Дахака

– О чем ты, господин?

Усмешка стала еще шире:

– Мои люди позаботятся о звере. А ты, – он шагнул в сторону и сделал приглашающий жест, – отведай на вкус мое гостеприимство.

Арчита вгляделась в сумрак, царивший за порогом дома старейшины. Ей начинало казаться, что она добровольно идет в логово паука. И выражение лица Унташа не предвещало ничего хорошего. Но у нее не осталось выбора. Ибо в этот момент она вновь услышала шепот в своей голове.

«Сюда…».

Сделав над собой усилие, жрица шагнула вперед и переступила порог.

[1] Хинду-Кауш – древнее название горного хребта Гиндукуш в Центральной Азии.

[2] Обитель снегов – Гималаи.

[3] Синдху – река Инд.

[4] Кшатрии – каста воинов у ариев в Древней Индии.

2

Свет тонкими струйками проникал внутрь сквозь узкие щели, что служили местными окнами. Сумрак сгущался по углам. Давящий и тягучий, он был подобен коровьему молоку. Арчита сразу почувствовала его гнет, как только переступила порог.

Небольшая и скудно обставленная комната привратника впереди сменялась обширным помещением, тонувшем в полутьме. Разглядеть обстановку не удалось. Глаза еще не успели привыкнуть к мраку. Зато девушка сразу подметила, что в доме не горит огонь. Ни факелов, ни треножников, ни очага. Вообще ничего. И тишина. Такая же даваящая, как и сумрак.

«Разве таким должно быть жилище старейшины? Где же слуги и семья?».

Арчита напряглась, словно струна. Рука невольно потянулась к поясу, где под одеждой скрывался небольшой кинжал из заточенной меди.

– Я уверен, ты устала с дороги, – послышался позади надменный голос Унташа.

– Да, господин, – не оборачиваясь, ответила жрица.

Ее взгляд невольно скосился влево. В ту сторону уходил длинный и узкий коридор. Света из окон едва хватало, чтобы различить глиняный пол и проходы в несколько комнат. Дверей не было. Вместо них висели белые занавеси, местами испачканные сальными пятнами. Арчита с трудом удержалась, чтобы не передернуть плечами. Внутреннее убранство дома вызывало все большее отвращение и желание покинуть его.

– Я предоставлю тебе одну из лучших комнат в моем жилище, – покровительственно изрек хозяин.

– Благодарю, старейшина, – тихо отозвалась жрица.

Она сощурилась, силясь разглядеть, что же находится в комнате напротив. Кажется, там стоял широкий обеденный стол. На поверхности проступали контуры непонятных предметов, но каких именно Арчита не могла разобрать. Слишком густой оказался сумрак. Девушка напрягла зрение сильнее, пытаясь оценить обстановку…

Хлоп!

Резкий и громкий хлопок раздался за спиной.

Жрица едва не подпрыгнула и испуганно обернулась. Унташ продолжал стоять позади, загораживая выход. На контрасте с солнечным светом его фигура казалась еще более внушительной… а улыбка на пухлых губах еще омерзительней и зловеще. Арчита уставилась на него широко раскрытыми глазами, с трудом подавляя в себе растущее чувство страха. В этот момент хлопок раздался вновь. Такой же резкий и громкий. Жрица не сразу заметила, что старейшина хлопает в ладоши. Медленно. Вальяжно. Ритмично. Ладони резко сближались, взрывая тишину, а затем вяло разводились, чтобы через миг вновь соприкоснуться.

«Что он делает? Это какой-то обряд? Или что? Что происходит?».

Паника, с трудом сдерживаемая до сего момента, готова была вырваться непредсказуемым потоком. Рука вновь невольно потянулась к поясу. А Унташ не сводил с нее своих синих глаз, продолжая пожирать девушку ненасытным взглядом. На пухлых губах играла омерзительная усмешка, а бледные ладони ритмично ударялись друг о друга.

Хлоп… Хлоп… Хлоп…

К горлу подступил комок. В тот миг, когда Арчита уже готова была поддаться страху, выхватить кинжал и потребовать выпустить ее отсюда, позади раздался шорох. Как бы ей ни хотелось оборачиваться к старейшине спиной, она повернулась на звук. По спине пробежала дрожь.

Грязная занавесь ближайшей комнаты слева отдернулась, и в сумраке дома показалась молодая женщина. Полностью обнаженная, если не считать серой набедренной повязки. Темные волосы волнистыми космами спадали до самых лопаток. Судя по всему, она их давно не мыла. Как бы темно ни было, от Арчиты не скрылись круги под глазами незнакомки и кровоподтеки на шее и груди. Настолько яркими и большими они были. Мурашки по спине жрицы побежали сильнее.

Женщина посмотрела в их сторону бесцветным взором и поклонилась по пояс.

– Звали меня, господин?

– Сколько хлопков ты слышала? – холодно поинтересовался тот.

Арчита сделала шаг в сторону, дабы держать в поле зрения обоих. Обеспокоенный взгляд попеременно переходил то на старейшину, то на женщину. Последняя выпрямилась, сцепила худые руки перед собой и устремила глаза в пол. На нем виднелись хлебные крошки и кусочки земли.

– Я спросил, сколько хлопков ты слышала? – повторил Унташ.

– Три, господин, – сухо ответила женщина.

– Три?

– Три, господин.

Арчита невольно вздрогнула от того, как бездушно звучал голос незнакомки. В нем не было ни капли жизни… как и в ее потухшем взгляде.

– Рабыня должна предстать перед хозяином после первого хлопка, – высокомерно молвил Унташ. Его нос дернулся. – Чем ты там занималась, ленивая тварь?

– Спала, господин.

– Спала? – в голосе старейшины сквозило презрение.

– Спала, господин, – все тот же сухой ответ.

– Лжешь, грязная шлюха, – Унташ не повышал тона, но звук его речи бил по ушам, словно хлыст, – ты занималась рукоблудием.

– Как скажешь, господин.

– Что, даже не попробуешь передо мной оправдаться?

– Ты всегда прав, господин.

– Грязное, жалкое ничтожество, – нос Унташа снова дернулся, – ты должна была явиться ко мне по первому зову.

– Прости меня, господин, – бесцветно ответила незнакомка.

Арчита прекрасно понимала, что эта женщина – рабыня старейшины. Но в каких же условиях тот ее содержит, раз довел несчастную до такого? Жрица не могла себе вообразить. Ее охватывали ужас и смятение. Там, откуда она была родом, с рабами обходились мягко и покладисто. Ведь о них нужно так же заботиться, как за всеми приглядывает Великая Богиня-мать[1]. Все люди ее дети.

«Что… что он делает с тобой?».