Протопоп Аввакум и начало Раскола

VI

Второе пребывание в Лопатищах

Аввакум уже в сентябре 1647 года[501 - С теми удобствами, которыми пользовался любимец Стефана, путешествие могло совершиться в десяток дней. Относительно даты см.: Житие. Л. 200; случай с медведями, приведший к последующей ссоре с Шереметевым, как будто произошел вскоре после возвращения Аввакума в Лопатищи.] вернулся в Лопатищи. Вскоре ему представился случай приложить к делу свой новый вдохновенный порыв. Однажды вожаки медведей, очевидно татары, пришедшие из соседней области, из Сергача или Курмыша, где это искусство процветало еще долго[502 - Житие. Л. 200 об. Относительно вожатых медведей см.: Максимов. Лесная глушь. I. С. 71–104.], расположились в Лопатищах, чтобы разыграть представление на площади, может быть даже против церкви. Труппа была в полном составе, с масками и музыкальными инструментами: бубнами и домрами. В это время года, когда тяжелые полевые работы были закончены, новость быстро распространилась: «Вот и медведи!» И толпа, стар и млад, бежит радостно смотреть их. Все готово для представления, как вдруг священник выходит и бросается на животных в намордниках, одного «ушибает», отпускает на свободу другого, возвращается к потрясенным скоморохам, срывает с них маски, вырывает у них инструменты и разбивает их на тысячи кусков… Это не произвольное насилие, не гнев, это точное выполнение указаний. Публика при этом непредвиденном зрелище приходит в замешательство: она не помогает своему священнику, но она удерживает себя от грубого с ним обращения, как она, без сомнения, сделала бы несколько месяцев тому назад. Все знают, что Аввакум вернулся из столицы с грамотой от царя или патриарха, благодаря которой ему немедленно были возвращены его церковь и его усадьба.

Ни одно должностное лицо данной местности не посмело приняться за человека, которому оказывала покровительство Москва. Но боярин Василий Шереметев, назначенный казанским воеводой, находился в это время на Волге, направляясь к месту своего воеводства. Он остановился, вероятно, перед Работками, так как у него были владения в этом районе. Это был отец нового помещика Лопатищ, стольника Петра Шереметева[503 - Писцовая книга 1646 г. уже упоминают Петра Шереметева как помещикавладельца Лопатищ (Писцовая книга № 296. С. 463).]. Кто был больше призван, как не эта личность, могущественная при дворе и всесильная в воеводстве, чтобы призвать к порядку этого непокорного священника? Поехать верхом, чтобы предупредить его, было делом одного часа. Он призвал Аввакума на борт своего судна. Боярин Василий был тот самый Шереметев, который в бытность свою воеводой Нижнего при казал бить батогами Неронова при аналогичных обстоятельствах[504 - См. выше, глава I.]. Недавнее злоключение его дочери с лжеграфом Шеликом[505 - См. выше, эта же глава.], получившее широкую огласку, может быть, временно охладило его в отношении иностранцев, но именно только временно, ибо в 1654 г. его снисходительное отношение к полякам благородного происхождения привело его к кратковременной опале, но, так или иначе, ясно, она ему не смягчила характера. Аввакум был преисполнен чувства своей правоты, он не забывал недавних советов и ободрений своих покровителей. Объяснение было, наверное, очень бурным. Но дело было сделано. Все кончилось бы, вероятно, перебранкой.

К несчастью, однако, после того как дело было улажено, боярин попросил этого необыкновенного священника благословить его сына Матвея, который, как всегда, путешествовал со своим отцом. Этот сын, которому шел восемнадцатый год и который был прежним товарищем игр и охоты царевича Алексея, приобрел привычку, бывшую при дворе, – брить бороду. Это был как раз один из моментов, который в Москве привлек внимание Аввакума. Перед Аввакумом был новый случай или показать себя достойным пастырем, или слукавить: он повел себя с боярином, отцом помещика своего прихода, как с первым встречным и был неумолим. Он не только отказал в своем благословении безбожнику, но и начал его беспощадно распекать, обзывая его распутником. Отец не выдержал: он приказал бросить фанатика в воду. Каким образом Аввакум избежал смерти, он об этом не говорит, но он не избежал сильных тумаков[506 - Житие. Л. 200 об.].

Так Аввакум показал, что он нелицеприятен к кому бы то ни было и что ни один воевода не остановит его перед выполнением его обязанностей так, как он их понимал со времени своего возвращения из Москвы.

Героические схватки с медведями или с сильными мира сего были исключением. Но война против многообразного греха не прекращалась. Священник из Лопатищ не терял ни на минуту из виду свою паству. Он обращался к своим прихожанам с укоризнами, «живыми, непосредственными, личными». Он беспощадно преследовал тех, кто проводил время, посвященное церковным службам, в игрищах или в кабаках, за работой, в путешествиях или в пляске. Когда наступал Великий пост, он удваивал для себя умерщвление плоти и молитвы, а для других – строгость наставлений. Виновные в нарушении его наставлений, глядя на него, были охвачены трепетом и разлетались подобно стае голубей[507 - О выполнении своих обычных пастырских обязанностей Аввакум нам ничего не повествует. Но, ввиду сходства характеров и положения, мы позволяем себе представить его облик примерно таким же, как облик известного французского священника, почитаемого многими святым, кюре д’Арс. (Цитированные выражения взяты из книги: Trochu. La vie du Bienheureux J. Vianey. Paris, 1925. P. 165, 166, 179).]. И для этого у них были все основания, ибо Аввакум не взирал на лица: если он видел, что его увещания и порицания оказываются тщетными, он пускал в ход руки и кнут. Это было его право и его обязанность духовного отца. Мы будем не правы, если вообразим себе его как сплошную елейность, саму кротость: это не было в духе времени. Вспомним скорее о гоголевском священнике, которому хозяин однажды послал 30 рабочих своей фабрики, пьяниц и жуликов; они вышли от священника красные как раки и в продолжение двух месяцев не появлялись в кабаке[508 - Гоголь. Выдержки из переписки. XXII (издание Тихонравова. 13-е изд. Т. V. С. 135–136. Это место в первых изданиях было исключено цензурой).]. Аввакум был такой же закалки, при той оговорке, что он поступил бы, в случае надобности, так же и с самим хозяином.

Его безупречная жизнь и его энергия привлекали к строгому пастырю более, нежели послушание и уважение; ему приписали добродетели, которые Деяния апостолов признают за самими апостолами.

Матери приносили ему своих малюток, когда те страдали желудком, чтобы он их излечил: он лечил их как своих собственных детей, он их смазывал освященным елеем по всем частям тела, произнося предписанную молитву, как этого требовал церковный обряд. Действуя таким образом, он не вводил ничего нового. Он действовал так, сообразно очень старой христианской традиции. Св. Иаков (Иак. 5, 14) советовал больным призывать пресвитеров, чтобы они помолились над ними, помазуя их елеем во имя Господне[509 - Соборование не имеет другого происхождения, и оно «установлено специально для больных, так как исцеление телесной болезни является его первым плодом» (Макарий. Православное догматическое богословие. II. § 232. С. 360–362).]. Затем Аввакум делал своим маленьким больным растирания живота и спины: он применял после средства религиозного средство медицинское. Единственное средство, к которому он никогда не прибегал – это суеверие: заговоры и колдовские приемы. Порой к нему приводили и взрослых больных: он их лечил таким же способом[510 - Житие. Л. 282.].

К нему часто прибегали за помощью, как к человеку, способному изгонять бесов. В ту эпоху широко допускали вмешательство нечистой силы в наше существование. Стоило человеку потерять разум, начать кататься по земле в конвульсиях, падать и лежать неподвижно, с пеной у рта; стоило женщине в припадке начать икать, начинала ли она издавать непристойные выкрики, в особенности в церкви, в самые торжественные моменты литургии, – во всем этом видели проявление дьявола и злых духов. В результате смут, ужасов, голода, лишений и, сверх этого, злоупотребления водкой, полученной из ржи и плохо дистиллированной, наконец, под влиянием отсутствия гигиены, в особенности женской, в Древней Руси распространи лись нервные и психические заболевания[511 - Ввиду того места, которое занимают случаи одержимости в Житии Аввакума, а также и в его сочинениях, небесполезно узнать, как это происходило. Рязановский (с. 69–70) описывает факты, которые он сам наблюдал в одном очень бедном селе Костромской губернии в 1890–1900 гг.: «На Пасху приходской священник поднес крест женщине, чтобы она к нему приложилась. Она выполнила это с большим трудом, с измененным почерневшим лицом, затем она упала на пол, словно замертво. Причастие для нее было мучением: во время обедни, когда приближался этот момент, она кричала во все горло и с каждым мгновением металась все больше и больше. Скромная и нравственно чистая в своей обычной жизни, она выкрикивала непристойные слова. Чтобы привести ее и поставить перед священником, требовались усилия нескольких человек; она теряла чувства, сжимала так сильно зубы, что с трудом могли открыть ей рот, иногда масса белой пены текла с ее губ. Потом она успокаивалась». Рязановский добавляет (1914): «Таких “кликуш” много перед известными святынями, мощами святых и чудотворными иконами». Подобные же факты мне рассказывали в эти последние годы относительно бывшей Ярославской губернии. Совершенно несомненно, что Аввакум имел среди прочих своих опекаемых и кликуш. Можно справиться об этом по трудам Груздева и Краинского.]. Бесноватый, обычно, если он был способен вредить окружающим, сажался на цепь, и к нему звали того, кто мог изгонять беса. Аввакум не уклонялся и в этом от своей обязанности.

Что же касается вообще роли сатаны и его тайных посланцев в делах мира сего, то Аввакум в этом отношении по своим взглядам ни в чем не отличался от своих современников: он видел, можно сказать, дьявола повсюду. Он видел его не только духовно, но и во плоти. Он слышал, как дьявол говорил, как он наступал, грозил, пускался бежать и снова набрасывался на свою жертву. Но он видел его не в большей степени, чем видели его Никон, Иларион Суздальский, Симеон Полоцкий и многие другие. Более того, он, что касается одержимости и демонологии, придерживался точки зрения очень здравой и совершенно христианской.

Бог может позволить злым духам искушать человека, внушать ему страх; тогда нужна стойкая вера и молитвенная помощь, чтобы прогнать их. Вскоре после приезда в Лопатищи Анастасия заболела, и так сильно, что ночью надо было послать за ее исповедником[512 - См. выше, глава III.]. Тем временем Аввакум пошел в церковь за Требником. Там он очутился лицом к лицу с чудесами, напоминающими те, что случаются в домах, где нечисто: он увидел стол, который подпрыгивает; гроб, крышка которого приподнимается; саван, который движется; ризы, которые летают с места на место. Он осеняет крестным знамением все эти вещи, и все приходит в порядок. Это не что иное, как назидание для усиления бдительности против козней врага; дьявол нас подстерегает, не будем этого забывать, прилепимся ко Христу, к Божией Матери и ко всем святым[513 - Житие. Л. 283, 284 об.].

Может случиться и похуже. Может случиться, что в наказание за какой-нибудь большой грех Бог предает человека злым духам. Тогда эти духи могут окончательно исчезнуть только после того, как провинившийся обретет опять милосердие Божие. Изгнание беса необходимо для начала, но оно не может иметь длительного действия; действует оно, только сопровождаемое покаянием, исповедью и причастием[514 - Житие. Л. 220 об.]. Заговоры требуют даже для временного успеха полной нравственной чистоты со стороны того, кто их произносит; нужны пост и молитва. Заговоры должны долгое время повторяться с полной уверенностью в помощи Божией.

