Двести встреч со Сталиным

– Ну, если товарищ Буденный делал это по долгу службы, тогда другой разговор…

Весной 1933 года Сталин пригласил меня к себе.

– Семен Михайлович, – сказал Иосиф Виссарионович, – поздравление ЦК партии по случаю вашего пятидесятилетия вы уже получили, а сейчас лично хочу поздравить вас. И Сталин крепко пожал мне руку.

– Спасибо, Иосиф Виссарионович.

В тот вечер мы долго беседовали, вспоминали гражданскую войну, ожесточенные бои под Царицыном… Когда я уходил, Сталин сказал:

– Семен Михайлович, у нас с вами давняя боевая дружба, а фотокарточки вашей не имею, может быть, подарите? Я не растерялся:

– А вы мне свою?

– Пожалуйста, Семен Михайлович.

Сталин извлек из стола свою фотокарточку и написал: «Создателю красной конницы, другу и товарищу Семену Михайловичу Буденному от И.В. Сталина».

Этот портрет с надписью висит у меня в кабинете.

С.М. Буденный. Пройденный путь, кн. 3.

Воениздат, М., 1973. С. 403–404.

1935 год

И. М. Майский, 29 марта 1935 года

29 марта Сталин принял Идена. Встреча происходила в Кремле, в кабинете предсовнаркома В.М.Молотова. Присутствовали Сталин, Молотов, Литвинов и я, а с английской стороны – Иден и английский посол в Москве лорд Чилстон. Мне пришлось идти по коридору вместе с Иденом, и я заметил, что Иден сильно волновался в связи в предстоящей встречей. Все мы были одеты в обычные костюмы с галстуками – только Сталин составлял исключение: на нем была серая тужурка, серые брюки и высокие сапоги. Он был спокоен и бесстрастен. Переводил, в основном, Литвинов, иногда помогал ему я. Центральным предметом разговора являлась опасность войны. Сталин прямо поставил Идену вопрос:

– Как вы думаете, опасность войны сейчас больше или меньше, чем накануне 1914 года? Иден был не совсем определенен, но все-таки из его ответов явствовало, что опасность войны в 1914 г. была больше. Сталин возразил:

– А я думаю, что сейчас эта опасность больше В 1914 году имелся только один очаг военной опасности – Германия, а теперь два – Германия и Япония.

Иден подумал и признал, что мнение Сталина имеет под собой серьезное основание.

Потом говорили о других международных проблемах, рассматривали висевшую на стене карту мира и в конце концов пришли к утешительному выводу, что во всяком случае между СССР и Англией сейчас нет никаких серьезных вопросов спорного характера

И. М. Майский. Воспоминания советского дипломата.

Международные отношения. М., 1987. С. 317–318.

В. Г. Грабин, 14 июня 1935 года

<…> 14 июня 1935 года я приехал на полигон очень рано: хотелось все проверить, во всеоружии встретить день, который неизвестно, что мог мне принести. <…>

<…> И действительно, буквально за три-пять минут до начального срока из проходной на полигоне показалась группа людей. Впереди в кожаном пальто шел К.Е. Ворошилов, несколько позади – И.В. Сталин в сером летнем пальто, в фуражке и сапогах, рядом шагал В М. Молотов в темном реглане и в шляпе, чуть поодаль – Т.К. Орджоникидзе в фуражке защитного цвета со звездочкой и в сапогах, почти рядом с ним – В.И. Межлаук в серой шляпе и в сером летнем пальто, а с обеих сторон и сзади шли неизвестные мне военные и штатские. <…>

<…> Они прошли к правофланговому орудию, к универсальной пушке «Красного путиловца», поздоровались с Махановым, и тот с добродушной улыбкой начал свой доклад. Мне очень хотелось услышать его, но я стоял далековато и почти ничего не слышал. Время идет, а Маханов все рассказывает. По всему видно, что обстановка довольно-таки непринужденная. Часто даже смех раздается. Для полного успокоения мне нужно было бы слышать Маханова, который, как видно, довольно подробно касается конструкции отдельных механизмов и агрегатов.

Я начал было подумывать над тем, что слишком заузил свой доклад, и стал мысленно его расширять, как вдруг слышу:

– Товарищ Маханов, вы слишком подробно… Пожалуйста, нельзя ли покороче? Это сказал Ворошилов. Маханов мгновенно умолк, на лице его появилась растерянность. Видя это, Сталин заметил Ворошилову:

– Зачем вы его сбиваете, пусть он докладывает, как приготовился. – И затем Маханову: – Продолжайте!..

Маханов оживился, слегка улыбнулся и стал продолжать. Я думал, как же мне докладывать? Коротко или длинно? Посмотрел, сколько выставлено пушек, и решил: коротко! <…>

Осмотр универсальной пушки окончился, все направились к нашему орудию. Я почувствовал, как кровь прилила к лицу. Мысли спутались. Казалось, вот-вот я потеряю самообладание.

Послышался голос Ворошилова:

– Товарищ Грабин, расскажите о своей пушке.

Начал я не сразу. Рука сама было потянулась в карман, где лежала заготовленная шпаргалка, и тут же мне стало стыдно. Что я, не знаю своей пушки? <…>

Начал с пушки Ф-22. Сказал о ее назначении, перечислил основные показатели – габариты, вес в походном и боевом положении, начальную скорость снаряда, дульную энергию, или иначе говоря, мощность, которая может быть повышена. Отметил, что примененная нами новая гильза способна вместить увеличенный заряд пороха: повышение мощности пушки может потребоваться для пробивания брони более совершенных танков. Сейчас пушка способна уничтожить любой танк из находящихся на вооружении других армий, но мы думаем, что мощность броневой защиты будет наращиваться за счет толщины брони и за счет научно-исследовательских и конструкторских достижений – путем нахождения наиболее невыгодного для снаряда угла встречи с броней, чтобы достичь большего рикошетирования, и за счет повышения качества стали. Подчеркнув большую скорострельность Ф-22 в сравнении с трехдюймовкой и то, что Ф-22 соответствует всем тактико-техническим требованиям Артиллерийского управления НКО, предъявленным к полууниверсальной пушке, но она на 550 килограммов легче и создана нашим КБ по своей схеме, изготовлена из отечественных материалов и на отечественном оборудовании, что очень существенно, особенно, в случае войны. <…>

Вопросов мне было задано немного. Я не понял, удовлетворил ли всех мой доклад. Руководители партии и правительства направились к следующей нашей пушке, а ко мне подошел директор и сказал, что я был слишком краток и что о второй пушке он сделает сообщение сам. Его заявление меня потрясло. Не успел я опомниться – он уже докладывал. Но и Леонард Антонович проговорил недолго. Все направились к полууниверсальной пушке завода имени Калинина, откуда стал доноситься голос В.Н. Сидоренко, начальника КБ, а я стоял и тяжело переживал свою неудачу. Очень жалел, что не доложил также подробно, как Маханов, но уже было поздно. Не пойдешь и не попросишь еще раз выслушать тебя по поводу той же пушки. Не было никакой возможности исправить положение, хоть уходи. В общем, горькие мысли прямо роились в моей усталой голове. Вдруг вижу: Сталин отделился от всей группы и направился в мою сторону.

Что это может означать, почему вдруг он направился опять на правый фланг? Я продолжал стоять в стороне, но все мои мысли, только что меня волновавшие, мгновенно испарились, меня стало занимать лишь то, что Сталин идет в мою сторону. А Сидоренко продолжал докладывать о своей пушке.

Сталин подошел к дощечке, на которой были выписаны данные о нашей «желтенькой», остановился и стал внимательно знакомиться с ними.

Я все еще стоял в стороне, затем подошел. Сталин обратился ко мне и стал задавать вопросы. Его интересовала дальность стрельбы, действия всех типов снарядов по цели, бронепробиваемость, подвижность, вес пушки, численность орудийного расчета, справится ли расчет с пушкой на огневой позиции и многое другое. Я отвечал. Долго длилась наша беседа, под конец Сталин сказал:

– Красивая пушка, в нее можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и легкая.

Мне было приятно слышать столь высокую оценку, но я ничего не сказал, а Сталин повернулся и пошел к группе, которая слушала доклад о следующей пушке. <…>

Затем направились к 122-миллиметровой корпусной пушке А-19, находящейся на вооружении армии, осмотрели еще ряд орудий, в том числе 203-миллиментровую гаубицу Б-4. За это время не было ни одного перерыва на отдых. Наконец пришли к последнему орудию большой мощности. Докладывал начальник КБ Магдасеев. Он был краток. Орудие произвело благоприятное впечатление. Сталин поговорил с рабочими завода, среди которых были и пожилые и молодежь. Поинтересовался, как старшие передают свой опыт молодым и как молодые его воспринимают. В конце беседы сказал:

– Хорошо, что вы дружно работаете. Всякая даже маленькая драчка пагубно отражается на деле.

На этом ознакомление с материальной частью артиллерии было закончено. Руководители партии и правительства и другие товарищи направились к блиндажам, чтобы оттуда наблюдать стрельбу. <…>

Как только орудие подготовили к бою, последовала команда «огонь». Все прильнули к щелям. Грянул выстрел. Полуавтоматический затвор не сработал. Замковый вручную открыл затвор, выбросил гильзу. Последовал второй выстрел, затем третий… Полуавтоматический затвор чаще отказывал, чем работал. Наконец, было сделано положенное число выстрелов, подали команду «отбой».

Надо сказать, не только Маханов переживал неудачу, но и я вместе с ним: как-то поведет себя полуавтоматический затвор на наших пушках? И вот команда нашему орудию: «Огонь!» Орудийный расчет выполнил команду четко, это было приятно, но нервы мои сильно напряглись.

Орудие! Грянул выстрел, полуавтоматический затвор сработал. Затем второй, третий выстрел и… последний. Все в порядке. От волнения и радости у меня даже дух захватило. Как только орудие умолкло, Сталин сказал Маханову:

– Ваша пушка отказывала, а пушка Грабина работала четко, приятно было смотреть.

– Грабин – мой ученик, – ответил Маханов.

– Это хорошо, – сказал Сталин, – но он вас обскакал. Стрельба продолжалась.

Это было зрелище внушительное. Началось с 76-миллиметровых пушек и закончилось самыми крупными калибрами. Трудно передать словами всю красоту этой стрельбы – она показывала, насколько мощна наша артиллерия. Когда закончилась стрельба из последнего орудия, Сталин произнес: «Все!» – и отошел от амбразуры. Выйдя из блиндажа, заговорил негромко, как бы думая вслух: