Дживс, вы – гений! Ваша взяла, Дживс! Фамильная честь Вустеров

Сначала он молчал. Потом заговорил с таким сарказмом, что, честное слово, мое сердце ушло в пятки.

– Позволь, я расставлю все по местам, – сказал он. – Ты хочешь, чтобы я принес тебе сливочного масла?

– Да, мысль именно такова.

– Чтобы ты мог оттереть физиономию и уехать ближайшим поездом в Лондон?

– Да.

– И таким образом сбежать от мистера Стоукера?

– Совершенно верно. Просто удивительно, как легко ты разобрался в хитросплетениях интриги, – сказал я, решив слегка подольститься, ведь грубая лесть никогда не помешает. – Я не знаю ни одного человека, кто смог бы так логически непогрешимо связать концы с концами. Всегда очень высоко ценил твои интеллектуальные способности, Чаффи, старина, чрезвычайно высоко.

Однако сердце продолжало падать. А когда я услышал в темноте, с каким негодованием он фыркнул, оно и вовсе ухнуло в пропасть.

– Понятно, – сказал он. – Иными словами, ты хочешь, чтобы я помог тебе избавиться от обязательств, которые накладывает на человека честь, так ведь?

– При чем тут честь?

– А при том, черт возьми! – заорал Чаффи, и мне показалось, что он дрожит с головы до ног, впрочем, не поручусь – в такой-то темнотище. – Я тебя не прерывал, когда ты излагал свою постыдную историю, хотел все как следует понять. А теперь, может быть, ты будешь так любезен и позволишь высказаться мне.

И он снова фыркнул, как лошадь.

– Вы хотите успеть на лондонский поезд, если я не ошибаюсь? Понятно. Не знаю, Вустер, как вы сами оцениваете собственное поведение, но, если вас интересует мнение совершенно беспристрастного стороннего наблюдателя, могу вам сообщить, что, на мой взгляд, так гнусно способен поступить лишь паршивый пес, презренный негодяй, жалкий червь, клещ-кровосос или клыкастый бородавочник. Подумать только! Эта прекрасная девушка любит тебя. Ее отец, как глубоко порядочный человек, соглашается на короткую помолвку. И вместо того чтобы радоваться, ликовать, быть на седьмом небе от счастья, как… как я не знаю кто, ты хочешь трусливо улизнуть тайком.

– Чаффи, послушай…

– Повторяю: трусливо улизнуть тайком. Ты хочешь подло, бессердечно сбежать, разбить этому изумительному созданию сердце, ты хочешь покинуть ее, оставить, бросить, как… как… черт, я скоро свое собственное имя забуду… как изношенную перчатку!

– Да послушай ты, Чаффи…

– И не пытайся возражать.

– Да не любит она меня, пропади все пропадом, не любит!

– Ха! Бросается ночью с яхты в воду, добирается вплавь до берега, чтобы встретиться с тобой, и не любит? Да она потеряла из-за тебя голову.

– Тебя она любит.

– Ха!

– Тебя, уж поверь. Вчера вечером она уплыла с яхты, чтобы повидаться с тобой. А на брак со мной согласилась, чтобы тебе отомстить: как ты посмел в ней усомниться.

– Ха!

– Опомнись наконец, старина, и принеси мне сливочного масла.

– Ха!

– И перестань без конца каркать. Слушать тошно, и никак не проясняет суть дела. Чаффи, мне необходимо масло. Сейчас это главное. Если в доме есть всего маленький кусочек, не важно, неси его. Старина, тебя просит Вустер, твой друг, с которым ты учился в начальной школе, с которым ты познакомился, когда мы еще под стол пешком ходили.

Я умолк. Мне показалось, что Чаффи проняло. Я почувствовал, как на мое плечо легла рука и – да, ошибиться было невозможно – сжала его. В этот миг я готов был поспорить на собственную сорочку, что Чаффи расчувствовался.

Расчувствоваться-то он расчувствовался, только не в том направлении.

– Я расскажу тебе, Берти, каково мне сейчас, – произнес он зловеще кротким голосом. – Не стану притворяться, будто я разлюбил Полину. Я по-прежнему ее люблю, несмотря на все то, что произошло. И всегда буду любить. Я полюбил ее в тот самый миг, как впервые увидел. Это было в ресторане отеля «Савой», она сидела на табурете в баре и пила сухой мартини, потому что мы с сэром Родериком Глоссопом немного опаздывали, и ее отец решил, чем так сидеть, лучше заказать коктейль. Наши глаза встретились, и я понял, что вот она, единственная девушка на свете, о которой я мечтал всю жизнь. Откуда же мне было знать, что она по уши влюблена в тебя.

– Да не влюблена она в меня!

– Теперь я это понимаю и, конечно, понимаю и то, что мне ее никогда не завоевать. Но вот что я хочу сделать, Берти. При всей моей огромной любви к ней я не позволю, чтобы у нее украли счастье. Она должна быть счастлива, только это и важно. Почему-то ее сердце выбрало в мужья тебя. Никто не может этого понять, но нам и не надо ничего понимать. По какой-то непостижимой причине ей нужен ты, и она тебя получит, будьте уверены. Странно, что ты пришел именно ко мне, именно меня попросил помочь тебе вдребезги разбить ее девичьи грезы и растоптать ее святую, детскую веру в человеческую доброту. Надеялся сделать меня соучастником этого преступления? Да никогда! И никакого масла ты от меня не получишь, я не дам тебе ни унции. В таком вот виде и будешь ходить, поразмысли обо всем хорошенько, и я уверен, твое лучшее, высшее «я» укажет тебе правильный путь, ты вернешься на яхту и выполнишь свой долг, как подобает истинному англичанину и джентльмену.

– Да постой ты, Чаффи…

– И если пожелаешь, я буду твоим шафером. Конечно, мне легче в петлю, но я себя преодолею, если ты хочешь.

– Масла, Чаффи!

Он затряс головой:

– Масла ты не получишь, Вустер. Оно тебе не нужно.

И, отшвырнув мою руку, точно изношенную перчатку, он удалился в ночь.

Не знаю, сколько времени я простоял как вкопанный. Может быть, совсем недолго. А может быть, и очень долго. Я был в полном отчаянии, а когда вы в отчаянии, то не очень-то глядите на часы.

И вот в какой-то миг – пять ли минут спустя, или десять, пятнадцать, а то и все двадцать – я услышал рядом с собой деликатное покашливание, наверное, так почтительная овца пытается привлечь внимание пастуха, и возможно ли описать мое изумление и благодарность, когда я понял, что это Дживс.

Глава XV

Масляная интрига закручивается в штопор

Мне показалось, что произошло чудо, но, конечно, у этого чуда было простое объяснение.

– Я надеялся, сэр, что вы не ушли из парка, – сказал Дживс. – Я вас уже давно ищу. Узнав, что судомойка стала жертвой истерического припадка, вызванного видом черного мужчины, которому она открыла людскую дверь, я пришел к заключению, что, должно быть, это заходили вы и, без сомнения, хотели поговорить со мной. Что-то случилось, сэр?

Я вытер лоб.

– Дживс, – сказал я, – знаете, что я сейчас чувствую? Как будто я маленький ребенок, который потерялся, заблудился и вдруг нашел свою маму.

– Правда, сэр?

– Вы не сердитесь, что я сравнил вас с мамой?

– Ну что вы, сэр, помилуйте.

– Спасибо, Дживс.

– Значит, в самом деле случилось что-то непредвиденное?