Тонкий вкус

Сквер, через который я прохожу каждое утро на работу, тоже преобразился, теперь его наполняет обилие фигурных оленей, расставленных возле каждого поворота аллеи, их светодиодное освещение заставляет меня отбрасывать кривую тень, всякий раз, когда я прохожу возле них. Нас тоже коснулась Лихорадка близкого праздника, теперь вместо неудобных кепок мы разносим еду в красных колпаках.

Новый Год ещё с детства ассоциировался у меня с неким поворотным моментом, что-то заканчивается, чему-то ещё только предстоит начаться, и это пограничное состояние между новым и старым, между было и будет немного успокаивает и даёт возможность перенести на будущее те планы и мысли, которые оказались нереализованными в году уходящем.

Однако перед этим мне предстояло столкнуться в ещё одним поворотным моментом – пять лет я обучался на инженера, полгода занимался написанием итоговой работы, оставалось только достойно защититься и закрыть давно надоевшую главу жизни. Всё больше я вкалывал в наведение окончательного лоска на свой диплом, всё больше шероховатостей пытался прикрыть и припрятать те ошибки, исправить которые уже не успевал. Думаю, только после защиты я бы позволил себе выдохнуть и немного перевести дыхание.

Откуда же мне тогда было знать, что эти надуманные повороты окажутся лишь блёклыми пятнами по сравнению с тем потрясением, которое ожидало меня перед ними?

Начало положил банальнейший вопрос: не хочу ли я немного подзаработать? А кто бы не захотел в преддверии наступающих праздников? Я всегда очень скупо перебирал деньги и долго их пересчитывал особенно перед праздниками, когда нужно было разжиться большим количеством подарков, поэтому мой ответ был естественен. Я даже не задумывался, что это будет означать лишнее рабочее время, последние недели я жил в каком-то полусне, вечно был невыспашимся и ничего не успевал, только мантра в моей голове звучала по-прежнему разборчиво. Что ж, и ещё одну ночку не высплюсь, зато когда получу диплом…

Но дальнейшее развитие диалога в буквальном смысле встряхнуло меня. В миг с меня сползли упаднические настроения, поутихший интерес начал разгораться вновь, ведь за туманными намёками я внезапно стал понимать, что возможность немного подзаработать будет связана с той самой дверью.

Один парень, мы с ним практически не пересекались, заболел и вынужден валяться дома с температурой, а на пятницу было запланировано мероприятие, в котором он должен был принимать участие. Говоря слово «мероприятие», владелец-директор-управляющий слегка подмигнул, и я тут же сообразил, что оно связано с недовольными людьми в строгих костюмах. Так оно и оказалось, вот только владелец-директор-управляющий не счёл нужным прямо говорить об этом. Он ограничивался лишь намёками и обтекаемыми фразами, работа там несложная и в любом случае Даниэлле меня проинструктирует.

Радостный от того, что запланированное мероприятие не сорвётся, он оставил меня мучиться догадками, а сам поспешил по свои владельческим делам.

Энтузиазм переполнял меня, я не помнил такого душеного подъёма с того самого момента, когда обуреваемый самыми лучшими перспективами рассылал своё резюме на первой неделе сентября. Сказав короткое: "Согласен", я выиграл сразу по двум позициям. Перед праздниками в моём кармане прибавится денег, но куда более желанной для меня стала интрига с закрытой дверью, тайну которой я мог узнать уже через два дня.

Тем днём я вернулся домой и за три часа безотрывной работы довёл все чертежи до состояния идеальной готовности. Мысли о пятнице придавали мне сил.

Владелец-директор-управляющий позволил мне отдохнуть в пятницу, поэтому на своё рабочее место я пришёл только к половине восьмого. Тоже немало важная деталь, так как примерно с этого времени в наше заведение начинали приходить люди в строгих костюмах. Я быстро сбросил куртку и шарф, переобулся в старые кроссовки, на всякий случай даже посмотрелся в зеркало. Волосы как всегда немного торчали по сторонам, я, как мог, пригладил их ладонью, а потом отправился в обеденный зал.

Меня окружала уже привычная суета, посетителей было много, и я видел снующих без остановки официантов, но сегодня это были только их заботы, меня сюда привело совершенно иное. Даниэлле сидел в тёмном углу барной стойки, в небольшой нише, позволявшей спрятаться от шума и бедлама. Он тянул невероятно горячий кофе, а пальцами свободной руки выстукивал на столешнице мелодию. При моём появлении он сразу это прекратил и быстро убрал руку под стол.

По его взгляду я сразу понял, что ему не нравится мой внешний вид. Он указал пальцем мне на голову и сделал неопределённый жест рукой, как будто выбрасывал что-то ненужное. Я тут же стянул с голову дурацкий красный колпак и затолкал его в задний карман джинс. Потом пришёл черёд фартука, видимо, перед людьми в строгих костюмах было принято появляться без нашей униформы. Интересно, знал ли владелец-директор-управляющий о таком нарушении корпоративной формы одежды?

Даниэлле отвернулся от меня и принялся смотреть в другую сторону, из чего я заключил, что более претензий по моему внешнему виду он не имеет. Теперь он сидел ко мне в профиль, и не в первый раз я подумал, что он мне кого-то напоминает. Пользуясь моментом, я старался рассмотреть его повнимательнее, но так, чтобы он этого не заметил. А время шло, и стрелки моих часов приближались к восьми. До назначенного часа оставалось всего десять минут, а ни о каком инструктаже речи и не было, Даниэлле тянул свой кофе невероятно экономными глотками, словно меня здесь и не существовало.

Без пяти восемь он поднялся из ниши и слабо кивнул меня. "Пошли!" И первым вышел из-за стойки и двинулся в направлении туалета, я, весь не свой от внезапно накатившего напряжения, последовал за ним. В туалете опять кто-то громко сушил свои руки, но я был сосредоточен исключительно на волосатых руках Даниэлле. Привычным движением он извлёк из кармана ключ (самый обычный, без намёка на что-то сколь-нибудь интересное) вставил в скважину и повернул. Отчётливо щёлкнул замок, но дверь он открывать не стал. Ключ вернулся на исходную позицию, а мы замерли по сторонам от двери, выкрашенную в тот же цвет, что и стена.

Моё нетерпение сравнимо было с переполненным мочевым пузырём, я даже серьёзно подумывал, не отлучиться ли мне в туалет, но невозмутимый вид Даниэлле заставил отказаться от этой идеи. У меня даже сложилось впечатление, будто бы он скучает, мексиканец без особого интереса разглядывал свои подстриженные ногти на левой руке.

В три минуты девятого две фигуры возникли возле входа и сразу проследовали в нашем направлении. Они были одеты в длинное пальто, но я ничуть не сомневался, что под ним скрываются строгие костюмы и галстуки с заколками. Шедший впереди был выше ростом, имел лицо, будто бы загнанное в угол и седые волосы с пробором посередине, выглядел он на девятнадцатый век. За ним семенил пухленький коротышка с изящно очерченной эспаньолкой и реденькими пучками растительности на лысеющей голове. Обе физиономии изображали столь часто виденное мною выражение недовольства.

Высокий отрывочно кивнул Даниэлле, и тот распахнул маленькую дверь буквально перед его угловатым носом. Не изменяя скорости, пришедшие мужчины проследовали в образовавшийся проём, следом вошёл Даниэлле и пальцем поманил меня за собой. Дверь плотно закрылась и отсекла все звуки обеденного зала.

Я оказался в маленьком коридоре, который практически сразу поворачивал налево, освещение здесь было приглушенным, при таком явно не получится почитать в своё удовольствие. В первый раз я серьёзно осознал, что совершенно не имею понятия о том, чем принято заниматься за закрытой дверью рядом с туалетом. Я двинулся вслед за мужчинами.

Стены были покрыты очень странными пластинами, мягкие и поролоновые они были очень рельефными и поднимались до самого потолка. Внешне они напоминали застывшие волны.

Здесь абсолютно не пахло кухней, которая находилась прямо за стеной, пряные ароматы жарящегося мяса и чесночного соуса сюда не проникали. Я бы сказал, что в маленьком коридоре пахло очень гармонично и приятно, местный запах хорошо сочетался с несильным рассеянным светом и мягким ковром, поглощающим звуки наших шагов.

