Миров двух между

Сразу после освобождения из СИЗО я возобновил свои обращения с жалобами в областную прокуратуру. Изначально жалобы переправлялись в прокуратуру города, и здесь мне формально отвечали, что все происходящее законно. Но эти ответы я обжаловал вновь и вновь, и вот первое значимое известие из областной прокуратуры в декабре 2007 года гласило, что уголовное дело запрошено ими для проведения проверки. Это уже был хоть какой-то результат. От Рахимова никаких известий не поступало. Хотя они и должны были быть, но на тот момент я об этом не знал.

Несколько моих жалоб отправлялись непосредственно на имя прокурора области Владимирова. И в январе 2008 года мне сначала пришло уведомление за подписью Владимирова, что уголовное дело находится на повторной проверке в областной прокуратуре, а уже в феврале я получаю письмо за подписью того же Владимирова, где значится, что задержание, предъявление обвинения и заключение под стражу в сентябре 2007 года были незаконными и необоснованными.

Вот это уже был конкретный результат. И приложив это письмо, я на имя руководителя Тобольского отдела СК Курмаева направил требование о прекращении в отношении меня уголовного преследования. Ответа на данное требование так и не последовало. А в марте, прокуратура города, опять же отвечая на одну из моих жалоб, проинформировала, что постановлением следователя Маликбаева еще в январе месяце уголовное преследование в отношении меня прекращено. Причем было указано, что я о вышеизложенном был уведомлен официально со ссылкой на исходящий номер канцелярии Следственного отдела.

Лишь спустя какое-то время мне стало известно, что следователь Рахимов в декабре 2007 года покинул работу в Следственном комитете, а перед этим им было вынесено постановление, по которому с меня снимались ранее предъявленные обвинения по статьям 163 и 222 Уголовного кодекса. Далее дело было передано другому следователю, и уже им, после отмены руководством постановления Рахимова, было вновь вынесено постановление о прекращении в отношении меня всего перечня обвинений, предъявленных в сентябре. Кроме вышеприведенных статей о вымогательстве и передаче взрывных устройств мне вменялось еще и покушение на убийство. В этом же последнем постановлении значилось, что сотрудникам ОБОП по городу Тобольску надлежит установить лицо для уголовного преследования по данному уголовному делу

.

На этом можно было бы сказать, что вся эта история с обвинениями в вымогательстве для меня закончилась. Если бы не события 2012 года, к обвинениям в которых решили еще и прилепить это самое дело о вымогательстве у Голандо. И уже другой руководитель Следственного отдела отменит постановление от января 2008 года и возобновит в отношении меня то старое уголовное дело.

Законность этого действия вызывает громадные сомнения. Теоретически уголовно-процессуальный закон подразумевает, что постановление следователя о прекращении уголовного преследования вправе отменить руководитель Следственного отдела. Но закон фактически предусматривает это право на стадии, когда руководитель Следственного отдела проверяет это самое постановление следователя сразу после его вынесения. И либо соглашается с ним, либо своим постановлением отменяет. В моем случае, в 2008 году постановление о прекращении в отношении меня уголовного преследования никто не отменял, то есть руководитель Следственного отдела с ним был согласен. Более того, в 2007—2008 годах постановления о прекращении уголовного преследования, о прекращении уголовных дел и подобные им в обязательном порядке проверялись на предмет законности прокуратурой. И можно утверждать, что и прокуратура Тобольска на тот момент согласилась с вынесенным постановлением. Более того, уголовное дело дважды проверялось прокуратурой области, и выше было озвучено мнение по нему прокурора области Владимирова.

Однако два отъявленных негодяя, Савицкий и Скипин, трактовали закон по своему усмотрению, и в мае 2013 года первый негодяй отменил старое постановление в уголовном деле и передал дело в производство второму негодяю. И сделано это было лишь для того, чтоб буквально замусорить лишними материалами основное уголовное дело о взрывах почтовых ящиков.

По обвинениям в событиях 2005 года я буду оправдан полностью, и мне даже практически не придется ничего опровергать, ибо в суд не будет представлено ни одного доказательства в отношении меня. Но лишние материалы, свидетели, лишнее время судебного процесса, потраченное впустую, – все это в той или иной степени отразилось на приговоре, и это бесспорно. Изложив эту историю во всех деталях, я даю читателю возможность самому убедиться в вышесказанном самостоятельно и сделать соответствующие выводы.