Вскоре, очевидно после своего возвращения из Москвы, Аввакум, уступая настойчивым просьбам своего двоюродного брата, любителя хороших книг, отдал ему в обмен на лошадь книгу св. Ефрема Сирина, подаренную ему Стефаном Вонифатьевым: ведь ему необходимо было снова обзаводиться хозяйством, так как дом его был разграблен. Это означало по меньшей мере не повиноваться своему духовному отцу, подарившему ему книгу, с тем чтобы он извлек из нее пользу духовную, а не материальную. Это нарушение долга не замедлило получить свое возмездие. Сначала лошадь, затем младший брат Аввакума Евфимий оказались преданными во власть злых духов: лошадь, неизвестно почему, «еле жива стала», брат во время домашнего богослужения упал на пол, испуская ужасные крики. Аввакум сейчас же понял, что зависящие от него существа подвергались страданиям из-за какого-то его большого греха, но из-за какого? Он на всякий случай употребил предписанные средства: святую воду и молитвы Требника. Безуспешно! Он повторил обряд – тщетно. В отчаянии он долго плакал. Наконец, в третий раз он громко прочитал главный текст заклинания св. Василия дьяволу: «Изыди от создания сего и к тому не вниди в него!» Злой дух вышел, однако он не отказался от своей затеи. Он вскочил на окно, затем на ручную мельницу, затем на печь, затем под печь: Евфимий показывал на него пальцем. В Житии состояние и приемы одержимого описаны с точностью почти медицинской – Аввакум преследовал его, кропя его святой водой. Но вот он снова вошел в Евфимия, ибо тот снова начал безумствовать. Однако он проронил драгоценные сведения: он был предан сатане и двум духам тьмы за то, что его старший брат обменял священную книгу на лошадь и что он сам эту лошадь любит. Пусть Аввакум выкупит эту книгу, и Евфимий будет освобожден от злого духа. Однако Аввакум не исправил своей ошибки в течение трех недель, почему – он этого не говорит, – и еще три недели злые духи, несмотря на святую воду и молитвы об их изгнании, продолжали посещать Евфимия. После того, как книга была взята обратно, они окончательно покинули Евфимия[515 - Житие. Л. 267–272.]. После это го духовного опыта Аввакум уже обладал большей властью изгонять злых духов из других. Еще в своем доме он вылечил служанку, молодую вдову Евфимию. С ней также сделался припадок во время службы. Он читал молитву св. Василия, прикасаясь последовательно крестом к ее окаменевшим членам и каждый член последовательно оживал. Он смазывает ее елеем, и вот она уже совершенно здорова. Лечение столь легкое, что он задается вопросом: может быть, она вовсе и не была одержима?[516 - Житие. Л. 277 об. – 278.] Ему пришлось также иметь дело с двумя другими бесноватыми, которые оба носили имя Василий. Он их держал у себя на цепи[517 - Житие. Л. 279.]. Вот как вел себя один из них, без сомнения, самый характерный. Он брал свои экскременты и запихивал их в рот, повторяя: «Царь, царь, царьки, царьки». Он искажал крестное знамение. Аввакум начал смазывать его елеем. Затем он пускал в ход хлыст, крича: «Твори молитву Исусову, бешенный страдник!». Через три недели лечения, по милости Божией, он излечился[518 - РИБ. Т. 39. Стб. 591.].

Аввакум только начинал свою практику изгнания злых духов; в продолжение всей своей жизни он будет иметь дело с демонами; он будет все время бороться с врагом за себя и за других. Эти сражения не могли, однако, заставить его забыть одну из больших реформ, которой требовали его уважаемые московские друзья: совершать богослужение «единогласием». Правда, осуществление этой реформы немедленно было невозможно, так как к ней необходимо было приготовить не только верующих, но также и чтецов и певчих. Аввакум, когда требовали обстоятельства, был отважен и требователен, что, однако, не мешало ему быть осторожным и действовать осмотрительно в повседневной жизни. Он поостерегся резко заявить о подобном новшестве. Он обсуждал его, старался убедить: – Вы поете сначала то, что должно следовать, а то, что идет раньше, поете позже. – Повсюду так делают. – Да, но это для того, чтобы поскорее убежать из церкви. У нас нет времени, говорите вы, дома дела! А я вам говорю: ты в церкви, итак, «отверзи от себя всяку печаль житейскую, ищи небесных». Подобного рода речи не всех убеждали. Самые буйные бросались на него, избивали его кулаками в самой церкви. Но он был упорен[519 - РИБ. Т. 39. Стб. 827–828. Смирнов относит воспоминания, о которых Аввакум упоминает в «Послании рабом Христовым», к его пребыванию в Лопатищах (Смирнов П. С. [Рецензия]. С. 255).]; он достиг своей цели приблизительно через два года своих усилий, к 1650 году[520 - РИБ. Т. 39. Стб. 910: «Единогласно пел лет двадцать, и ныне пою Богу моему, дондеже есмь, единогласно», – говорится в письме из Пустозерска, которое П. С. Смирнов (РИБ. Т. 39. С. XIV–LXII) считает написанным ранее события 14 апреля 1670 г. Это мнение Смирнова только вероятно, а не достоверно. Но в первом случае, если Аввакум и не имеет ввиду Лопатищи исключительно, все же в своих воспоминаниях о многочисленных преследованиях за единогласие может их касаться; с другой стороны, если вычесть эти двадцать лет из какой-то последующей даты после 1670 года, то следовало бы заключить, что Аввакуму не удалось в 1650 году установить «единогласие», а не то, что он якобы вовсе не старался его добиться: представляется совершенно невозможным, чтобы после своего путешествия в Москву, и тем более после февральского собора 1649 г., он не постарался бы добиться его осуществления.].

