– А много зрителей было в зале? И что ты там видел?
«Так он по количеству людей хочет определить, сколько военных здесь!» – сообразил Лёня и ответил:
– Я на арену смотрел, мне было не до этого.
Тут Лёня получил затрещину и упал.
– Отвечай, когда спрашивают! – с надрывом закричал начальник, позвал солдата, что-то прочеканил ему по-немецки и вышел, а часовой остался.
Лёня вытер опухшую губу и задумался: «Что бы мне придумать? Как удрать отсюда? И где сейчас дедушка и Серый?»
Обычно, если Лёне нужен был волк, то он свистел ему и тот немедленно прибегал. Но сейчас опухшая губа не слушалась, он и хотел бы это сделать, но получалось одно гудение. Превозмогая боль, Лёня сложил губы и еще раз сильно дунул. Вначале свист получился слабенький, но затем звонче, и он повторил его еще раз. Часовой оглянулся. Тут дверь резко распахнулась, и в помещение влетел Серый волк. Был он страшен: огромный, шерсть взъерошенная, пасть раскрыта, язык висит до груди. Часовой как стоял, так и обмер. Леня прыгнул на спину Серого, ухватил его за ошейник, и волк каким манером влетел, таким и вылетел – только их и видели.
Пришел начальник. Увидел: нет мальчика! Спрашивает: «Где он?» Часовой стоит, глаза вытаращил и бред несет: «Его волк унес!» Сочли, что солдат умом тронулся.
А Серый с Леней уже мчались в отряд. Там их встретили. Волк где-то поранился, рана кровоточила, ее промыли, подлечили. Лёня же рассказал сколько видел вражеских фрицев, и даже нарисовал, где что находится.
В эту ночь пограничники отбили у врага хутор, дали время подойти нашим войскам ближе к границе. Но неприятель был силен.
Лёню и Серого решили отправить в тыл. Волк от еды отказался и все прислушивался к шуму надвигающейся канонады, а потом вдруг неожиданно исчез, и никто этого не заметил. Связисты даже позвонили в полк, предупредили: «Если увидите собаку или волка, не стреляйте!»
Только к вечеру Серый вернулся, и не один, а с портфелем в пасти, а позади него медленно брел дедушка. У волка сбоку было красное пятно, не то от старой раны, не то он выдержал очередной бой. Но самое важное – когда открыли портфель, там обнаружили карты наступления немцев.
Дедушка рассказал, что, когда его допрашивали, фриц-начальник отобрал портфель и приспособил его для своих дел, а потом неожиданно ворвался Серый и устроил целое сражение.
Солдаты слушали дедушку и с уважением поглядывали на волка. А начальник отряда похлопал по холке Серого и произнес:
– Герой! От имени всех однополчан за доставленные ценные данные награждаем тебя знаком «Отличный пограничник» – и закрепил его на ошейнике Героя.
Дедушка тоже подошел к Серому, достал что-то из заветного портфеля и дал ему. Волк с удовольствием сьел и попросил добавки.
На следующий день Лёня с дедушкой направились в тыл, чтобы дать там концерт.
Герой Серый до самой победы над врагом участвовал со своими верными друзьями в цирковых представлениях и гордо носил на ошейнике знак «Отличный пограничник».
Конек-Горбунок
Ворон летел за голубем, хотел его клюнуть, но тот изловчился и сел во дворе возле конюшни. Оттуда вышел юноша лет пятнадцати, но не по возрасту одетый – в гимнастерке, брюках галифе, больших сапогах – и шугнул ворона. Тот, каркая, улетел, а голубь остался. Мальчик насыпал ему горсточку овса и заботливо сказал:
– И откуда ты взялся? Все птицы давно покинули деревню. Испугались шума доносившейся канонады. Набирайся сил и тоже улетай!
И правда, вдалеке раскатисто загромыхало, казалось, что по всему горизонту идет и приближается страшная гроза. Это напала и надвигалась на Родину вражеская немецкая армада.
Юноша вывел из конюшни лошадь: маленькую, приземистую, с большой блестящей, хорошо ухоженной гривой. Вся шерстка на ней смотрелась будто плюшевая. Была она уже в сбруе, с седлом, удилами и поводьями. Сбоку у нее висела в ножнах сабля и кнут из высушенной козьей ноги – у кавалеристов такой кнут считался шиком.
Из дома, стоящего рядом, выбежала женщина и кинулась к мальчику.
– Петя, я тебя не пущу. Отец ушел на фронт, ни одной весточки от него нет, и ты собираешься туда же. Не пущу! Ты единственный помощник остался.
– Мама, – отвечает сын, – я тебе давно говорил. Тут недалеко кавалерийский эскадрон. Я еду туда, не возьмут меня – вернусь! А тебе сегодня надо уезжать. Придет машина, и тех, кто остался еще в деревне, отвезут в тыл.
Мать знала настойчивость сына, весь в отца, что задумает, уже не остановить. Она надеялась, что он вернется, обняла его, перекрестила.
Сын лихо прыгнул на лошадь, похлопал ее по холке и скомандовал:
– Пошла, Пулька!
Лошадь сразу поскакала, а он то и дело оглядывался, махая рукой матери.
Весь день Петя добирался до места назначения, шум канонады доносился все ближе и громче. Его останавливали патрули, заставляли разворачиваться обратно домой. Но он обходил их стороной и к вечеру оказался в кавалерийском эскадроне. Встретили его не так, как он ожидал. Недоброжелательно.
– Ты зачем, малец, сюда пожаловал? – сердито спросили его.
– Я хочу служить у вас в кавалерии, – не моргнув глазом, отчеканил он.
– На этом Коньке-Горбунке? – заулыбались военные.
Видно, их заинтересовал этот мальчик и его смешная лошадка, и они поинтересовались:
– А что ты умеешь делать, как боец?
– Все, чему научил меня папа-кавалерист! – ответил он.
– Ну, тогда сними вон ту фуражку, висящую на жерди.
– Это я могу, – заверил Петя. – Только пусть Пулька немного отдохнет.
И тут он вытащил из грудного кармана гимнастерки маленький кусочек сахара, который сейчас был для всех редкостью, взял лошадь за уздцы и отдал его ей. Она с наслаждением, закрыв глаза от удовольствия, захрустела.
Потом Петя выхватил саблю из ножен, прыгнул в седло, сел стройно, как кавалерист на параде, и высоко взмахнул саблей. Пулька, словно услышав его приказ, рванула с места галопом. Петя, не останавливаясь перед жердью, махнул саблей по фуражке, да так хорошо ее поддел, что она упала не поврежденной. Кавалеристы от удивления долго молчали, а потом разом заговорили:
– Ты молодец, и твой Конек-Горбунок тоже!
Тут подошел командир эскадрона и спросил:
– Как звать тебя, мальчик?
– Петя.
– Сколько лет тебе?
– Семнадцать.
– Паспорт покажи.
– У меня только метрика.
Прочитал командир документ, увидел в нем, что Пете только пятнадцать лет, улыбнулся и сказал: