – так обмануть мужа, не выходя из дому!

Остальные казаки хихикнули, хохотнули не столько над рассказанной историей, сколько над доверчивым Маркелом Чубатым, и тут же попросили Клевца рассказать ещё какую – либо байку.

– Извольте, – ответил Кондратий, начиная новое повествование. – У одного старого и плешивого мужа была молодая жена, которая ему и говорит: «Хочешь иметь волосы на плешине? Я тебе лекарство скажу». Он говорит: «Скажи». Жена ему говорит: «Мочи голову мочёй жены, и вскоре увидишь, как на ней растут волосы».

Старик ответил шуткой, показав ей свой уд[17 - Уд – в старину так называли мужской половой член. Прим. автора.]: «Вот тридцать лет его полощу женской мочой, а волос на нём не выросло».