Коридор привёл нас в круглую комнату, дальнюю часть которой занимала со вкусом сделанная сцена. Теперь мне стало ясно, что за мягкие пластины висели на стенах, как же я сразу не сообразил, что это самая обычная звукоизоляция! Видимо здесь проводились концерты для элитной публики, которые предназначались исключительно для её ушей!

Моя догадка обретала всё больше подтверждений. Снявшие пальто мужчины действительно оказались в строгих костюмах, моя промашка заключалась лишь в том, что лишь один из них имел на галстуке заколку. Они расположились на удобных креслах возле столика, установленного в центре комнаты прямо напротив сцены. Сцена примерно на полметра возвышалась над уровнем пола, по сторонам её имелся тёмно-лавандовый занавес, в глубине я разглядел сложенный деревянный стул и подставку для микрофона. Занавес немного покачивался.

Стены в комнате тоже были закрыты звукоизоляцией, я не очень силён в вопросах подобного рода, но мне показалось, что изоляция выставлена таким образом, чтобы максимально концентрировать звук, исходящий со сцены, в центре комнаты, как раз в том самом месте, где сидели строгие костюмы. Сильнее всего освещалась сцена, над столом его было меньше, а возле входа вообще царил полумрак. Тут я разглядел шкафчик с длинными рядами бутылок и высокими бокалами. Видимо, мне предстояло работать виночерпием и прислуживать тем, для кого устраивался живой концерт.

Из витания в собственных мыслях меня выдернул Даниэлле, причём довольно резко. Он резко зыркнул мне в глаза и приложил палец к губам. "Тихо! Молчи!" Я согласно кивнул, и без его жеста я прекрасно понимал, как важно сохранять тишину в этом тайном и столь уютно выполненном месте. Если сидящие мужчины и переговаривались, то я не слышал их слов.

Далее Даниэлле повёл себя очень странно. Он опустился на низкую кушетку и принялся разуваться, сняв одну туфлю, он вопросительно посмотрел на меня и подбородком указал на мои собственные кроссовки. "Снимай!" Я удивлённо таращился на него в ответ. Зачем нужно снимать кроссовки? Согласен, красный новогодний колпак и фирменный фартук смотрелись бы в этом месте неприемлемо, но кроссовки-то тут при чём?

Под испытующим взглядом мексиканца я всё же принялся расшнуровывать обувь. Сам Даниэлле давно уже избавился от своих туфель, поставил их в сторону, а потом достал что-то из кушетки и принялся натягивать на ноги. Он довольно быстро управился с этим и протянул мне пару чего-то, что при ближайшем рассмотрении оказалось тапочками с очень большой и мягкой подошвой.

Всё ещё не находя ответов на столь большое количество вопросов, я уселся на освободившуюся кушетку. Тапочки чем-то напоминали бахилы, у них не было определённого размера, они обтягивали стопу и слегка пружинили при ходьбе. За счёт толстой подошвы я стал сантиметра на два выше. Даниэлле находился возле шкафа с бутылками и осторожно перебирал содержимое одного из его ящиков. Заметив, что я переобулся и встал, он кивком велел мне подойти. Теперь я вообще не ощущал звуков, которые создавал при ходьбе.

Ловкие пальцы хмурого мексиканца успели извлечь из недр шкафчика невысокий цилиндрический стакан с толстым дном, который, как мне было известно, предназначался для виски. Последовал резкий кивок в сторону человека с эспаньолкой. "Это для него!" Я сразу соотнёс размер стакана с ростом человека, выходило очень похоже, а Даниэлле уже крутил в руках второй стакан, который оказался на ножке. Очередной кивок на этот раз в сторону высокого строгого костюма. "А это для него!" В следующее мгновение возле поставленных бокалов появились бутылки с соответствующими жидкостями.

Тем временем Даниэлле снова принялся копаться в ящике, располагавшемся чуть в стороне от полки с посудой. Два строгих костюма почти неслышно переговаривались, кроме тихого сопения мексиканца в изолированной комнате вообще не наблюдалось звука. Эксперимента ради я решил чуть сильнее наступить на пол, но толстая подошва моих тапочек не пропустила ни единого колебания.

