Ельцин как наваждение. Записки политического проходимца

– Пойдем, а то он скоро уедет на теннис, а после сразу домой.

Ельцин слушает меня с таким выражением лица, будто я рассказываю ему анекдот, глупый, но забавный.

– И тут КГБ наследило! Хорошо бы об этом написали все завтрашние газеты. Мол, в машину, в которой Ельцин ехал на встречу с избирателями, врезался автомобиль, которым управлял сотрудник КГБ.

– Так он же не сотрудник. Давно в отставке.

– Все равно. Никто, понимаешь, не поверит в такую случайность, – Ельцин задумался, – поэтому надо написать так: мол, был совершен наезд, за рулем сидел кто-то из КГБ. А что это значит? То, что готовилась серьезная провокация, возможно, даже физическое устранение.

Нет, пожалуй, в этом вопросе наши с шефом интересы расходятся. Ничего такого писать я, конечно, не буду. Меня с такой писаниной в «Комсомолке» на смех поднимут. Да и без меня отыщется немало желающих раздуть этот мыльный пузырь.

…На следующий день московские газеты пестрели броскими заголовками: «КГБ планировал устранение Ельцина», «Сотрудник КГБ совершил наезд на автомобиль Ельцина», «Ельцин должен был погибнуть в автокатастрофе», «КГБ заметает следы. Машина оперативного наблюдения была замечена на месте аварии». И почти в каждой – имя старика, рассказ об его службе в органах и догадки относительно того, почему именно ему была поручена операция. Суханов ходит с видом начинающего фокусника, который после долгих и безуспешных попыток наконец-то вытащил из колоды нужную карту. Он почему-то решил, что шум в прессе – это моих рук дело, и в благодарность угостил стаканчиком дорогого виски (презент шефу от британского посла).

По шестому этажу, где издревле квартирует «Комсомолка», бродит неприкаянный Федор Сизый, генеральный директор газеты «Деловой вторник». Как всегда, подшофе. Отношения у нас более чем товарищеские, а потому мой юный коллега (он лет на пятнадцать моложе меня) не особо стесняется в выражениях:

– Ну что, Пашуня, затравили вы со своим Борисом Николаевичем бедного старичка, ухайдакали ветерана!

– Ты чего несешь, Федор?!

– Что несу, что несу! Вот, сам почитай, – и сует мне распечатку с сегодняшней новостной ленты Интерфакса.

Сообщение небольшое, всего несколько строк: водитель, наехавший на улице Горького на автомобиль Б.Н. Ельцина, госпитализирован с острым сердечным приступом. Да, история и без того скверная, а теперь она может приобрести совсем дрянной аромат. Не приведи господь, со старичком случится что-то фатальное. Представляю, что тогда об этом напишут все наши газеты. Примерно то же, что сейчас изрек захмеленный Сизый: затравили, ухайдакали! Надо звонить Суханову…

– Лев Евгеньевич, ваш старик с «Жигулей» попал в больницу. Я звонил в приемный покой, мне сказали, состояние тяжелое.

– Сочувствую. А мы тут при чем?

– Мне кажется, шефу стоит навестить его, и как можно скорее.

– Это еще зачем? – Суханову явно не импонирует такая перспектива, поскольку все хлопоты по организации показательного визита в больницу наверняка лягут на его плечи. – Не вижу в этом никакой надобности!

– А надобность, Лев Евгеньевич, вот в чем: этим шагом мы продемонстрируем избирателю, что если Ельцин вдруг оказывается в чем-то неправ, он признает свою неправоту и этого не стыдится. Представляете, как будет воспринят такой поступок? На ура!

Суханов задумывается. Похоже, в конечном счете, мое предложение не показалось ему лишенным здравого (точнее – имиджевого) смысла. Но он не уверен, что шеф воспримет его с пониманием. Поэтому хочет переложить тяготы переговоров на меня, человека «вне системы», на которого бесполезно топать ногами.

– Что ж, приезжай. Шеф на месте. Предложи ему сам.

…Вопреки моим ожиданиям, моя идея Ельцину понравилась. Но он развил ее по-своему, придав черты благородного всепрощения:

– Правильно. Надо навестить. И чтоб после в газетах коротенькая информация: дескать, по поручению Ельцина навестили, передали, пожелали, ну, и всякое такое. Это покажет людям, что Ельцин не злопамятен и что умеет прощать!

Суханов, увидев, что шеф от предложенного не впал во гнев, решает высказать свое мнений:

– Борис Николаевич, может, вам стоит самому его навестить? Это произвело бы хорошее впечатление.

Ельцин на секунду задумывается. Видимо, взвешивает все «за» и «против» своего похода в больницу. Последние перевешивают первые, и он принимает решение:

– В больницу пойдет Павел, – и решительно хлопает ладонью по столу, что обычно означает завершение всяких дискуссий. – Он свой, и в то же время со стороны, из «Комсомолки». Политически так будет правильнее. Нет возражений?

