Жизнь есть сон

Жизнь есть сон
Педро Кальдерон де ла Барка

Librarium
Самая известная и значительная пьеса выдающегося поэта и драматурга Золотого века Испании Кальдерона была впервые опубликована в 1635 году. В ней рассказывается о конфликте между судьбой и долгом, человеком и природой, властью и личностью.

Данное издание сопровождается вступительной статьей специалиста по литературе и искусству XVIXVII вв. Оксаны Разумовской.

Педро Кальдерон де ла Барка

Жизнь есть сон

© Разумовская О.В., вступительная статья, 2018

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

О.В. Разумовская

Поэт, воин, монах: жизнь и творчество «испанского Шекспира»

«…во многих творениях Кальдерона мы видим человека высокого духа и свободного образа мыслей, вынужденного пребывать в рабстве у мракобесия и искусственно присваивать глупости разум; и тут мы нередко попадаем в тяжелый разлад с самим автором, ибо тема нас унижает, а воплощение ее восхищает».

    И. В. Гёте.

«Кальдерон открывает зрителям глаза на всеобщий драматизм существования…

Эстетику драм Кальдерона можно назвать эстетикой шока».

    Видмантас Силюнас

«Поэт чести», «певец инквизиции», «католический Шекспир» – такие определения в разное время давали Кальдерону исследователи и критики. Однако ни одна из этих формул не приближает читателя к пониманию истинного характера его творчества. Приняв духовный сан, Кальдерон стремился дистанцироваться от церковных властей с их религиозным догматизмом, направленным на подавление малейшего свободомыслия[1 - Возможно, в этом кроется одна из причин популярности Кальдерона у немецких романтиков, в большинстве своем, потомственных протестантов.]. Даже его духовные сочинения для сцены – «аутос» – не всегда соответствовали строго прописанному канону, что вызывало негодование у представителей католической церкви[2 - Два его аутос стали объектом расследования со стороны церковных властей в 1662 году, одна из этих пьес – «Las оrdenes militares» – была подвергнута цензуре и последующему запрету.], так что Кальдерона нельзя было назвать послушной марионеткой в руках Инквизиции. Религиозные мотивы, как и тема чести, игравшая важную роль во многих его произведениях, не являлись отличительной особенностью только его творчества, но входили в состав комплекса этических и философских проблем, волновавших многих мыслителей и литераторов эпохи барокко.

Что касается сравнения с Шекспиром, то оно скорее изящно, чем справедливо. Подобное определение умаляет самобытность фигуры Кальдерона, а Шекспира превращает в объект для сопоставления, застывший эталон, которым он никогда не был. Принадлежа к числу ключевых фигур в литературе своего времени, эти два драматурга принадлежали к разным эпохам: в творчестве Шекспира отразились ведущие тенденции искусства Ренессанса, Кальдерон же в своих произведениях наиболее полно воплотил эстетику и идеологию барокко. Роднят их только степень одаренности, восходящая к гениальности, и масштабность, общечеловеческая значимость созданных ими характеров.

В остальном Шекспир и Кальдерон так же мало похожи друг на друга, как елизаветинская Англия и Испания XVII века: первая находилась на пике своего расцвета, для второй золотой век клонился к закату, и она переживала затяжной кризис, от которого окончательно так и не оправилась. Победы Реконкисты[3 - Многовековая (VIII–XV вв.) военная кампания пиренейских испанцев по возвращению захваченных арабами территорий.], появление заокеанских колоний, безраздельное владычество на морях – все достижения предшествующего периода были перечеркнуты еще на рубеже XVI–XVII вв. и окончательно утрачены в ходе Тридцатилетней войны и других постигших Испанию бедствий. Контрреформация[4 - Религиозно-политическое движение XVI–XVII вв., инициированное католической церковью и направленное против распространявшегося в Европе протестантизма.] уничтожала малейшие ростки свободомыслия, удерживая страну практически в средневековом состоянии – по крайней мере, в вопросах философии, науки, общественной жизни. Интеллектуальная и творческая энергия испанцев, живших под гнетом католической церкви и беспомощной, но дорого обходившейся для населения монархии, находила свое выражение в искусстве и литературе, но и здесь Кальдерону удалось застать лишь последние десятилетия золотого века. К тому моменту, когда его имя уверенно зазвучало в корралях[5 - Название первых стационарных театров в Испании, возникших в середине XVI века.] и на поэтических сборищах, великие сыновья испанского Ренессанса уже подарили миру свои лучшие произведения и готовились сойти со сцены.

Ровесник своего века, Кальдерон родился в 1600 году в семье небогатого дворянина, служившего в казначействе. В те времена в Испании знатность происхождения еще могла компенсировать ограниченность средств и служила пропуском в мир привилегированных членов общества. Перед сыном аристократа открывались блестящие перспективы – хорошее образование, покровительство монархов, любовь утонченных красавиц, воинская слава, карьера при дворе или духовный сан. Все это было в жизни Кальдерона, но не принесло ему счастья. Пережив своих родных, наставников, возлюбленную, сына, драматург мог лишь повторить слова персонажа своей пьесы:

Как редко, редко лжет судьба,
Когда предсказывает горе,
И как сомнительна для счастья,
Так для несчастия верна[6 - «Жизнь есть сон», II, 11.].

Весьма долгая по меркам этой эпохи жизнь Кальдерона (1600–1681) была полна невзгод и лишений, в то время как радость и веселье были ему отмерены очень скупо. Горечь потерь была знакома ему с детства. Когда мальчику было девять лет, умерла его мать; через пять лет за ней последовал отец[7 - Как полагают некоторые биографы, Диего Кальдерон, отец писателя, обладал жестоким и властным нравом, что оказало глубокое влияние на характер впечатлительного ребенка и отразилось впоследствии в тематике его произведений (тема конфликта поколений, противостояния отца и сына присутствует во многих драмах Кальдерона). С братьями драматург был очень дружен и тяжело переживал их преждевременный уход.]. Родители успели определить его в известный иезуитский колледж, после которого будущий поэт смог поступить в университет в Саламанке. Юриспруденция мало привлекала темпераментного и увлекающегося юношу, и в 1620-е годы его имя начинает фигурировать в хрониках литературной и театральной жизни Мадрида. В 1620–1622 гг. он участвует в поэтических состязаниях – и побеждает, в 1623-м году появляется его первая пьеса, «Любовь, честь и власть»[8 - Существуют сведения, что Кальдерон начал писать стихи еще в подростковом возрасте, а первые драматические опыты были предприняты им в возрасте тринадцати лет, однако сами тексты этого периода не сохранились.].

Кальдерона влечет стезя профессионального драматурга, как и волшебный, чарующий мир театра, который переживает в Испании последнюю фазу расцвета. Однако заработки поэта скудны и нестабильны, а театры находятся под угрозой закрытия[9 - В 1640-х годах большинство корралей в Испании были закрыты по приказу короля – в знак траура по королеве Изабелле (1602–1644) и принцу Бальтазару (1629–1646), но в большей степени под давлением церкви.], и Кальдерон поступает на военную службу. В Испании, постоянно воюющей с одной или несколькими странами, услуги наемников ценились куда выше, чем литературные сочинения. Ни Лопе де Вега, крупнейший драматург своей эпохи, ни Сервантес, автор знаменитого «Дон-Кихота», не избежали этой участи – сменить, пусть и временно, перо на шпагу[10 - Корабль, на котором служил Лопе де Вега, принимал участие в знаменитой битве испанской Армады и английского флота в 1588 году. Драматургу посчастливилось вернуться домой невредимым. Сервантесу повезло меньше – в бою против Оттоманской флотилии при Лепанто он получил три ранения, в результате которых его левая рука осталась парализованной. Кальдерону не довелось участвовать в столь масштабных сражениях – его служба проходила, в основном, в Каталонии, Италии и Фландрии, – однако на его долю тоже хватило военных кампаний; можно предположить, что описание батальных сцен в его произведениях (например, в пьесах «Жизнь есть сон», «Стойкий принц») продиктовано не только воображением, но и воспоминаниями.].

Кальдерон в течение многих лет совмещал эти два занятия – сочинительство и военное ремесло – однако ухудшение здоровья в начале 1640-х гг. заставило его сделать окончательный выбор в пользу литературы. К тому моменту он оставался единственным продолжателем традиций Лопе де Веги в испанском театре, наследником традиций золотого века, однако в его творчестве ренессансные тенденции, определявшие характер произведений его наставника, уступают место барочным настроениям и соответствующему стилю.

В этот период Кальдерон оказывается участником затяжного конфликта с церковью, имевшей в испанском обществе неограниченную власть и враждебно относившейся к светскому театру и причастным к его деятельности людям[11 - Кальдерон вызывал недовольство властей – как религиозных, так и светских – не только своим творчеством, вызывающим подозрения в вольномыслии, но и дерзким поведением. Писатель был участником нескольких дуэлей, одна из которых закончилась трагически для его противника. Преследуя убийцу своего брата Диего, Кальдерон с несколькими спутниками ворвался в женский монастырь, за что был сурово осужден придворным проповедником. Поэт высмеял его в одной из своих пьес, за что был наказан непродолжительным тюремным заключением.]. Являясь придворным драматургом и рыцарем ордена Святого Иакова (Сантьяго), Кальдерон не мог себе позволить открытого противостояния с представителями духовенства. Невосполнимые утраты, выпавшие на долю уже немолодого писателя (смерть возлюбленной и маленького сына, гибель братьев), заставили его пересмотреть свои взгляды на духовное служение, от которого он отказался в ранней юности, и принять сан. В 1650 году Кальдерон присоединился к ордену святого Франциска и через год стал священником[12 - На такой же шаг – вынужденно или добровольно – решались и другие писатели его времени, Лопе де Вега, Тирсо де Молино (настоящее имя Габриэль Тельес), Хуан Перес де Монтальбан. Зачастую подобный компромисс был единственным способом избежать преследования со стороны властей и продолжить литературную деятельность.]. Подчиняясь требованиям церковных властей, драматург практически полностью отказывается от сочинения светских произведений, переключившись на создание ауто сакраменталь[13 - Жанр религиозной драмы, распространенный в Испании в XVI–XVII вв. Аутос писались по заказу церкви и исполнялись во время праздника Тела Христова (в первый четверг после Троицы).], хотя его последним законченным произведением стала комедия «Судьба и ссоры

Леонида и Марфизы» (1680). Полный список сочинений драматурга включает в себя около ста двадцати драм и восьмидесяти аутос, не считая интермедий и лирических произведений; это намного больше, чем у Шекспира, и намного меньше, чем у Лопе де

Вега, но достаточно, чтобы навеки вписать имя Кальдерона в историю мировой литературы и театра.

* * *

Пьеса «Жизнь есть сон», которую можно считать художественным манифестом барокко и вершиной раннего творчества драматурга, сочетает в себе черты различных жанров – драмы исторической, философской, трагикомедии, ауто, драмы чести. Дата создания пьесы не установлена; мадридские зрители увидели ее на сцене в 1635 году.

Современному читателю непросто распознать в сюжете драмы события Смутного времени на Руси, однако нет сомнений в том, что основой для пьесы послужили эпизоды из российской и польской истории XVII века. Драматург мог почерпнуть сведения по этой теме из московских записок Антонио Поссевино[14 - Поссевино (1534–1611) был известным проповедником, путешественником и дипломатом, а также первым иезуитом, посетившим Москву. Отразил впечатления от своей поездки в путевых записках («Московия», 1586).] или романа Суареса де Мендосы «Эвсторхио и Клорилена: московская повесть» (1629), а также из пьесы Лопе де Веги «Великий князь Московский» (1606)[15 - Кальдерон обращался к творчеству своего предшественника и в других случаях – например, при создании пьесы «Саламейский алькальд» (1645). Одноименная драма была написана Лопе де Вега по мотивам реального случая, произошедшего в эстремадурском селении.]. Далекая, занесенная снегами Россия была для современников Кальдерона малознакомой, почти мифической страной, что делало ее более загадочной, чем знойная Африка или экзотический Восток. Однако характер событий Великой смуты, сама атмосфера гнетущего, напряженного ожидания политической развязки, горечь ускользающих надежд и предчувствие неизбежной катастрофы были мучительно знакомы испанцам, чья родина переживала один из самых трагических периодов своей истории. Кризис престолонаследия, смерть инфантов и королевы[16 - Король Филипп IV (1605–1665), покровитель Кальдерона и большой любитель театра, был женат дважды. Из его восьмерых детей, родившихся в первом браке, совершеннолетия достигла лишь младшая дочь, Мария Терезия. Король и его подданные возлагали свои надежды на принца Бальтазара, пятого ребенка и первого сына Филиппа и Изабеллы, однако он умер в возрасте шестнадцати лет. Овдовев, король женился на невесте своего умершего сына, Марианне. Двое из пяти их детей пережили младенчество, однако принц Карл, ставший преемником своего отца на престоле, страдал от многочисленных болезней, в том числе душевных, и в народе слыл «заколдованным» и «одержимым».], массовое обнищание населения и повсеместно растущее недовольство правительством и церковью делало чуждую на первый взгляд славянскую тему близкой и понятной даже зрителям, которые никогда не слышали имен «Василий» или «Владислав»[17 - Вероятнее всего, прототипом Басилио (в переводе Д. Петрова – Василия) из пьесы Кальдерона был Василий Шуйский (1552–1612). Образ Астольфа, возможно, восходит к фигуре короля Польши Владислава IV (1595–1648), который при поддержке московского правительства и бояр попытался овладеть русским престолом и был провозглашен царем в 1610-м, хотя на царство не венчался и фактическим монархом так и не стал.].

Кальдерон в своей пьесе дает очень свободную интерпретацию российско-польского эпизода, перенося акцент с исторической конкретики на аллегорический смысл описываемых событий. Принц Сехизмундо (в переводе Д. Петрова – Сигизмунд), в раннем детстве оказавшийся в темнице по приказу своего отца, напоминает одновременно и героя сказки[18 - В фольклоре тема изоляции царских детей, помещения их в темницу и окружения запретами составляет ядро обширной группы сказок. Антропологи и этнографы объясняют этот мотив представлением о монархе как об особом существе, посреднике между миром смертных и богами. У разных народов список табу, окружающих правителя или его детей, включает запрет на выход из дворца, на общение с подданными напрямую, требование не касаться земли (отсюда образ башни, присутствующий и у Кальдерона).], и персонажа христианской легенды[19 - История о Варлааме и Иосафате, которую считают христианским пересказом жизнеописания Будды, повествует об индийском правителе Авенире, получившем предсказание, что его единственный сын Иоасаф примет христианство. Чтобы избежать этого, царь заключает своего наследника в построенный специально для него дворец. Оказавшись за его пределами, принц видит царящие повсюду страдания и смерть и под влиянием проповеди отшельника Варлаама обращается в христианство, отрекается от престола и уходит со своим наставником в пустыню. Лопе де Вега переложил этот сюжет в драматическую форму.], а наиболее образованным зрителям (или читателям) пьесы его история могла показаться художественным изложением платоновского мифа о пещере. Однако мысль, вынесенная в заглавие (и определяющая существование Сехизмундо и других персонажей драмы), была понятна любому современнику Кальдерона без дополнительных комментариев и параллелей, поскольку отражала доминирующее умонастроение это сложной и трагической эпохи. В этом смысле Сехизмундо был барочным аналогом средневекового «Всякого человека»[20 - «Всякий человек» – средневековое моралите (аллегория в драматической форме), повествующее о раскаянии грешника. Главный герой пьесы (Everyman, Всякий человек), встречает Смерть и пытается найти себе компанию для последнего путешествия (Дружбу, Родственные связи, Знание, Процветание), однако осознает в итоге, что ходатайствовать за него перед Богом будут только его благие дела. К аналогичному выводу приходит Сигизмунд в пьесе: «Но будь то правда или сон, // Творить добро – вот наш закон» (III, 4).]. Кому из зрителей пьесы не приходилось в одночасье терять все, что было важно и дорого в этой жизни, кого не коснулись стремительные и зачастую непредсказуемые перемены в финансовом, общественном, семейном положении, кто не страдал от ударов переменчивой судьбы, невольно вторя герою пьесы: «Что наша жизнь?

Одно безумье! Одна иллюзия она…» («Жизнь есть сон», II, 19)!

Зрители-современники Кальдерона, воспитанные в строгом католическом духе, знакомые с детства не только с основными догматами христианского вероучения, но и с риторикой и образностью проповедей, притч и житийной литературы, с легкостью распознавали в истории злосчастного принца религиозный подтекст и моральную дидактику. Сехизмундо был наказан прежде, чем согрешил: еще до появления на свет он был признан виновным (в соответствии с представлением о первородном грехе). Его отец, увлекшийся астрологией и другими неугодными церкви науками, прочитал по расположению звезд и другим предзнаменованиям судьбу своего сына. Все указывало на то, что еще не родившийся младенец принесет своим родным немало горя, а достигнув зрелости и сменив отца на престоле, ввергнет свое отечество в бездну страданий, подчиняясь своей необузданной и порочной природе. Приняв гипотезу (к тому же полученную из столь недостоверного источника) за аксиому, Басилио поставил под сомнение важнейший догмат католического вероучения – представление о свободе воли, – сделав Сехизмундо заложником собственных заблуждений и духовной слепоты.

