– Душно, сэр?
– Я летом часто сплю по ночам в машине.
– Вот как, сэр?
– Доброй ночи, сержант.
– Доброй ночи, сэр.
Вы сами знаете, что бывает, если спугнуть первый сон: теперь вы нипочем не заснете. Я снова свернулся на сиденье калачиком, но было ясно, что о сне лучше забыть. Я пересчитал овец еще в пяти довольно больших стадах, но без малейшего толку. Ладно, попробуем что-нибудь другое.
Я не очень основательно исследовал мои владения, но однажды утром неожиданно начавшийся ливень загнал меня в какой-то сарай в юго-западной части поместья, там наемный садовник хранит свой инвентарь, цветочные горшки и много чего еще, и, если память мне не изменяет, на полу там лежала груда мешков.
Возможно, вы скажете, что не все человечество представляет себе постель в виде груды мешков, и будете совершенно правы. Но, промаявшись полчаса на сиденье спортивного авто, вы обрадуетесь и мешкам. Да, бокам на них жестковато, к тому же они здорово пахнут мышами и въевшейся землей, зато они обладают одним неоспоримым преимуществом: на них можно вытянуться во всю длину. А именно этого мне сейчас хотелось больше всего на свете.
От рогожи, на которой я через две минуты растянулся, кроме плесени и мышей, пахло еще и садовником, и в первую минуту я испугался, не крепковат ли букет. Однако довольно скоро к нему принюхался и даже стал находить запахи не лишенными приятности. Помню, я вдыхал их полной грудью, в общем-то даже упивался ими. Примерно через полчаса ко мне начала подкрадываться сладкая дремота.
Но ровно через пять минут дверь распахнулась, и старый знакомец фонарь снова ударил в лицо.
– А! – воскликнул сержант Ваулз.
Констебль Добсон издал в точности такой же возглас.
Нет, черт возьми, пора поставить этих полицейских ищеек на место. Я понимаю, что нельзя оказывать противодействие законным действиям полиции, но если полиция всю ночь напролет рыщет по вашему парку и будит вас всякий раз, едва вы начинаете задремывать, этой полиции, будь я неладен, непременно следует оказывать противодействие.
– Ну? – грозно спросил я, совсем как аристократ былых времен. – Что на сей раз?
Констебль Добсон, в восторге от самого себя, залопотал, как он заметил меня в темноте, я куда-то крался, а он бросился выслеживать меня, как леопард, сержант же Ваулз, который не любил, чтобы племянники выскакивали вперед, утверждал, что обнаружил меня первым и тоже выслеживал, как леопард, ничуть не хуже констебля Добсона, однако, выплеснув свой взволнованный рассказ, оба вдруг неожиданно умолкли.
– Так это опять вы, сэр? – вопросил сержант с некоторым ужасом в голосе.
– Да, черт возьми, я! Что означает эта травля, позвольте спросить? Спать в таких условиях решительно невозможно.
– Простите, сэр, пожалуйста, простите. Разве могло мне прийти в голову, что это вы?
– А что, собственно, в этом такого?
– Помилуйте, сэр, чтобы вы спали в сарае…
– Вы не станете отрицать, что сарай принадлежит мне?
– Конечно, нет, сэр. Но это как-то странно.
– Не вижу ничего странного.
– Дядя Тед хотел сказать «чудно», сэр.
– Не твое дело, что хотел сказать дядя Тед. И перестань называть меня дядей Тедом. Нам показалось, сэр, что это как-то необычно.
– Не разделяю вашего мнения, сержант, – жестко отрезал я. – Я имею полное право спать, где мне заблагорассудится, вы согласны?
– Согласен, сэр.
– То-то же. Например, в угольном подвале. Или на крыльце своего дома. Сейчас я выбрал сарай. И буду очень вам благодарен, сержант, если вы удалитесь. Эдак мне и до рассвета не заснуть.
– Вы предполагаете провести здесь всю ночь, сэр?
– Конечно. Есть возражения?
Припер-таки я его к стенке. Он растерялся.
– Нет, отчего же, сэр, какие могут быть возражения, если вам так хочется. И все-таки это как-то…
– Странно, – не выдержал сержант Добсон.
– Непонятно, – сказал сержант Ваулз. – Совершенно непонятно, сэр, почему вы, сэр, при наличии собственной кровати, если можно так выразиться…
Нет, черт возьми, с меня довольно.
– Я ненавижу кровати, – отрубил я. – Видеть их не могу. С детства.
– Понятно, сэр. – Он помолчал. – Удивительно теплая нынче ночь, сэр.
– Да, удивительно.
– Мой племянник сегодня чуть не получил солнечный удар. Верно, констебль?
– Это как это? – удивился констебль Добсон.
– Сделался такой чудной.
– Неужели?
– Да, сэр. Вроде как размягчение мозгов случилось.
Надо втолковать этому идиоту, не прибегая к излишне резким выражениям, что час ночи – не самое подходящее время обсуждать размягчение мозгов у его племянника.
– Вы расскажете мне о состоянии здоровья всех ваших родственников как-нибудь в другой раз, – сказал я. – Сейчас я хочу, чтобы меня оставили в покое.
– Хорошо, сэр. Доброй ночи, сэр.
– Доброй ночи, сержант.
– Позвольте задать вам вопрос, сэр, у вас нет такого ощущения, будто стучит в висках?
– Что вы сказали?
– В ушах не звенит, сэр?