КГБ в ООН

На стоянке инженер не заметил никого из знакомых. За пятнадцать минут подъехало и уехало несколько автомобилей. В одиннадцать, следуя инструкции, он отправился домой. А в половине двенадцатого позвонил в ФБР и доложил: «Задание выполнено».

ФБР уже знало об этом. Три машины ФБР постоянно патрулировали авеню Глен-Коув, проезжая на малой скорости взад-вперед мимо тайника. В двадцать два десять сидящие в одной из машин ФБР заметили затормозивший около стены автомобиль. Он принадлежал советскому представительству в ООН. Сидевший позади водителя мужчина вышел, забрал банку, вернулся в машину, и машина быстро умчала его прочь. Сопровождавшие машину агенты заметили, что она свернула к находившемуся поблизости дому, принадлежавшему советской миссии.

Тем временем еще двое агентов расположились в ресторане «Континенталь» в Бруклине. Им было поручено следить за манхэттенским телефонным справочником. Они заняли столик, откуда все отлично просматривалось, и сидели, попивая кофе.

Агенты прибыли в ресторан в двадцать три тридцать, получив сообщение, что русские забрали пивную банку с информацией о радаре. Теперь кто-то должен был войти в ресторан и подчеркнуть на 700-й странице справочника слово «Манхэттен».

Долго ждать не пришлось. Через три минуты после полуночи в ресторан быстро вошел человек в темно-синем пальто, подошел к справочной стойке, взял манхэттенский справочник и начал листать его. Потом он вытащил карандаш, подчеркнул что-то вверху страницы и оглянулся проверить, не наблюдает ли кто за ним. Агенты прикинулись, будто смотрят в другую сторону. Человек тут же вышел.

Один из агентов встал и последовал за ним. Незнакомец сел в синий «додж» и уехал. Вернувшись в ресторан, агент увидел своего коллегу у стойки со справочниками, подошел к нему и взглянул на указанную страницу 700: слово «Манхэттен» вверху было подчеркнуто.

Оперативник, изучавший отметку в книге, вытащил из кармана фотоаппарат.

– Да, – сказал он сотруднику, – это был Ковалев…

Подобные поездки продолжались до осени 1952 года. Тимсфорд уже шесть раз выполнял ставшие для него привычными правила. Всегда одно и то же: стоянка на Западной 90-й улице в любую среду утром с красной коробкой за задним стеклом, завернутая в черную бумагу микропленка, положенная в кассету и сунутая в пивную банку; закладка банки в каменную стену; дорога в Глен-Коув на стоянку возле таверны; возвращение домой; телефонный звонок в ФБР с сообщением: «Задание выполнено». А в Бруклине после каждой поездки Тимсфорда группы оперативников поджидали в ресторане прихода советского агента, который делал пометку в манхэттенском справочнике. Группы менялись, так как Ковалев, – а пометку во всех случаях делал он, – мог узнать наблюдавших.

К концу сентября 1952 года отметки в справочнике дошли до 750-й страницы, символизируя шесть передач информации.

К этому времени Тимсфорду за труды уже было выплачено 3500 долларов, включая деньги, которые он получил в Вашингтоне. Способ получения контрагентом денег за операции с отверстием в стене в Глен-Коув носил дополнительный конспиративный оттенок.

Схема была довольно проста. На следующий день после закладки микропленки инженер ехал к таверне в Лейк-Саксессе, где раньше встречался с Ковалевым, и заходил выпить. Потом выходил и отправлялся домой – уже с деньгами. Они лежали в конверте под ковриком переднего сиденья автомобиля. Пока Тимсфорд выпивал, кто-то из советского представительства подсовывал деньги в машину.

Это был Ковалев, находившийся под наблюдением агентов ФБР.

5 октября Тимсфорд вернулся с завода домой и обнаружил, что его ждет письмо с пометкой «В собственные руки». Жена Тимсфорда не придавала значения таким пометкам – по крайней мере, когда дело касалось ее супруга. По примеру многих жен она руководствовалась убеждением: «Все мое – его, а все его – мое».

– Милый, – прощебетала она, как только муж вошел в дверь, – когда ты оказывал услуги капитану Олсону? Почему ты никогда не рассказывал мне, что чем-то занимался на корабле…

Позже Тимсфорд, краснея, рассказывал ФБР, что в этот момент его прошиб холодный пот, а пол ушел у него из-под ног.

– А, это мне поручили в компании, – промямлил он, пытаясь сочинить правдоподобную историю. – Меня посылали проверить радарное оборудование на корабле капитана Олсона месяца два назад… Я просто забыл рассказать тебе об этом.

– Но, – перебила жена, – почему же капитан Олсон пишет тебе домой? Почему он не направил письмо к тебе на работу? И почему здесь пометка «В собственные руки»? Боже, да в письме нет ничего личного. Просто благодарственная записка. Ничего не понимаю…

Понадобилось еще несколько минут, чтобы развеять подозрения жены или хотя бы умерить ее любопытство. Тимсфорд сказал, что Олсон собирался написать ему по приходе судна в Нью-Йорк, чтобы вместе выпить.

– Похоже, я ему понравился, – небрежно добавил он. – Ты же знаешь шведов, ведь ты и сама шведка.

Миссис Тимсфорд отправилась на кухню готовить ужин, а ее муж, все еще внутренне дрожа, с облегчением взял письмо, ушел к себе в комнату и стал читать.

«Дорогой Фред, – начиналось письмо, – хочу еще раз поблагодарить Вас за все, что Вы сделали, когда мы стояли в доке в Нью-Йорке. Сегодня мы отплываем, так что пишу, чтобы сказать Вам, как высоко я Вас ценю. Хотелось бы вновь встретиться с Вами. Надеюсь, это скоро случится».

Под письмом стояла машинописная подпись – капитан О л сон.

Получение этого письма, отправленного из Нью-Йорка, имело огромное значение для деятельности Фредерика Тимсфорда в советской разведывательной сети. Человек, называвший себя Виктором Устиновым, предупредил его в Вашингтоне, что, если когда-нибудь ему придет письмо за подписью капитана Олсона, это будет сигналом о предстоящей встрече в столице с тамошним связным. Встреча состоится в двадцать два часа через два дня после проставленной на письме даты, место встречи – мужской бар отеля «Мейфлауэр». На письме стояла дата: 4 октября 1952 года.

Тимсфорд немедленно сообщил ФБР о повороте событий.

Через два дня, 6 октября, инженер рано ушел с работы и сел в поезд на Пенсильванском вокзале, который доставил его в столицу чуть позже девяти вечера. До встречи оставалось еще много времени.

Входя в слабо освещенный мужской бар «Мейфлауэра», Тимсфорд знал, что агенты ФБР на месте, но понятия не имел, кто они и где сидят. Устинов или кто бы то ни было ни о чем догадываться не должен.

ФБР посоветовало Тимсфорду прийти пораньше, опередив советского связного, и занять столик до прихода Устинова. Инженер подумал, что сотрудники ФБР – двое мужчин, устроившихся за соседним столом вскоре после его прихода. То же можно было предположить относительно еще троих хорошо одетых мужчин, которые вошли в бар через несколько минут и расположились за другим ближайшим столом.

Впрочем, Тимсфорд все равно ощущал беспокойство. Он терзался догадкой, что русские, может быть, разоблачили его и встреча назначена с целью расправы – возможно, даже в виде пули, хотя в США они так не поступают. Слишком рискованно убивать человека, подозреваемого в двойной игре, особенно американского гражданина. Лучше всего отказаться от его агентурных услуг и подыскать кого-нибудь другого. Тогда и руки не будут запачканы кровью, и гораздо меньше шансов нарваться на столкновение с ФБР.

Обдумывали ли противники такую возможность, возникала ли мысль о расправе с Тимсфордом или, если уж на то пошло, с любым контрагентом, работающим на ФБР? Убийство такого человека принесло бы один результат: бюро обрушилось бы на них со всею силой.

На самом деле Тимсфорду не стоило беспокоиться. От пришедшего и усевшегося за стол Устинова он узнал, что его деятельность вызывает только одобрение.

– С тех пор как вы нам помогаете, мы получаем из дома одни благодарности, – сообщил сияющий Устинов, заказав выпивку для себя и для инженера. – Но, как я уже говорил, надо кое за чем следить. Есть возможность, что кто-нибудь обратит внимание на нашу обычную процедуру. Поэтому я вас сюда и позвал. Хочу изменить сигналы, которые подает вам Алекс Ковалев. Изменения небольшие, но для гарантии, что все пойдет гладко, вполне достаточные.

Один из мужчин за соседним столиком чуть шевельнулся на стуле и продолжал потягивать свой напиток. Эти двое почти все время молчали, и не без причины: им не хотелось своей беседой заглушать разговор за соседним столом – каждое слово, произнесенное Тимсфордом и русским агентом, записывалось на пленку. Мужчина заерзал на стуле из-за того, что магнитофон в пришитом внутри пиджака большом кармане больно давил ему на грудь.

Устинов разъяснил новые «опознавательные сигналы»:

– Отныне, отъехав от пожарного крана на Западной 90-й улице, вы должны пересечь с запада Центральный парк и попасть на Трансверс-роуд, направляясь к югу. Проезжая по Трансверс-роуд, вы заметите справа светофор, приблизительно в ста пятидесяти ярдах от въезда в парк. Смотрите внимательно: на светофоре написан номер двадцать семь. Увидите номер, и взгляните вниз на опору. Если там будет лежать кожура от банана, значит, наш связной вас видел и мы готовы забрать приготовленные материалы. Если не увидите кожуры, не приезжайте в тот вечер на место закладки. Это значит, что что-то не в порядке. Ждите следующей среды или среды еще через неделю. Может быть, я пришлю вам другое письмо за подписью капитана Олсона.

Инженер испытывал искушение предупредить Устинова, что еще одно такое письмо, адресованное домой, может полностью погубить все дело, но потом передумал. ФБР не советовало обсуждать с Устиновым инцидент с женой, вскрывшей письмо, и Тимсфорд решил держать язык за зубами.

15 октября он, согласно новой процедуре, въехал в Центральный парк Нью-Йорка, простояв у пожарного крана положенные пятнадцать минут.

Как и рассказывал советский агент в Вашингтоне, на Трансверс-роуд ровно в ста пятидесяти футах за въездом стоял светофор. Внимательно присмотревшись, Тимсфорд разглядел на столбе номер 27, проставленный транспортным департаментом. У подножия столба валялась банановая кожура.

В тот вечер инженер поехал в Глен-Коув и положил в условное место первую из запрошенных микропленок с данными о прицеле Сперри для бомбометания. Это один из наиболее строго охраняемых военных секретов, «глаз», позволяющий бомбардировщикам наносить удары с гораздо большей точностью, чем при пользовании прицелом Нордена, завоевавшим известность и славу во время Второй мировой войны.

И опять, как и во всех прочих случаях, данные для передачи русским предоставило Тимсфорду ФБР. Их так тщательно обработали, что у русских не было ни малейшей возможности догадаться об искажениях до начала самостоятельной работы над прибором. А начать ее они могли лишь после сбора всех сведений о конструкции деталей прицела для бомбометания. Процедура эта настолько сложна, что на получение всей информации ушли бы годы. Тогда, и только тогда они бы поняли, что янки по старой доброй традиции прокатили их на вороных.

Тимсфорд доставлял дополнительную информацию о прицеле еще трижды – в ноябре и в начале декабря.

После последней закладки, осуществленной 3 декабря, он получил указание раздобыть электронное устройство, применяемое в военных самолетах. Конечно, его не купишь, единственный способ получить его – попросить кого-нибудь вроде Тимсфорда украсть его на заводе.

Инженеру сообщили о желании русских завладеть этим устройством в написанной карандашом записке, вложенной в конверт с деньгами. Конверт он нашел на обычном месте – под ковриком в машине на стоянке у ресторана в Лейк-Саксессе.

В конверте оказалась 1000 долларов: 500 – за последнюю микропленку с данными о прицеле и 500 – за электронный прибор. По государственным контрактам прибор продавался примерно за 75 долларов, но русские не скупились, видно, очень уж хотели его получить.

Это задание было непростым даже для ФБР. Русские знали, что у Тимсфорда есть возможность вынести прибор с завода, и если бы инженер не раздобыл его, работа его была бы поставлена под угрозу и с ним могли прекратить все связи.

Но ФБР быстро решило проблему. На помощь пришло министерство обороны, предоставив ранний образец устройства, оказавшийся крайне ненадежным.

Получая устройство, русские этого не знали, и возможно, так и не узнали, пока не столкнулись с трудностями и убытками при его производстве на электронных заводах в Советском Союзе.

Конечно, для проверки работы прибора в воздухе в самолет вполне могли посадить Александра Петровича Ковалева. И если бы что случилось, вряд ли кто из советских руководителей посочувствовал бы ему.

Ковалеву пришлось пережить позорное разоблачение его шпионской деятельности государственным департаментом. Это произошло 3 февраля 1954 года, когда посол Генри Кэбот Лодж получил возможность вручить первую из многочисленных за его долгую карьеру в ООН нот, которая уведомляла Советский Союз об уличении в шпионаже одного из его граждан. Это был Александр Петрович Ковалев. Его объявили персоной нон грата. Через неделю, 10 февраля, он отплыл домой на пароходе «Грипсхолм».

А Фредерик Тимсфорд?