Даниэлле распрямился, в руках его была узкая деревянная шкатулка, которую он принялся медленно раскрывать, мне показалось, что в его чётких и отлаженных движениях проскальзывало благоговение. Мне не терпелось как можно скорее разглядеть, что там такое лежит, но как на зло сутулая спина Даниэлле перегораживала мне весь обзор. Я попытался встать на цыпочки, но всё равно ничего не сумел разглядеть.

Терпение практически никогда не входило в мои благодетели, но уже в следующую секунду мексиканец повернулся ко мне, и я увидел две тряпичные маски, лежащие на переливающемся бархате плоской шкатулки. Внешне они напоминали те штуки, которые раздавали в самолётах во время особо длительных перелётов, это были обыкновенные маски для сна, и их появление в этом месте породило очередную волну непонимания. В голове начинала циркулировать цепочка, у которой на данный момент не имелось логического завершения.

В круглой комнате, доступ в которую есть только у определённого сорта людей (в строгих костюмах с узкими галстуками), по стенам которой висит звукоизоляция, в определённое время приходят гости. Их обслуживают официанты, предварительно надевшие мягкие тапочки, потом из шкатулки достаются маски для сна, чтобы…

…что? Лишь грозное предупреждение Даниэлле о ненарушении тишины в последний момент заставило меня проглотить вопрос, да и времени на него не оставалось, потому как мексиканец, держа одну из масок на вытянутых руках, уже приближался к сидящей двоице. Мне не оставалось ничего другого, как подхватить оставшуюся маску и последовать примеру старшего.

Он замер за спиной высокого гостя, не входя в его поле видимости и протянул вперёд руки. Не прерывая тишайшего разговора со своим компаньоном строгий костюм привычным движением перехватил предложенную маску и приладил её к своим глазам, педантично поправив резиночку, пересекающую его голову от одного уха к другому. Чувствуя себя частью какого-то совершенно непонятного ритуала, я передал маску человеку с эспаньолкой. Тот натянул её на полноватое лицо, расслабленно откинулся на спинку удобного кресла и протянул руки вдоль подлокотников. Всем своим видом он давал понять, что готов к наслаждениям.

Внезапная догадка мелькнула в моей голове, я перевёл взгляд на сцену, но прежде, чем она успела сформироваться в окончательную и чётко выраженную мысль, моим вниманием со свойственной ему грубостью завладел Даниэлле. Ему не нужны были мягкие тапочки, он и без них прекрасно умел подкрадываться бесшумно. Он заставил меня вздрогнуть, когда положил руку ко мне на плечо и развернул меня лицом к себе. Никогда до этого мне не доводилось видеть его с такого близкого расстояния.

Даниэлле был выше меня, ему пришлось немного наклониться, чтобы наши лица оказались приблизительно на одном уровне. На его поднятой ладони лежали четыре ярко-оранжевых пилюли, и только когда он стал вставлять одну из них в ухо, я понял, что на самом деле это беруши. Бахилы на мягкой подошве, маски для сна, беруши, видимо я угодил на заседание закрытого клуба с очень необычными правилами.

Когда я заткнул оба уха, мексиканец, больно дёргая за руку, внимательно осмотрел плотность прилегания оранжевых затычек, затем ткнул мне прямо в лицо указательным пальцем правой руки, длинный ноготь чуть не поцарапал мой нос.

Он нацелился пальцем на одно ухо, потом на другое, указал на собственные беруши и категорично покачал головой. "Не вынимать!" Жест его в расшифровке не нуждался, я согласно кивнул, хотя испытывал некоторые неудобства в связи с отсечением одного из чувств.

На этом непонятная подготовка неизвестно к чему закончилась, и можно было начинать. Мне предстояло дежурить возле столика с бутылками и внимательно следить за гостями, малейший намёк с их стороны тут же должен был превращаться в бокал избранного напитка. Сам Даниэлле приблизился к сцене, он отогнул ближайшую к нему часть занавеса, засунул за него голову, и свет в комнате сделался ещё более приглушенным.

