Магритт

– Сам знаешь куда положить.

Я закрывал входную дверь, а Марсель разглядывал стены, от которых отслаивалась слой за слоем темно-синяя краска. Паутина кабелей тянулась по стенам вверх, буравя низкий потолок в сырых разводах.

– У тебя же не самая дешевая подписка, верно? Хотя и похоже, что это самое дно. Но я видел дно и похлеще, – он вздохнул, глядя как я пытаюсь закрыть дверь плохо работающей картой. – Вы дикари, Кирилл. Неужели нельзя настроить это через ВейСинь[13]? Северные дикари.

Я пропустил его замечание мимо ушей. Карточка никак не хотела работать. Словно кто-то покопался в моем замке и потом неумело собрал его обратно. Марсель опирался спиной на грязную стену и постукивал хромовой тростью по перилам.

– Версаль, Кирилл, в этот раз я видел Версаль. Что сказать – красота запустения. Изрисованные граффити древние стены, но все еще величественные. Дом королей. Представь – полная тишина, желтое предзакатное небо и я в центре поросшего травой древнего дворца. Погруженный в медитацию и наслаждение одиночеством. Ради этого стоило тащиться на край мира.

– Это тебе там ногу прострелили?

Он задумчиво посмотрел на лодыжку.

– Нет. Это в Лондоне. Знаешь, я смотрел этому подонку в глаза, прежде чем тот спустил курок. Там первобытная ярость. Такой у нас уже не найти. Иногда не хватает среди всего этого, – Марсель стукнул по кабелю кончиком трости.

На улице пахло недавним дождем и горелым маслом. Марсель пощелкал пальцами и закрыл глаза. В лужах отражались желтые и оранжевые фонари. По мокрой улице сновали прохожие. Пожалуй, слишком людно. Марсель поднял руки, пропуская толпу цветных курток, выбритых затылков, мигающих в такт крикеру – вызывающему эйфорию смешению звуков и электромагнитных волн экутеров. Девушки и парни с тонкими шеями и горящими глазами: одни пятились задом, стараясь не выпасть из шумной беседы, другие фотографировали свинцовое небо, третьи неспешно орудовали палочками, держа навесу коробочки с рисом. Парень в пестром шарфе задел меня локтем, обернулся и с улыбкой сложил «десять» из двух пальцев. Единственное, что успел выучить, видимо. Такое же поток брел в обратном направлении. У фонарей собирались хангеры, ловили бесплатную сеть от кафе и оглядываясь загружали дорожки крикеров в запароленные телефоны – готовились к ночи.

Один поток следовал к площади Тайянг, где в небо летели горящие фонарики, а с огромных экранов лились потоки музыки и света от сменяющей друг друга рекламы под светящейся аркой. Другие спешили к подземным лабиринтам закрытых переходов метро, где закусочные, мелкие магазинчики, салоны тату и букмекерские будки сменялись и переплетались с замаскированными дверками и ходами в подпольные бордели и притоны и с закрытыми станциями, на которых постоянно было людно. Тут неон заменял солнце, а мощные колонки шум города наверху. Моя улица была потоком людского трафика между этими конечными пунктами.

– Я скучал по этому всему, – голос Марселя едва прорезался сквозь шум толпы и музыки. – Там такого нет. Дома такого нет. Так что твои замечания о рае еще очень и очень сырые. Или это мои замечания? – он снова засмеялся, прикрыв рот запястьем. – Нет, правда. В Ухане, Чэнду и даже Сянгане полиция разворошила бы этот праздник в считанные минуты. Там спокойствие и безопасность, умиротворенность дорогих ресторанов и кафе, безмятежность чайных церемоний и наслаждение призрачным настоящим, возведенные в степень. Богатство и роскошь не ставшие самоцелью. Постоянное ощущение того, что Учитель называл нирваной или чего-то близкого к этому. И там я встречу старость. А тут я проведу остатки молодости!

Я понимал, о чем он, но лишь отчасти.

