Двести встреч со Сталиным

Лашевича на месте не оказалось: он был в отъезде. Я, понятно, решил ждать его возвращения. <…>

Через несколько дней вернулся Лашевич. Я тут же с ним встретился и рассказал о поручении, которое мне дано для него от имени Ленина.

Внимательно выслушав меня, он очень обрадованно сказал: «Хорошо, что вы приехали. Мы, как провинциалы ничего подобного даже не предполагали, и немало бывших троцкистов было бы у нас избрано на съезд. Но теперь мы это учтем. Передайте в Москве, чтобы Ленин не беспокоился за Сибирь».

Поездка в Сибирь заняла в общей сложности больше трех недель. Вернувшись, я снова побывал у Сталина, рассказал о выполнении данного мне поручения, об общем положении в партийных организациях Сибири, о своих впечатлениях, о людях, с которыми пришлось познакомиться.

В конце беседы Сталин сказал, что в ЦК есть мнение направить на работу в наш губком Угланова, работавшего до этого секретарем Петроградского губкома.

– Он не сработался там с Зиновьевым, пошли неприятности, и ЦК решил отозвать Угланова из Петрограда. Вместе с тем, он способный, растущий партийный работник. Выходец из приказчиков, вступил в партию еще до революции. Имеет опыт руководящей партийной работы. Мы считаем целесообразным послать его к вам в Нижний. Он мог бы пока поработать у вас заворготделом вместо Коршунова, а со временем, когда пустит корни в вашей организации, а вам подойдет время перейти на другую работу, Угланов сможет вас заменить. А Коршунова мы направим в другую губернию…

Предложение об Угланове оказалось для меня неожиданным. Я не был с ним знаком, но Сталин так убедительно его рекомендовал, что у меня не могло возникнуть никаких возражений против его кандидатуры. К тому же я понимал, что после работы на посту секретаря одной из самых крупных партийных организаций страны с работой у нас Угланов, конечно, справится.

На том и порешили. Я вернулся в Нижний, а через несколько дней приехал Угланов.

А.И. Микоян. В начале двадцатых…

Политиздат, М., 1975. С. 140–142, 143, 144–145.

С. М. Буденный, 3—10 апреля 1922 года.

Сразу же после съезда, 3 апреля, состоялся Пленум ЦК партии, на котором И.В. Сталин был избран Генеральным секретарем Центрального Комитета РКП(б). Это я узнал от М.В. Фрунзе. <…>

Еще на съезде, когда Сталин беседовал с военными, он сказал, что хотел бы после съезда подробно поговорить со мной о кавалерии, о развитии в нашей стране коневодства и о других, как он сказал, «неотложных вопросах».

Желание Сталина побеседовать со мной было как нельзя кстати: судьба кавалерии, судьба коневодства в стране меня глубоко волновали. Я был рад предложению Иосифа Виссарионовича и сказал, что в любое время я могу зайти в ЦК.

– Зачем в ЦК, – улыбнулся Сталин. – Помните декабрь 1919 года, когда я приезжал в Велико-Михайловку и мы проводили первое заседание Реввоенсовета Конной армии? – Помню, Иосиф Виссарионович.

– Вы тогда меня очень тепло встретили… А почему я должен вас обижать? Приходите ко мне домой.

– Хорошо, Иосиф Виссарионович.

Я долго не решался звонить Сталину. Теперь, после избрания его на пост Генерального секретаря, он был, конечно, страшно загружен. Не время сейчас говорить о кавалерии и коневодстве. Есть более важные вопросы. Лучше отложить нашу беседу на другое время. Возможно, я так и уехал бы. Но о моем разговоре со Сталиным узнал М.В. Фрунзе. Он сказал:

– Обязательно позвоните, настоятельно рекомендую. Сталин очень интересуется кавалерией. А теперь ему и по долгу службы надо заниматься вопросами строительства и укрепления Красной Армии.

Собравшись с духом, я позвонил Сталину. Ответ был коротким:

– Приходите, жду.

Когда я пришел, Сталин не сразу заговорил, давал мне возможность собраться с мыслями.

– Ну, как дискуссия? – спросил он. – Троцкий и его сторонники против военной доктрины, старая песня… – Он молчал, задумчиво раскуривая папиросу. – Владимир Ильич серьезно заболел, а обстановка в стране тяжелая. Переход на мирное строительство, ликвидация последствий войны – дело сложное, потребует от коммунистов больших знаний, практических навыков, умения организовать массы, возглавить массы и опереться на массы, и больше внимания мелочам, именно мелочам. Все великое строится из малого. Сталин заговорил о взглядах Фрунзе на единую военную доктрину. Он сказал, что полностью разделяет точку зрения Михаила Васильевича.

– Красную Армию мы будем укреплять, поднимать ее боеготовность из года в год. И кавалерия нам еще крайне необходима, – продолжал Сталин. – Что нужно сделать для ее развития как стратегического рода войск? В этом вопросе вы человек более компетентный, чем кто-либо другой.