Часть II. Миров двух между…

«…И мы стоим миров двух между,

Несем туда огнем надежду…»

(Велимир Хлебников «Гибель Атлантиды»)

Предисловие ко второй части книги

Открытием занавеса того захватывающего представления, в ходе которого меня осудили на одиннадцать лет, можно обозначить конец 2011 года. Со времени событий, описанных в первой части, минуло почти четыре года, и они успели порядком забыться. Хотя появление время от времени перед глазами некоторых людей, таких как Дима Билан, неприятно напоминало о прошлом. Но что поделать, город у нас небольшой, различных точек соприкосновения хватает. С тем же Биланом мы частенько встречались в музыкальной школе, которую посещали моя дочь и его сын, дети одного возраста.

Билан по-прежнему возглавлял местный уголовный розыск, правда, уже в чине майора. А начальником тобольского ОБОП к этому времени стал мой давний знакомый Эдик Рыжов, который, как я упоминал, по указанию Курмаева проводил обыск у меня дома в августе 2005 года. Состав сотрудников в обоих отделах сильно изменился и помолодел по возрасту.

Те ребятки из тобольского ОБОП, которых мне в прошлом было в чем обвинить, покинули столь благословенное место работы. Один ныне трудился на Севере в службе безопасности одного из предприятий нефтегазодобывающей отрасли, а второй создал в Тобольске частное охранное предприятие. В отношении меня они больше никак и ничем себя не проявляли, поэтому тема их криминальных деяний почти ушла в небытие.

Моя жизнь тоже немного изменилась. Из всех видов деятельности, которыми занимался ранее, я оставил лишь несколько, которые работали по большей части в пассивном режиме, практически не соприкасая меня с общественностью. Это позволило больше времени проводить с семьей, которая, кстати же, в конце 2009 года увеличилась рождением младшего сына.

В летнее время, с мая по сентябрь, наша семья переезжала жить на дачу, расположенную в садоводческом товариществе «Механизатор», которое находится от города на несколько километров дальше деревни Винокурова. Дачной агрономией в основном занимались мои старики, а для нас дача была местом временного жительства и летнего отдыха.

Так же, очень много времени в период дачного сезона я проводил на реке с удочками. Пристрастие к подобному времяпрепровождению появилось неожиданно и год за годом укреплялось. Супруга тоже поддерживала это увлечение, и нередко общее свободное время мы проводили на берегу реки всей семьей. В общем, жизнь текла размеренно и была стабильной.

Основным потерпевшим по уголовному делу о взрывах почтовых ящиков является Рифкат Чабаров. Именно к нему якобы неприязненное отношение вменяли мне как мотив к совершению взрывов. По материалам следствия, за полгода до общеизвестных событий я бесчеловечно избил несчастного Чабарова, а после того, как он по факту избиения инициировал в отношении меня уголовное производство в мировом суде, я надумал этого бедолагу еще и взорвать. Ну и, как решили наши доблестные полицейские, чтобы сразу не подумали на меня, для кучности и отвода глаз решил взорвать еще кого-нибудь.

Как только не представляли Чабарова средства массовой информации – и моим тестем, и соседом по дому, и просто пожилым человеком. Сам образ пострадавшего ему был создан запредельный, и можно позавидовать его артистизму, потому что роль невинной жертвы им была сыграна потрясающе.

Кто-то может подумать, что я решил поиздеваться над покалеченным человеком. Но отнюдь, я лишь говорю так, как это есть на самом деле. И кто на самом деле чьей жертвой является, это довольно спорный момент. К его травмам я не имею никакого отношения, а он как раз единственный человек, который доподлинно это знает. Знал это с самого начала, но, обуреваемый жаждой денег и пакости, сделал все возможное, чтобы помочь преступникам в погонах реализовать в отношении меня свои планы.

Разобраться во всем на самом деле очень просто. В уголовном деле нет ни одного факта, указывающего на то, что взрыв произошел именно в почтовом ящике Чабаровых. По ходу следствия это принято априори – раз потерпевший Чабаров, значит и взрыв произошел в его ящике. Тем более что установлен злодей Трушников, который это сделал, ну а чей еще ящик он мог минировать. И только один человек доподлинно знает истину, в каком именно ящике произошел взрыв, это сам потерпевший Рифкат Чабаров. Поэтому я и берусь утверждать, что Чабаров не только не является безвинной жертвой, которую, как и многих, ввели в заблуждение моей якобы установленной виновностью, но с самого начала он не просто знал обратное, но всеми правдами и неправдами преследовал цель моего дальнейшего заключения.