– Тут можно также оставить и изрядную часть здоровья, – напомнил я.

– Людей вроде меня это не интересует. Как и большинство вот их, – Марсель ткнул пальцем в толпу. – Ты посмотри. Они все молодые и приезжие. Откуда? С Урала, Турана, Ирана, Элосы[14], Ливии и даже Европы. И у каждого призрачная надежда получить миграционный пропуск или хотя бы визу, прикоснуться к мечте, окунуться в нее. И у одного из ста тысяч есть такой шанс, но и он призрачный. А что они видят тут? Отражение недостижимого, и многих это вполне устраивает. Вот этого парня, например.

Он склонился над сгорбленной фигурой у подъездной двери.

– Есть юань? – спросил он меня и заполучив монету вложил ее в грязную ладонь бродяги. Из-под капюшона на нас смотрели настороженные глаза. – Большинство вернутся обратно, а часть займут место вот этого бедолаги и только счастливчики – твое. Держи, – он порылся в карманах и сунул за пазуху бездомного слегка потрепанную желтую карточку. – Фальшивая карта на социальную подписку. Пару дней поживешь в приличном общежитии, поешь субпродуктов и послушаешь радио, пока службы не разберутся что к чему. Хотя и потом ничего серьезного с тобой не сделают. Хуже точно не будет, – он поднялся и отряхнул руки. – Знаешь, Кирилл, по-моему, этого парня больше обрадовал юань.

Хлопали двери кофеен. Из них вырывались запахи пряных соусов и жареных грибов.

– Вот! – Марсель втянул носом аромат свежей еды. – К этому добавить немного риса, немного устричного соуса. Гунбао и пару стаканов холодной сиболийской водки. Идем, я чувствую, что мы сейчас поедим.

Он остановился взглядом на ресторанчике Во. Над низкой крышей висело свинцовое небо.

– Эй, стоп! Не сегодня, дружище.

Я остановил его, потянув за рукав. Марсель удивленно уставился на мои пальцы.

– Хочешь испортить мне ужин? Тут есть гунбао? Или только вьетнамская стряпня?

Я кивнул на плотно прикрытые двери ресторана.

– Спецобслуживание, понимаешь?

– О! – Марсель сделал большие глаза, задумчиво покачал головой и поманил меня пальцем. – Это я понимаю. Это хорошо. Только ведь и я спецклиент, верно?

Мне следовало быть более настойчивым. Но я не знал как. Марсель уже вошел в ресторан. Я видел его, подходящим к стойке. Видел, как подбежал и поклонился господин Во. На его лице сменяли друг друга услужливость и ужас. А еще видел настоящий бамбуковый пол и низкие столики, за которыми копошились силуэты в темных куртках. Один был совсем близко. Старик в маленьких круглых очках разминал в руках тонкую сигарету. Справа от него копался пальцами в тарелке круглощекий тип. Его пиджак едва не рвался по швам на широкой спине. Тонкая как стебель бамбука девушка в черном парике курила и водила пальцем по этикетке открытой бутылки вина. Старик наклонился и что-то шепнул ей, не отрывая взгляда от валика в пальцах. Девушка поднялась, изящно изогнувшись и прикрыла дверь.

Я стоял на улице. Раздраженно гудя, меня объезжали редкие машины. Наконец Марсель вышел. В руках он держал сверток, от которого поднимался белый пар.

– Для нас с тобой нашлись две порции бань куон[15]. Забавное место. Мне тут понравилось, – он присел на ступеньку крыльца и отдал мне сверток. Потом посмотрел на низкое небо, втянул воздух. – Знаешь, там, – он точно кивнул в сторону запада, – я уже начал теряться, забывать о том, что не нужно пытаться, нужно плыть по течению реки в безмятежности, не сопротивляясь потоку. Там все не так.

– А теперь вспомнил? – усмехнулся я. – Ты знаешь, что этот ужин мог стать для тебя последним?