Подобно царю Лаю из античного мифа, получившему зловещее предсказание касательно своего сына Эдипа, Басилио пытается воспрепятствовать судьбе, заточив принца с младенческих лет в темницу и лишив его даже самых простых человеческих радостей[21 - Впрочем, Басилио дальновиднее печально знаменитого фиванского царя: он приказывает не убить сына, а лишь изолировать его, сохраняя ему жизнь из политических соображений, а также с намерением по прошествии времени проверить справедливость предсказания.]. В истории Сехизмундо нетрудно угадать аллегорическое изображение любой человеческой жизни, какой она рисовалась в барочной картине мире. Виновный уже по факту своего рождения, человек влачит жалкое существование, заключенный, как в тюрьму, в оболочку бренной плоти, из которой его освободит лишь смерть, которая разбудит его для истинной жизни[22 - Из всех светских пьес Кальдерона эта тематика наиболее полно освещена в драме «Стойкий принц». Португальский инфант Фернандо в сражении был захвачен арабами, но отказался обменять свою свободу на город, населенный христианами. Не представляя интереса для мавров, Принц лишается воли, королевских привилегий, здоровья, и, наконец, жизни. Трагический финал его земного существования трактуется Кальдероном как избавление от бремени земных забот и плотского томления. Сехизмундо в пьесе «Жизнь есть сон» идет к пробуждению другим путем.].

Не только плоть неволит нас: подобно заключенным в пещере из платоновского мифа, мы пребываем в плену своих иллюзий и заблуждений. В этом отношении от Сехизмундо ничем не отличается его отец, страдающий от гордыни и духовной слепоты, или его тюремщик Клотальдо, который расплачивается за грехи молодости и соучастие в бесчеловечном «эксперименте» своего господина. Однако они оба, как и Эстрелла с Астольфо, считают принца преступником, чудовищем, воплощением низменных страстей, не замечая своего собственного плена – духовного. Страдания Сехизмундо может понять только Розаура, поскольку она ощущает все последствия своего пребывания в заточении – ином, нежели у Сехизмундо, не столь явном, но не менее мучительном.

Розаура по своему характеру, темпераменту и складу мышления, конечно, не московская боярышня, а подлинная дочь знойной Испании, гордая, решительная и темпераментная. Понятие чести, столь болезненно значимое для современников Кальдерона, определяет направление жизненного пути героини и создает этический вектор, от которого она не может – и не желает – отклоняться. В отличие от женских персонажей других кальдероновских пьес – Исабели, которая жаждет лишь собственной смерти после учиненного над ней насилия[23 - Героиня драмы Кальдерона «Саламейский алькальд».], или доньи Менсии, которая, несмотря на свою невиновность, не в состоянии бороться за жизнь[24 - Героиня драмы Кальдерона «Врач своей чести».] – Розаура готова мстить за нанесенную ей обиду с оружием в руках.

В соответствии со своим именем (роза)[25 - Имя героини можно толковать различным образом. На первый взгляд оно представляет собой перевод с латыни (rosa+aurum=золотая роза). Однако некоторые исследователи видят в нем анаграмму слова «aurors» – восходы, утренние зори, – что подчеркивает связанную с героиней надежду на обновление и начало новой жизни.] героиня подобна обворожительному цветку, красота которого находится под защитой острых шипов. Однако время, в которое создавались пьесы Кальдерона, диктовало весьма строгие требования к поведению и моральному облику девушки из знатного сословия, включавшие в себя кротость, целомудрие, благочестие, безоговорочное подчинение мужчине (отцу, мужу, королю, священнику), ему же доверялась задача охранять честь благородной сеньориты или сеньоры. Чтобы отвоевать свою любовь или доброе имя, героиня должна «выйти из системы», перестать быть собой, как донья Анхела, которая превращается в привидение, чтобы общаться с возлюбленным[26 - Героиня комедии Кальдерона «Дама-невидимка».], или Розаура, принимающая мужское обличье. Мотив переодевания сближает пьесу Кальдерона с комедиями Шекспира, героини которых (Виола в «Двенадцатой ночи», Порция в «Венецианском купце», Сильвия в «Двух веронцах») притворяются юношами, чтобы вернуть свою любовь, помочь близкому человеку или просто выжить в мужском мире. В такой же функции встречается мотив переодевания в комедиях Лопе де Веги или Тирсо де Молины.