Кто-то может сказать, что пусть нет доказательств того, что потерпевший сунул руку именно в свой ящик, но нет и фактических доказательств, указывающих на обратное. Боюсь расстроить, но они есть…

В уголовном деле есть фотографии

с места происшествия, где запечатлена стена, на которой висели злополучные почтовые ящики. Фотографии были сделаны стороной защиты, и просто в удачный момент были приобщены к материалам дела во время судебного процесса. Подобные фотографии есть и в протоколах осмотра места происшествия

, которые составлялся непосредственно после случившегося.

На этих кадрах мы можем наблюдать шесть симметричных отверстий в стене – следы крепления трех вертикальных рядов почтовых ящиков. А так же виден след на стене, который оставил взрыв. Это единственный след, который можно отнести к взрыву, ничего подобного на той стене больше нет. Тем более, как эксперты описывали копоть на остатках ящиков, так и сам потерпевший по описанию очевидцев после взрыва был покрыт копотью – поэтому следы копоти на стене не просто следственны, но и полностью соответствуют другим следам последствия взрыва.

А еще нам доподлинно известно, что почтовый ящик Чабаровых находился в крайнем правом ряду. Только вот след от взрыва четко пропорционален среднему ряду ящиков и никак иначе, что прямо указывает на то, что взрывное устройство находилось в одном из почтовых ящиков среднего, а не правого ряда.

По ходу повествования я еще приведу немало фактов, опровергающих мою причастность к взрывам, но одного вышеприведенного уже достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы. Взрывное устройство в чужом почтовом ящике уже разрушает все причинно-следственные связи между мной и Рифкатом Чабаровым, что делает вмененную мне версию следствия целиком несостоятельной.

Поэтому я не только имею все основания, но и полное право, как человек, осужденный к одиннадцати годам за преступление, которого не совершал, назвать Рифката Чабарова подлецом и лжецом в одном лице. И его увечья, полученные в результате взрыва, нисколько не умаляют этих, названных мной в его адрес определений. А возвести их в квадратную степень позволяют фактические обстоятельства того, что человек, действительно чуть не лишившийся жизни и получивший серьезные травмы, сделал это объектом спекуляции и наживы.

А пока я постараюсь подробно и понятно описать что, как и откуда взялось в моей жизни, и как в действительности происходили все события.

Семьи Чабаровых и Бересток

– 1 —

Первым и наиболее близким моим знакомством из ныне живущих членов родни Чабарова, а по совместительству свидетелей в уголовном деле, можно назвать его зятя Славу. В далеком 1993 году Слава Бересток, половину сознательной жизни проживший в Крыму у бабушки, вернулся в город своего детства Тобольск.

Его отец, ныне покойный Анатолий Федорович Бересток, был близким другом нашей семьи. Возвращение непутевого блудного сына он не очень то приветствовал, но родная кровь есть родная кровь. Супруга Анатолия Федоровича, врач «скорой помощи», трагически погибла в автомобильной аварии, находясь в служебном автомобиле, во времена, когда Слава и его младшая сестра Ольга были еще детьми. Дочь Бересток-старший воспитывал сам, а сына отправил в Крым на воспитание к своей матери.

В Тобольск Славу тянула отнюдь не тоска по родным. Жажда больших и легких, по слухам, «северных заработков» с одной стороны и необходимость сбежать от накопленных беззаботной и безответственной жизнью в Крыму долгов с другой – это было мотивацией к перемене места жительства. Несколько лет по приезду в город Слава метался от одной работы к другой, пытался работать вахтой, заниматься коммерцией и оказанием услуг по строительству, пока отец не устроил его в организацию, где работал сам, УМС-39 треста «Строймеханизация». Там он работает водителем и по сей день. Немного громко сказано про водителя, потому что время от времени Славу лишают водительских прав за управление в состоянии опьянения, и временно он переходит в ремонтную структуру организации.

Пристрастие к алкоголю у Славы стойкое, но спиться до потери морального облика ему до сих пор не удалось, здесь я лишнего наговаривать не буду. Семья, дети, домашние хлопоты и тому подобное – все как у многих.

Примерно через год после своего появления в Тобольске Слава познакомился со своей будущей женой. Они вместе работали в какой-то небольшой строительной фирме, он был «принеси-подай», она – штукатур-маляр. К тому же еще она была приятельницей подруги Славиного коллеги по работе. Так что совместная жизнь зачиналась с того, что вместе работали и вместе компанией проводили досуг. Через некоторое время Галя (а по паспорту Галия, ибо татарка по национальности) поругалась с родителями и сбежала жить к Славе. А родители Гали, точнее мать и отчим, как раз и есть Наталья и Рифкат Чабаровы.

– 2 —

В 1995 году я и моя первая жена поддерживали довольно тесное общение со Славой и Галей. Так получилось, что свадьбы у нас были в один период времени, и первенцев ожидали в семьях тоже почти в одно время. Очень часто бывали друг у друга в гостях, в том числе и на каких-то семейных праздниках. Поэтому и с четой Чабаровых мне приходилось частенько сталкиваться. И если общение с Натальей не заходило далее приветствий, то с Рифкатом мы общались довольно близко. Тем более что он без супруги частенько посещал зятя, ибо тоже являлся любителем выпить. Так что в компании за одним столом мы с ним сидели довольно часто.

Кстати то, что его зовут именно Рифкат, я узнал лишь в начале 2012 года из копии заявления в суд. В семье и компаниях зятя его всегда называли Витей, Витькой. А так же я был очень удивлен, узнав из его показаний на следствии, что до декабря 2011 года ни он, ни Наталья со мной знакомы не были.

В то далекое время он точно так же работал где-то электриком, а вот Наталья руководила пунктом проката в КБО «Служба быта» в шестом микрорайоне. Даже еще в середине девяностых годов такая хорошо известная советскому гражданину служба еще существовала. И мне будет сложно объяснить нынешнему обывателю, какая выгодная должность была у Натальи. Будет или нет понятно, скажу, что имея связи в этой организации, можно было не покупать бытовую технику вообще, а пользоваться ей в прокат. И когда те же Слава с Галей первый год семейной жизни снимали для жилья квартиру, то вся техника была предоставлена Славиной тещей в прокат.

– 3 —

Наше тесное общение с семьей Бересток закончилось с рождением детей. И если мы с супругой были счастливы от рождения сына Антона, то семье Бересток повезло меньше. Ребенок у них родился с челюстно-лицевой патологией, и Галя, посовещавшись с мужем и мамой, отказалась от него в роддоме. От своего близкого окружения Слава с Галей пытались скрыть этот факт, говоря всем, что ребенок умер при родах и его кремировали. Но город у нас маленький, жена одного моего близкого приятеля работала акушеркой в роддоме и принимала непосредственное участие в родовом процессе Гали. От нее то я очень быстро узнал, что случилось с ребенком семьи Бересток на самом деле.

Для нас с супругой подобное явление было выше всякого понимания – как можно отказаться от собственного ребенка. А для Славы с Галей это было как в порядке вещей. У той же Гали не наблюдалось какого-то сожаления по этому поводу, только при встрече с нами у нее глаза горели злостью, завистью и ненавистью, как будто это наша вина была в том, у них нет ребенка. Поэтому как-то само собой общение с их семьей тогда было прекращено. Лишь при случайных встречах на улице, бывало, мы перекидывались парой фраз.

В дальнейшем отношения с ними имели периодический характер. В мае 1998 года мы с супругой накануне нашего развода по стечению обстоятельств оказались на празднования дня рождения Славы. В семье Бересток как раз перед этим родился второй ребенок. Осенью этого же года я избавлялся от старых детских вещей в своем доме и решил, что кое-что полезное может пригодиться новоиспеченным родителям. Тогда же мне и стало известно, что после рождения второго ребенка Слава и Галя решили забрать из детдома своего первенца, которого бросили после рождения. К тому времени ему уже сделали ряд операций и внешне он немногим отличался от обычного ребенка. На момент моего визита к ним детдомовец находился в их доме всего лишь пару дней. Я понаблюдал за отношением Гали к нему, но не увидел ни радости, ни материнской заботы. Отношение было как к чужому ребенку, которого родители оставили на вечер у соседей, а последние не знают что с ним делать.

Следующий визит в семью Бересток был уже только через пару лет. Я даже не помню, что послужило поводом к нему. Момент, который я застал, очень не порадовал – Галя лупила старшего сына за какую-то мелочь. Накоротке высказав ей свое неприятие такого отношения к ребенку, я покинул их дом, и после этого не бывал там уже около десяти лет. Их старшего сына я тогда видел в последний раз в жизни – в скором времени они определили его в иногородний интернат, а приезжая на каникулы этот ребенок в основном проживал у Галиных родителей, то есть у Чабаровых.

А вот Слава изредка заглядывал в гости. Целью его визитов, как правило, было занять денег или найти в моем лице компанию для продолжения ранее начатой где-то пьянки.