Юнга на корабле корсара. В стране чудес

Но все же это был человек с сердцем, этот Жак де Клавалльян.

Он сказал себе, что если он действительно имел право, даже обязанность, насильно воспользоваться свободой, чтобы лучше служить своему отечеству, то в то же время он не имел права увлекать в свою полную приключениями жизнь одиннадцатилетнего ребенка, которого он почти увез из семьи и лишил вдову сына, на поддержку которого она рассчитывала.

Он начал говорить, подавляя в себе гордость и стараясь подавить дрожь в голосе:

– При таких обстоятельствах ты должен понять, что я не могу тебя держать при себе и забирать тебя от твоих близких. Поэтому я отвезу тебя к матери, и мы приведем наше намерение в исполнение тогда, когда наступит более благоприятное время. Думаю, что это будет скоро.

Он не мог более продолжать, волнение его становилось необычайно сильным. Две крупные слезы выкатились из глаз ребенка.

– О чем ты плачешь? – спросил маркиз.

Виль отвечал, едва сдерживая рыдание:

– Я вижу, что вы не хотите взять меня с собой. Если вы меня отвезете обратно к маме, то это значит, что вы уедете один и опять поступите на службу к Сюркуфу. Однако вы обещали взять меня с собой…

– Мой милый мальчик, – нежно возразил маркиз, – ты достаточно умен для того, чтобы понять, что я не могу впутывать тебя в свои приключения. Что возможно для мужчины, то невозможно для ребенка. Я вовсе не хочу быть причиной твоего несчастья.

– Знаете, – сказал ребенок, – я угадал ваше намерение. И в свою очередь заявляю вам, что я вовсе не хочу вернуться домой. Теперь мама уже принесла жертву, которая ей стоила так дорого. Я сгорю от стыда, если должен буду заявить Анне, что уступил вашим предложениям вернуться обратно домой и не выдержал первого испытания. Если же вы меня силой отвезете домой, то я убегу оттуда и сделаю один то, чего вы не хотели сделать для меня.

В чертах лица мальчика выразилась такая решимость, что Клавалльян не мог сдержать улыбки. Он дружески похлопал мальчика по плечу и сказал:

– Действительно, это твое призвание. Вооружайся мужеством и будь готов к пути по моему первому знаку. Нелегко будет выйти из-под надзора англичан! Но Индия велика, а за неимением судна мы найдем, быть может, малабарскую рыбачью лодку.

Глаза Виля заблестели, и он воскликнул:

– О! Подайте скорее этот знак! Я горю нетерпением показать вам, что у меня довольно мужества.

– Хорошо, мой мальчик, – заметил маркиз, – я нисколько в этом не сомневаюсь и скоро предоставлю тебе возможность доказать мужество.

Начиная с этого дня у молодого человека и у ребенка не возникало больше недоразумений – все стало ясным…

В то время как Жак обдумывал свой план, Вильгельм с другими десятью моряками, также посвященными в это дело, брали уроки гимнастики и мореплавания. Сильное желание быть моряком способствовало учению мальчика – он учился всему очень быстро. За несколько дней Виль выучился отлично плавать даже среди самых сильных волн, влезать на деревья, делать узлы, владеть веслами, как самый опытный студент морской школы Оксфорда или Кембриджа. Через два месяца его природная гибкость, увеличившая еще развивавшуюся силу, сделала из него самого ловкого акробата.

Эвель, британский матрос, служивший под начальством Сюффрена, сказал ему однажды:

– Из тебя выйдет такой юнга, каких мало.

Каждый вечер, когда четверо мужчин собирались вместе за общим столом (Жак Клавалльян принял на себя все расходы своих товарищей), они намеками говорили о дорогом для всех проекте.

– Ну что же, капитан, – спросил Пиаррилль, другой матрос из Сен-Жан-де-Люза, – скоро ли наступит момент?

– Да, – отвечал Клавалльян, – я думаю, что послезавтра мы уедем отсюда без позволения англичан.

– А каким образом вы думаете это сделать? – спросил Эвель.

– Я вам расскажу это, когда мы будем гулять по набережной.

Час спустя трое мужчин и ребенок ходили по песчаному берегу, идущему вдоль опасного Малабарского побережья, и рассматривали лодки. Китайские сампаны – единственные суда, которые могли причаливать к этому берегу, так как он был недоступен для больших европейских судов.

– Вот мы и на набережной, – сказал Пиаррилль, приостанавливаясь. – Думаю, что вы можете говорить без всякого опасения. Англичане не назначают стражи на ночь, они знают, что барьера совершенно достаточно для охраны гавани и что акулы не позволят никому выйти целым из воды. Убежать отсюда, мне кажется, совершенно невозможно.

– Однако отсюда мы и хотим бежать, – сказал Жак.

– А! И каким образом, капитан? У нас нет крыльев, как у птиц. А для того чтобы украсть одну из этих сатанинских пирог, нужно хорошо знать ходы. Если бы у нас была маленькая шлюпка, какие делают у меня в стране, тогда мы могли бы рискнуть, несмотря на заграждение и акул.

– У нас будет шлюпка, Пиаррилль, и даже самая красивая, какая только есть на свете, какую можно только иметь в этой стране, – это шлюпка милорда Блэквуда, губернатора Мадраса.

– Вы смеетесь, капитан? Я знаю только парадное судно леди Блэквуд. Это действительно хорошая шлюпка, на которой безопасно можно пуститься в море.

– Она-то у нас и будет, товарищи, если только будет угодно Богу.

– Но чтобы воспользоваться этой шлюпкой, – возразил с сомнением Пиаррилль, – нужно ее взять. А вы не знаете, до какой степени губернатор бережет шлюпку своей жены. Сама же губернаторша ревнует эту шлюпку, как тигрица.

– Я всегда почтителен к дамам, – возразил Жак, – но самая благородная дама – это свобода. Вот почему я нисколько не колеблюсь и беру шлюпку миледи Блэквуд в пользу нашей свободы.

Оба мужчины захохотали, а Эвель сказал:

– Поэтому, капитан, я ваш. Да здравствует свобода!

– То есть ты не побоишься взять у губернаторши ее любимую шлюпку, матрос?

– Конечно нет, капитан. Если нам удастся выбраться отсюда и потом пересесть на английское судно, то мы передадим шлюпку какому-нибудь англичанину, чтобы тот отдал ее своей милой соотечественнице. Это будет только одолжением на несколько дней.

Эти рассуждения, переданные тихим голосом, были только смутным указанием плана, созревшего в голове молодого корсара. Но оба товарища недостаточно поняли из кратких слов его намерения, так что продолжали его расспрашивать.

– Но, капитан, – возразил один из них, Устариц, – недостаточно только желать иметь шлюпку, надо еще ее взять, а это будет нелегко.

– Я привел вас сюда, чтобы с вами поговорить. Пойдемте посмотрим, где находится шлюпка.

Сказав это, Жак де Клавалльян увлек своих друзей к небольшому кирпичному шале, в которое вели широкие ворота на петлях и на железных задвижках. Они были сделаны из такого твердого дерева, что нельзя было его разрубить даже топором.

В трех метрах от земли, на каждой стороне были сделаны небольшие отверстия для проветривания сарая.

Там-то на устроенных козлах покоилась элегантная шлюпка довольно замысловатой системы. Два человека могли удобно приподнять эту шлюпку и спустить ее на рельсы, которые продолжались за воротами здания и доходили почти до самого моря. Достаточно было толкнуть лодку на рельсы, чтобы она прокатилась до самого моря, где уже прилив подхватит ее на свои гребни.

Достигнув конца домика, трое мужчин опять обошли его кругом, осматривая и изучая его подробно.

– Этот англичанин, – прибавил Эвель, – догадался, что нам понадобится когда-нибудь его шлюпка. Он запер ее в шкаф, и я не вижу, как открыть замок.

– Но не снаружи, это верно, Эвель, а изнутри?

Это говорил Клавалльян. Бретонец с удивлением посмотрел на своего начальника.

– Изнутри, капитан? Но каким образом войти туда?

– Но разве приставные лестницы сделаны для собак?

– Хорошо! Но откуда взять эти лестницы? Конечно, их много в городе, но сипаи, наверно, найдут смешным, что мы прогуливаемся ночью с приставными лестницами на плечах.