Однако эта тема, пикантная в комедии, приобретает в драме «Жизнь есть сон» трагическое звучание: меняя костюм, Розаура не обретает при этом мужских «полномочий» и возможностей, в отличие от шекспировских героинь, она по-прежнему уязвима перед лицом опасностей. Сначала она едва не погибает от руки Сехизмундо, затем Клотальдо угрожает ей казнью за проникновение в башню, во время сражения смерть следует за ней по пятам. Вернув себе женское обличье, она тоже подвергается опасностям, но уже другого рода: едва не становится жертвой необузданной страсти Сехизмундо. Как и принц, она – изгой в своем мире, виновная уже по факту рождения в женском теле. Отказавшись от привилегий своего пола (права на признание своей хрупкости, восхищения красотой), которыми наслаждается ее соперница Эстрелла, Розаура не может стать и полноправным участником мужского сообщества, оказываясь в итоге между двумя мирами, вынужденно застывшая в промежуточном моменте гендерной метаморфозы; сама себя она описывает как «чудовище, соединенье двух пород» (III, 10)[27 - Ей вторит Сехизмундо, говоря о себе: «Хотя, чудовище для всех, / Я человек среди зверей / И дикий зверь среди людей» (I, 2).]. Подобно гиппогрифу, которого она упоминает в своей речи в самом начале пьесы, Розаура соединяет в себе противоположные, несовместимые на первый взгляд начала[28 - «Одежду женщины на мне // оружье мужа украшает», «и я пришла…соединяя в себе Палладу и Диану», «…как женщина склонясь, слезами // хочу твое я сердце тронуть, // и как мужчина шпагой смело/ и жизнью всей тебе служить. Когда меня ты вновь полюбишь как женщину, в защиту чести Тебя убью я как мужчина». III, 10.]. Своими поступками, самим фактом своего существования она ставит под сомнение незыблемость и предсказуемость мира, за которую судорожно цепляются Басилио и Клотальдо и которую в конечном итоге развенчивает Сехизмундо.

Судьбы Розауры и Сехизмундо тесно переплетены, но не соединены. Символично число их встреч в пьесе (три), как и выбранный героиней для ее придворной женской ипостаси псевдоним – Астрея[29 - В мифологии образ Астреи воплощал в себе сочетание целомудрия и справедливости. Овидий описывал ее как богиню, жившую среди смертных во время золотого века, но покинувшую землю с началом его упадка. В знаменитой «мессианской» эклоге Вергилия возвращение Астреи упоминается как один из признаков наступления новой, благодатной эры. Для европейцев эпохи Возрождения этот образ стал символическим и получил большое распространение в искусстве и литературе. Под этим именем английские поэты воспевали королеву Елизавету; им же озаглавлен один из самых влиятельных текстов высокого барокко – пасторальный роман французского писателя Оноре Д’Юрфе. В драматургии Кальдерона этот образ встречается более десяти раз.].

Появление Розауры в Полонии ускоряет развитие событий, одновременно придавая им непредсказуемость и динамичность. Она помогает Сехизмундо осознать и принять зыбкость границы между грезой и реальностью. Любовь к Розауре не обещает принцу счастья, но помогает встать на путь духовного пробуждения и преодоления обременявших его пороков и страстей – жестокости, властолюбия и похоти.

* * *

Педро Кальдерон написал драму «Жизнь есть сон», будучи еще относительно молодым человеком, однако она демонстрирует все признаки философской глубины и силы мысли, присущие зрелым произведениям великих авторов. Символично, что писатель создал ее в том же возрасте, в котором Шекспир работал над «Гамлетом» и который Данте определил как середину земной жизни. Кальдерона ожидало еще немало творческих удач и озарений, и все же эту пьесу следует признать его главным шедевром, его неоценимым вкладом в развитие театра, литературы и философской мысли. Слова Сехизмундо «Вся наша жизнь лишь сновиденье, и сновиденья также сон» выразили не только умонастроение целой эпохи, но и одно из главных озарений, постигших человечество на пути к истине или во время ее мучительных поисков.

Жизнь есть сон

Действующие лица

Василий, царь Польский

Сигизмунд, сын его

Астольф, Московский князь

Клотальдо, старик

Кларин, слуга

Эстрелла, инфанта