Возражений нет.

Детали того похода в больницу – как старик воспринял мое появление, что я ему сказал, что он мне ответил, на какой ноте мы распрощались – в памяти не сохранились. Запомнилось только то, что наше великодушие он отчего-то не оценил.

Глава 4

Здесь вам не там

Главное уже решено – визит Ельцина в Японию состоится в январе 1990 года, то есть уже менее чем через месяц. Он будет носить неофициальный характер: шеф прилетит в Токио как частное лицо по приглашению частной телекомпании Tokyo Broadcasting System (TBS). Все его выступления в ходе этой поездки будут отражать сугубо личную точку зрения, и японские власти не должны связывать ее ни с позицией Верховного Совета СССР, ни с позицией каких— либо политических сил России. По этому поводу у нас были долгие споры с японской стороной, но в итоге удалось прийти к согласию. Так же, как и по другим вопросам – по срокам, по программе пребывания, и даже по сумме гонораров за публичные выступления, которые, по настоянию Бориса Николаевича, должны быть потрачены на одноразовые шприцы для нескольких российских больниц.

До сих пор все детали предстоящей поездки мы с Ярошенко выясняли через аккредитованного в Москве корреспондента TBS, но вчера телекомпания прислала на переговоры двух своих директоров, которые должны рассказать нам о программе визита в целом. Наверное, наши японские коллеги притомились с дороги, потому как полдня не выходили на связь, а потом позвонили и назначили встречу на восемь вечера. Для нас с Ярошенко время выбрано не очень удобно, но Суханов доволен – он раньше и не освободился бы.

– А где мы с ними встречаемся?

– В офисе TBS на Кутузовском проспекте.

Суханов и этим вполне доволен:

– Хорошо хоть не в каком-нибудь ресторане. А то они это дело любят.

Еще вчера, узнав о приезде гостей, мы решили не звать Ельцина на переговоры. Не царское это дело, встречаться с менеджерами закордонных телекомпаний. Прежде сами все выясним и обсудим, а уж после доложим ему о том, что и как. Японские друзья даже не догадываются, как мы сейчас рискуем. Борис Николаевич, в общем и целом, человек не особо капризный, но если ему вдруг что-то не понравится, не задумываясь, перечеркнет все одним махом. Может, даже вообще откажется куда— либо ехать, с него станется.

Но о таком варианте, признаться, даже и думать не хочется. Не потому, что мы с Ярошенко на организацию этой поездки потратили много сил и времени, а принимающая сторона еще и немало денег. Главная причина не в этом. Она чисто репутационного свойства. Дело в том, что после нашего, в общем— то, провального визита в Америку (а с тех пор прошло всего ничего – менее трех месяцев) политические лидеры Запада переменили свое отношение к Ельцину в худшую сторону. Они и прежде были настроены к нему довольно скептически, но теперь его вообще мало кто рассматривает как желательную альтернативу Михаилу Горбачеву.

Недели две назад именно на эту тему у меня был долгий и откровенный разговор с известным французским социалистом Жаном Эленштейном. Тот, буквально, накануне нашей встречи, побывал у Франсуа Миттерана. Не как у президента республики, а как у товарища по социалистической партии. От него и узнал, что после нашего американского фиаско многие западные политики в приватных беседах отзываются о Ельцине весьма нелицеприятно – как о невоспитанном, малообразованном популисте, к тому же еще и отчаянном пьянице. И, естественно, задаются вопросом: может ли такой человек быть надежным партнером? Поэтому нам сейчас так важен эффектный зарубежный вояж, который реабилитировал бы Ельцина в глазах западной политической элиты. Нужно отыграть потерянные в Америке очки и, по возможности, набрать новые. Что же касается нас, его внештатных (мы с Ярошенко) и штатных (Суханов) помощников, то мы учтем все прошлые огрехи и недочеты. Мы установим строжайший режим труда и отдыха. Мы продумаем каждый тезис, каждый посыл, каждую реплику. Мы подготовимся так, что японцы, прощаясь с Борисом Николаевичем, будут обливаться слезами: «Иттэ ирасяй! – Возвращайся скорее!».

Конечно, мы могли бы задуматься о стране попроще, у которой, как минимум, нет к СССР территориальных претензий. Например, об Италии или Франции. Но там обласкан Горбачев, и он в тех краях уже успел, что называется, обобрать самые спелые политические ягоды. А в Японию советский лидер не ездил, и в ближайшее время едва ли поедет. И все знают почему – по причине двух «невозможно»: невозможно приехать и отказаться обсуждать проблему «северных территорий», и невозможно согласиться на ее обсуждение, не имея в загашнике ничего, что могло бы поколебать японскую непримиримость. Поэтому визит в Японию – это эффектный ход, который продемонстрирует миру то, что мы хотели, но так и не смогли продемонстрировать в Америке: Ельцин не уклоняется ни от каких проблем, Ельцин решает любые проблемы! А потому, при всех его недостатках и слабостях, при всем незнании дипломатического политеса и слабой осведомленности в World Politics, он может рассматриваться как желательная перспектива для России и как альтернатива политически угасающему Горбачеву.