В моих заткнутых ушах нарастал звон, хотя на самом деле я ничего не слышал. Со своего места я видел руки, лежащие на подлокотниках, прямо перед ними была сцена. А потом на неё вышла девочка.

Я бы дал ей точно больше восемнадцати, но всё же называл именно "девочкой", потому что в её лице сохранилось слишком много детских черт, просто не позволяющих обращаться к ней "девушка". У неё были немного полноватые щёки, которых она, вне всякого сомнения, стеснялась, их покрывали веснушки, захватывающие с своё владение ещё и нос. От накрашенных помадой губ, раздвинутых в неуверенной полуулыбке, на коже проступали ямочки. Она была слегка полновата, но свободное платье с закрытыми плечами и длинными рукавами ретушировали это.

На неё было приятно смотреть, она производила впечатление воздушности и застенчивости. В её движениях сквозила робость, и первые маленькие шаги по сцены явно дались ей с большим трудом. Вряд ли она могла разглядеть внутренность комнаты, потому как свет был направлен прямо ей в лицо, смотреть должны были на неё… вот только я лишь через несколько мгновений вспомнил про повязки на глазах строгих костюмов. Нет, смотреть они явно не собирались, они даже намеренно собирались именно этим не заниматься.

Девушка вышла на середину сцены, бросила немного испуганный взгляд за кулисы. Возможно, кто-то там подбодрил её или поднял вверх большой палец, как бы то ни было, после небольшой заминки девочка перестала нервно стискивать кулаки и гордо распрямилась. Я видел, как раскрылся её очерченный помадой рот, но ничего не слышал.

В тот момент, когда из лёгких девушки стала выходить мелодия, резкая перемена произошла с двумя гостями, сидевшими в креслах. Тот, что повыше, резко дёрнулся вперёд, своим движением заставив меня оторваться от происходящего на сцене, он всем корпусом наклонился вперёд и максимально возможно выставил вперёд шею, его кадык судорожно начал двигаться туда-сюда. Его сосед отреагировал совершенно иначе, толстячок с эспаньолкой напротив её сильнее растянулся в кресле и даже слегка растянул узкий галстук, завязанный под шеей тугим узелком. В моём понимании так принято разваливаться в кресле перед ярко пылающим камином после тяжёлого трудового дня.

Заметила ли девочка эти перемены? Не испугал ли её внезапный порыв одного из слушателей? А может именно поэтому свет и был направлен ей в глаза, чтобы она не отвлекалась от своего дела и была сосредоточена исключительно на нём?

Я не сомневался в том, что она пела, но как бы хорошо она не смотрелась в круге света, всё больше моё внимание переключалось на сидящую двоицу. Во мне крепло ощущение странности происходящего, да, видимо, я попал в какой-то частный и приватный клуб почитателей живой музыки, гости которого привыкли наслаждаться пением в комфортной обстановке, этим можно было объяснить закрытую дверь, полную шумоизоляцию, дорогие бутылки в шкафчике… но зачем тогда надевать на ноги мягкие бахилы и к чему затыкать уши нам? Чтобы ни единый звук не проник в непредназначенные для этого уши? Звучало бредово.

А повязки на глазах разве это не перегиб? Мне доводилось бывать на многих концертах, и ни разу я не видел человека, пришедшего на концерт, с повязкой на глазах. От этого веяло фанатичностью, но у всех свои причуды. Мысли продолжали крутиться в голове, параллельно я наблюдал за происходящим на сцене.

Девочка только что закончила одну песню, немного притупила глаза, поглядела на носки своих туфель, а потом практически сразу завела новую мелодию. Высокий костюм воспользовался короткой передышкой, но при первых звуках снова подался вперёд, его компаньон совершенно обмяк в своём кресле.

Уже не в первый раз у меня мелькнула мысль о том, чтобы незаметно вытащить затычку и хотя бы одним ухом послушать девочку. Правда где-то там в тени возле сцены находился молчаливый и неулыбчивый Даниэлле, который, возможно, наблюдал за мной. В моих ушах громко стучала кровь, и от этого монотонного звука соблазн убрать одну из затычек становился всё сильнее.