Я сказал, что конница находится сейчас в тяжелом положении и, чтобы видеть это, не надо быть большим теоретиком. Проводимая реорганизация кавалерийских соединении сводится, по сути дела, лишь к их сокращению, другие вопросы пока не затрагиваются,

– Какие же это вопросы? – спросил Сталин.

О них мы не раз сообщали Главкому и РВС республики, в частности, давно шла речь об увеличении числа орудий для кавалерийских частей, да и для всей армии, но все остается без изменения. В полку отдельной кавалерийской дивизии лишь два орудия, в полку отдельной кавбригады – одно.

– А у Пилсудского, как помнится, было шесть орудий? – спросил Сталин.

– Пять, Иосиф Виссарионович.

– Еще что вас тревожит?

При современных средствах наблюдения и поражения, говорил я Сталину, конница становится все более уязвимой с земли и воздуха. Важнейшее условие успеха ее атак – внезапность. Только при этом она наносит большой урон противнику. Стремительная атака конных масс наводит ужас на врага, подавляет волю к сопротивлению. Но условия для успешной атаки конница обязана подготовить сама. <…>

Опыт 1-й Конной убеждал в том, что в Красной Армии необходимо сохранить стратегическую конницу, действующую самостоятельно. Кроме того, конные части следует придавать стрелковым дивизиям. Реорганизация проводилась без достаточного учета опыта гражданской войны. Все это поставило конницу в очень тяжелое положение…

Сталин слушал меня не перебивая.

– Да, вижу, с кавалерией совсем худо, – сказал он. – Вам бы следовало вместе с Клементом Ефремовичем представить по этому вопросу специальное письмо. Но будем считать ваше сообщение за мнение Реввоенсовета 1-й Конной. Я сказал, что если надо, то через неделю такое письмо представим. Сталин махнул рукой.

– Не будем терять времени. Лучше подумайте, как успешнее подготовить Боевой устав кавалерии. Дело это очень нужное. Затем разговор зашел о коневодстве и коннозаводстве. Признаться, я не ожидал, что Сталин сведущ в этом деле. Он знал, сколько было в стране лошадей, сколько осталось после революции.

– Будем брать курс на полную механизацию народного хозяйства, в том числе, земледелия, – сказал Сталин, – но пока построим заводы, пока научимся делать машины, придется выезжать на лошади. Ныне она – главное средство производства. Поэтому развитие коневодства сейчас – важнейшая задача.

Я сказал Сталину, что, если не будут приняты чрезвычайные меры, мы обречем наше коневодство на страшный упадок. Помимо восстановления конского поголовья надо особое внимание обратить на улучшение качества лошадей, выделить для деревни достаточное количество племенных, кровных. Этим мы заинтересуем самих крестьян, которые охотно помогут нам, и тогда сможем закупать хороших лошадей для армии.

Сталин заметил, что на его взгляд, необходимо разработать единый государственный план использования племенного материала и расходования спецкредита.

– Но прошу учесть, – предупредил Сталин, – что нужно максимально использовать резервы на местах. А то у нас есть немало фактов, где на местах с лошадью обращаются безобразно. Кстати, Семен Михайлович, тут в РВС Республики поступила жалоба. – И он многозначительно глянул на меня. – Какая жалоба? – спрашиваю.

– На вас, Семен Михайлович. Говорят, вы самоуправством занимаетесь. Что там у вас в Ростове приключилось?

И тут я вспомнил. Однажды утром направляюсь в штаб округа. Вижу: на полном галопе скачет по тротуару кавалерист. Люди шарахаются от него в стороны. Крикнул кавалеристу, чтобы остановился и подъехал ко мне.

– Откуда? – спрашиваю.

Он назвал кавалерийскую часть и доложил, что ездил в штаб округа с донесением, а сейчас спешит в часть. Приказал кавалеристу слезть с лошади.

– Это что? – Я показал на окровавленные копыта лошади. Она была не подкована, а конник гнал ее по камням. Да, я был крут и суров к тем, кто по-варварски относился

к лошадям. Поэтому тот случай не оставил без внимания. Приказал забрать у бойца лошадь, а самого арестовать на десять суток. Вот он и написал на меняя жалобу: дескать, поступает Буденный на манер царского офицера.

Уже когда собрался уходить, Сталин сказал:

– Есть предложение, Семен Михайлович. Мы тут посоветовались в Реввоенсовете Республики и решили учредить должность помощника Главкома по кавалерии. Как вы на это смотрите?

– Я – за. Мера важная и нужная. Уверен, что это принесет большую пользу нашему общему делу – укреплению Красной Армии.

– Да, конечно, польза будет, но при одном условии – если на эту должность изберем знающего человека. – Он в упор посмотрел на меня. И вдруг сказал: – Вас рекомендуем, Семен Михайлович.

Я опешил и не сразу нашелся, что сказать. Предложение было по душе. Я смог бы вплотную заняться вопросами дальнейшего укрепления красной кавалерии. И в то же время вполне отчетливо сознавал и как командир, и как коммунист, что много еще незавершенных дел осталось на Северном Кавказе.