Куни

Девушка тут же потеряла ко мне интерес и снова убежала на охоту за комментариями. Я вскинул фотоаппарат и сделал целую серию неудачных снимков. На одном грузчик повернулся задницей, на другом некрасиво нагнулся, на третьем снова зад грузчика, парочка фотографий могли получиться, но в кадр влезла тётка в черном пальто. Проклятие! Наша выпускающая не слишком строга к качеству, но я что, зазря окончил курсы репортажной съемки?

– Хочешь, иди, поговори с интересным человеком, – пропищало у меня над ухом.

Рядом снова возникла Дунаева. Я посмотрел на неё через объектив. По лицу было видно, что беседа с бородатым парнем в зеленой спецовке её сильно впечатлила.

– Нет, спасибо. Мне не нравится его борода.

– Он собирался стать священником, но вместо этого пошел воевать, – не унималась девушка.

– Да лучше бы он стал священником, – сплюнул я. – Из двух зол надо выбирать меньшее.

– Какой же ты всё-таки…

Дунаева снова подбежала к оператору, сказала ему что-то и вернулась.

– Что у тебя сегодня такое недовольное лицо-то, а? – Думаю, ей не было дела до этого, просто очень хотелось меня растормошить.

– Пытаюсь сфотографировать грузчиков, а эти бюрократы лезут в камеру. Лишь бы где засветить свои рожи, – это у меня вырвалось, потому что ещё не обедал, а когда я голоден – всегда злой.

Ещё одна попытка, и у меня всё получилось. По крайней мере, теперь было из чего выбрать. Больше всех мне понравилась фотография, где удалось сфокусироваться на коробке.

– А может, тебе самому свалить отсюда со своей щёлкалкой… – вдруг воскликнула тётка-чиновник. Она проронила ещё одно слово, но я не буду его повторять…

– Что, простите? – Изумился я, не сразу поняв, что эти слова адресованы мне.

– Да ничего! Много о себе думаешь, – уже спокойнее, но со злобой ответила женщина.

Увидев радостное лицо Дунаевой, я понял, что тут без неё не обошлось. Она ей всё передала дословно и про «рожи» и про «лишь бы, где засветиться».

Девушка сделала «рожки» и показала мне язык. Мне очень хотелось назвать её дурой, так и вертелось на языке, но я язык прикусил.

– Со своей щёлкалкой, ха-ха!

Ещё мне хотелось сказать, что «щёлкалка» это она и есть, но и от этого воздержался. Заставив себя быть снисходительным, я сделал глубокий вздох и с наигранной тоской произнес:

– Не подходи ко мне сегодня больше, Тань, окей?

– Чего это? – Дунаева поменялась в лице.

Похоже, получилось произвести нужный эффект, и она, не получив от меня желаемой реакции, почувствовала себя по-дурацки. Может быть, даже поняла, что не стоило этого делать и что это не смешно. Но, думаете, эта девушка когда-нибудь признает неправоту, даже в порядке исключения?

– Это что за грубость? Ты же так сказал! Говорить за глаза гадости – плохо. В детстве не учили? – Дунаева сморщила лоб.

– Тань. Я не прошу тебя читать мне морали. Просто оставь меня в покое, – Я демонстративно отвернулся и занялся фотоаппаратом.

Девушка всё ещё стояла рядом. Ей было в новинку моё безразличие.

– Ясно, ты воспринимаешь только лесть! А всё, что указывает на твою ошибку или некомпетентность в каком-либо вопросе, тебя компрометирует как «мачо», и ты воспринимаешь это в штыки! – Её прям прорвало на длинные слова. Причем без единой запинки. Всегда завидовал её безупречной дикции…

– Куда мне до таких профессионалов как ты, – выдохнул я.

– Нет, это ты возомнил себя крутым и пытаешься на чужой проблеме себя как классного, оперативного журналиста возвысить!

– Бог мой… Это тут причем? О каких чужих проблемах речь? Я тебя прошу избавить меня от своего присутствия! Это для тебя слишком сложно? – Кажется, я повысил тон.

– Да, притом что ты всё делаешь на публику и ждешь похвалы! Фу!

Не знаю, к чему она всё это сказала. Я мог ответить, что каждое её слово – самокритика. Напомнить про её коллекцию дипломов участника и иронично поинтересоваться, в каком возрасте она собиралась стать звездой? Но потом мне за это пришлось бы извиняться.

– Ты ждешь, когда я начну оправдываться?

– Нет, не жду, просто я знаю, что права, и мне доставляет чертовское удовольствие разоблачать тебя, пусть сейчас это и никто не слышит.

– И перед кем тогда ты меня сейчас разоблачаешь? Передо мной самим что ли? Что я, себя не знаю?

Больше Дунаева не сказала ни слова, просто стеганула меня взглядом, будто намерена больше никогда со мной не здороваться.

Говорят, что все мужчины творческих профессий обязательно хулиганы, бабники и алкоголики. Ссылаясь на многих моих коллег, могу сказать, что так оно и есть. Но что касается меня, то первое ко мне не относится, второе с натяжкой, а третье и вовсе нет. Выпиваю я нерегулярно и потому пьянею от половины бутылки не самого крепкого вина. В то время, когда все за моим столом уже пропустили по бокалу шампанского и, не дожидаясь первого тоста, откупорили коньячок, я не спешил выбирать напиток. Не хотелось быть пьянее Дунаевой.

Таня пришла как раз к началу торжественной части. Заметив её, я улыбнулся и указал на стул рядом с собой. Девушка, конечно, могла пренебрежительно фыркнуть и поискать другое место, но она не из обидчивых. Эта её черта мне нравится больше всего. Таня тоже была рада меня видеть.

В тот вечер Дунаева была очаровательна, и мне казалось так ещё до того как я выпил. Она надела короткое темно-зелёное платье со свободной юбкой и открытыми плечами, распустила волосы, которые обычно собирает в хвост. Иначе говоря, выставила напоказ именно то, что у неё хорошо.

– Что тебе налить? Вина? – Я спросил сразу, потому что какой-то там из заместителей руководителя по информационной политике подводил свою хвалебную речь к концу, и собравшиеся держали рюмки наготове.

– Да, давай вино. Я бы выпила чего покрепче, но впереди библионочь, – с сожалением сказала девушка. Выпить она не дура, ещё с прошлого пресс-тура знаю.

– Красное или белое?

– Красное.

– Тогда и я выпью красного.

На фоне, подглядывая в бумажку, всё ещё ораторствовал лысоватый заместитель. Речь его была слишком помпезной и очень уж шаблонной, как и бывает на подобных торжествах. Он закончил словами: «Ваша газета уникальна тем, что это не рупор власти, а настоящая народная газета!». Любопытно, открывал ли он её хоть раз?

Над залом разнёсся мелодичный перезвон. Теперь можно было не смотреть в сторону дядьки из министерства. С соседнего столика нам с Танькой подмигнул Котлов, подняв и опустив стакан с соком – он был за рулём. В то же время, Гордеев уже с красной мордой пил с кем-то на брудершафт.

Я лишь коснулся вина губами, сделал вывод, что оно крепковато, и добавил в бокал минеральной воды. Надо отдать должное, вино хотя и имело патриотическое название, было неплохим.

– Лучшая закуска к вину – это сыр, – сказал я, перемещая себе в тарелку по кусочку от каждого сорта.

– Пособирай и мне тоже, – попросила Таня.

– Мёдом полить?

– Зачем?

– А как есть сыр без него?