– Вот и я о том же. Последним, первым – какая, по сути, разница? Тот, кто прострелил мне ногу там в Лондоне выбил бы эту дверь и взял свои бань куон. Я же поддался потоку, и он привел меня к моим бань куон, хотя мог бы и не привести. Понимаешь, о чем я?

– О какой-то дурацкой философии?

– Да нет же! – он засмеялся. – Я говорю о бань куон. И всего-то.

Он посмотрел вдоль улицы, потянулся.

– Знаешь, – сказал Марсель. – Мы вышли чтобы выпить, и мы это сделаем. Десяток чертовых стаканов на каждого. Только не того пойла, которое продают здесь.

– Ты не в себе, – заметил я.

Он поежился.

– Немного прохладно, – его трясло. – Знаешь еще что забавно? Там, где я был нет ни одного даосского храма. Нет, там полно храмов и самых разных. Только богов поменьше – строго говоря вообще один. И там в этих храмах тоже говорят о душе. Только не как у нас. Их душа не изменчива – она как нефритовая копия тебя самого с твоими мыслями и воспоминаниями, с твоими шрамами и царапинами. Как вечный памятник твоему истлевшему телу. Представить себе можешь такое?

– Ты чего? Поешь.

– Да. Сейчас.

Он поднялся и поправил куртку.

– На минуту отойду только. Ты начинай.

Марсель скрылся в маленьком переулке, отделявшем ресторан «Бао» от магазина с пустыми пыльными окнами. Там за углом послышались голоса и возня. Я вбежал в узкий проулок, все еще держа в руках теплый сверток. На узком пятачке между задней дверью ресторана, глухой стеной и темными окнами домов уже было тихо. Единственный фонарь заливал пятачок желтым светом. Парень в черном пиджаке и светлых штанах сидел в пыли, сжимая ладонями ногу чуть ниже колена. По темной ткани расплывалось бурое пятно. Марсель вертел в пальцах трость.

– Ты достойный человек, – тихо сказал он, обращаясь то ли к себе, то ли к замершему на земле. – Не нужно было выяснять все там. Ты правильно сделал, и мы с тобой не испортили ужин уважаемым людям. Лучше здесь, где мы никому не мешаем. Но я сильнее тебя и не хочу, чтобы ты затаил зло.

Марсель не видел меня. Он продолжал говорить, а трость внезапно прочертила дугу. В воздухе взвились и на мгновение повисли в свете одинокой лампы алые брызги. Человек упал лицом на землю, ухватившись рукой за шею. Он слабо дергался, словно от удара током, но не пытался встать. Марсель вздохнул и сжал трость двумя руками.

– Прости, Кирилл, – сказал он, не глядя на меня. – Мне нужно закончить. А потом мы поедим замечательных теплых бань куон.

***

Сумка! Я вскочил с кресла, опрокинув полный стакан. Он покатился по столу, разлив содержимое. За неплотно придвинутым шкафом в стене торчала дверка фальшивого сейфа. Нарочно грубая работа с простым ключом, сотней юаней, пачкой просроченных векселей и диском с отборной порнографией – типичная обманка. Остальное за железной задней стенкой, открыть которую можно нажав на углы и боковые стенки в определенном порядке. В сейфе явно кто-то копался, но деньги не взяли. За тонкой стальной стенкой же все было в порядке. Белая сумка и картонная разваливающаяся коробка, из которой сыпались пластинки таблеток и мелкие цветные одноразовые носители с крикерами[16]. Коробка меня совершенно не интересовала, к тому же я совершено не помнил про нее. В сумке лежал небольшой планшет в чехле. На его запароленном экране виднелась неглубокая трещина.

– Вот оно что, дружище Моно. Доверил мне ценное и от меня же припрятал что там. И как мне теперь вытащить пароль из твоей разбитой на части башки?

Я опустился на пол, отшвырнул планшет в сторону. Он слабо пискнул и экран погас.

– Чертов придурок! – я ударил себя ладонями по глазам. Они отозвались снопом искр. – Ты не мог хоть раз сделать что-то нормальное? Остаться живым, например? Непосильная задача, дружище?