…Въезд во двор респектабельной сталинской многоэтажки на Кутузовском проспекте перекрыт шлагбаумом. Из стоящей возле него будки выглядывает милиционер, явно служащий не по милицейской части. На него достаточно взглянуть, чтобы догадаться – наша машина на охраняемую территорию не проедет ни при каких условиях. Он жестом просит нас подойти и через приоткрытую дверь задает интересующие его вопросы: «К кому? Подъезд, этаж, номер квартиры?», после чего берет в руки наши служебные удостоверения и заносит их данные в лежащий перед ним толстый гроссбух. Суханов недовольно морщится: и зачем это надо?

– Затем, что такой порядок. Вот когда они, – «девятошный» мент трясет депутатским удостоверением Виктора Ярошенко, – этот порядок отменят, мы ничего записывать не будем. А, может, даже вообще отсюда уйдем.

– Думаете, станет хуже?

– Эти, – он кивает на стоящие в ряд машины с дипломатическими номерами, – умолять будут, чтоб мы вернулись! С нами, и то тут чуть ли не каждый день что-то случается – то дворники снимут, то зеркало оторвут. А уж без нас такое начнется, мало никому не покажется.

Бдительный охранник с пистолетом на боку и иномарки на любой вкус и цвет – не единственное, что отличает этот ареал комфортного обитания иностранцев. Гораздо более сильное впечатление на нас производит подъезд c лестницами, устланными ковровыми дорожками, и с бесшумным лифтом, благоухающим ароматами ненашенского парфюма. Ничего из того, к чему мы привыкли – ни весящих на одном гвозде почтовых ящиков с вывороченными дверцами, ни разбросанных по полу грязных рекламных листовок, ни стойкого аромата человечьих и кошачьих испражнений. Другой мир, в котором хочется жить. Но, увы, это не наш мир. Глядя на него, Суханов произносит с какой-то неприязненной завистью:

– Да-а, у нас так живет только высшая номенклатура!

Похоже, наш коллега не может разобраться в своих чувствах: осуждает он подобный стандарт элитарного бытия или завидует тем, для кого он – обыденность? Но мы с Ярошенко воспринимаем его слова, как продолжение нашего дневного диспута, непосредственно касающегося предстоящей поездки в Японию. Мы битый час ломали голову над тем, какой авиакомпанией лететь, какого класса брать билеты и как регистрироваться в Шереметьево – на общих основаниях или через же Депутатский зал. Для кого— то, вероятно, это и не самые важные вопросы, но только не в нашем случае.

После возвращения из Америки лейтмотивом всех выступлений и интервью нашего шефа стала борьба с необоснованными номенклатурными привилегиями. Предложенный им лозунг текущего политического момента будоражит воображение истомившихся в бесправии граждан: «Сам живу, как все, и ни одному чиновнику не позволю жить иначе!». Едва ли не каждодневно он обличает зажравшихся партократов, возомнивших себя людьми высшего сорта, особой кастой, и рассказывает про то, как не гнушается посещать районную поликлинику, как нередко пользуется общественным транспортом, как питается тем, что супруга покупает в обычном московском гастрономе. Ей, как Раисе Максимовне Горбачевой, не доставляют на дом продукты из кремлевской «кормушки». Постоит вместе со всеми в очереди – что сумеет достать, тому и рада, тем и кормит семью.

– Вы представляете, какой в прессе поднимется шум, если журналисты вдруг прознают, что мы в Шереметьево воспользовались Депутатским залом? А если полетим не Аэрофлотом, а какой-нибудь западной авиакомпанией, да еще в первом классе?

Не знаю, как Суханова, а меня убеждать не надо. Уверен, на сей раз мы не должны прокалываться даже в таких мелочах. Мне хорошо известно, насколько скептически настроено наше журналистское сообщество к обещаниям шефа поставить на место самодовольную и всевластную номенклатуру. У себя в редакции уже доводилось читать в гранках подготовленные к публикации заметки про, якобы, царившее в Свердловской области сословное византийство, в пору княжения там Бориса Ельцина. От их появления на полосе «Комсомольской правды» спасала только удивительная осторожность ее главного редактора Владислава Фронина, в условиях политической неопределенности предпочитающего не вмешиваться в разборки между «нашими» и «вашими».

В отличии от меня и Ярошенко, у Суханова нет уверенности, что технические детали нашего полета в Японию имеют какое-то касательство к лозунгам шефа о борьбе с необоснованными номенклатурными привилегиями. Во всяком случае, днем мы не смогли убедить его в обратном. Но сомнения, похоже, посеяли.