Церковная служба была и без того длинной, продолжительной, ибо Аввакум выполнял свое служение священника не торопясь; теперь же она сделалась еще длиннее оттого, что певцы и чтецы исполняли свою часть богослужения одни после других, а не вместе. Если его неторопливое служение уже навлекло на него неприятности со стороны власть имущих, что же будет сейчас? Ошеломляющий эффект московских писем давно уже был предан забвению. Гражданское должностное лицо (очень жаль, что он никогда не называет звания этих лиц) пришло к нему с народом, с луками и пищалями. На этот раз он спасся: он призвал себе на помощь Бога, и люди, оцепившие его дом, – повернули обратно. В следующую же ночь за ним пришли от имени того же должностного лица, лежавшего при смерти. Аввакум позволил увести себя в мрачном настроении, будучи почти уверен, что волк его проглотит. Он думал о мученичестве митрополита Филиппа и молился. Но, вопреки ожиданию, он нашел своего противника в глубоком раскаянии; исповедал его, помазал его елеем и вылечил его[521 - Житие. Л. 201–202.]. Мы видим тут подлинное нравственное чудо, которому нужно верить: человек с таким неукротимым чувством зла, решившийся на подобную выходку против беззащитного священника, был способен заболеть при первых угрызениях совести и думать, что он умрет, если не будет прощен!

Однако этого случая было недостаточно, чтобы уверить Аввакума, что он достиг длительной победы. Несколько позднее нашлись люди, изгнавшие его из его прихода, и на этот раз уже окончательно. Это произошло в конце 1651 года или в начале 1652 г.[522 - Аввакум будет назначен в конце марта 1652 г. в Юрьевец, после краткого пребывания в Москве (Житие. Л. 202).] Были ли это опять представители власти? Были ли это его прихожане, которые не могли больше терпеть строгостей своего пастыря? Времена были смутные: царская служба разоряла помещиков, помещики выжимали из крестьян все, что было возможно; крепостное право было узаконено и жизнь бедняков делалась все тяжелее. Неужели нужно было еще после барщины и отработки налогов проводить лучшие свободные часы своего времени в церкви? В городах и деревнях протест уже назревал. Можно предполагать, что общее трудное положение в Москве повлияло на жизнь Аввакума, вызвав новые злоключения[523 - Священник д’Арс несколько раз чуть не был поколочен. Даже благочестивые люди просили Бога удалить его. В один прекрасный день шестеро из его главных прихожан, находившие его слишком строгим, пришли к нему, чтобы предложить покинуть село. То были отклики революции 1830 года, которые присоединились к местному недовольству (Trochu. Le Bienheureux J. Vianey P. 207–210).].

VII

Лопатищи после отъезда Аввакума

Итак, он отряс прах Лопатищ от ног своих. Больше он туда не вернется, также как и в Нижегородскую землю вообще. Хотелось бы узнать, каковы были плоды его усилий? К несчастью, у нас имеются только сведения, записанные князем Иваном Долгоруковым 160 лет спустя. Этот помещик, большого ума, унаследовал 400 душ после своей матери и пожелал познакомиться со своими крестьянами. В 1813 году он отправляется в Нижний и оттуда в «свое село Лопатищи». Мужики, говорит он, живут в достатке, они никогда не считаются с деньгами, чтобы откупиться, к примеру, от военной службы; они щедры по отношению к своему помещику, они несут ему «яблоки из своих садов, мед и медовые пряники и полотна своей работы»; но у них два неизлечимых порока: они сутяжники, всегда готовы исписать кипы бумаги один против других и, почти все, «раскольники». «Церковь заброшена (…) они редко ходят в церковь, некоторые даже никогда (…) Иконостас едва держится; нет должного причта. Священник, хотя он и приходской, благожелательно относится к расколу, иначе он не смог бы ужиться с ними и должен был бы нищенствовать[524 - Долгорукий И. М. С. 91–94.].

Если верить князю, Аввакум якобы сумел внушить своим прихожанам глубокую приверженность к выполнению церковных внешних обрядов, даже до такой степени, что, когда последние были изменены, они остались верными им и отвергли новые. Он, видимо, крепко внушил им отвращение к целому ряду пороков, ибо необходимо иметь много добродетелей, чтобы село жило беспорочно и в достатке. Кстати, князь не отмечает в селе пьянства[525 - Однако он сам имел водочный завод в Лопатищах, который, прежде чем перестать функционировать, давал 120000 литров водки в год (Там же. С. 94–95).]. Аввакум преподал им любовь к свободе и независимости, следовательно, привил им чувство их крестьянского достоинства. Но слишком занятый, вследствие приказов, полученных от своих покровителей, чтобы объявить войну некоторым беспорядкам и заставить соблюдать некоторые правила, он, видимо, лишь в малой степени привил им христианскую любовь, или же его уроки в этом направлении не дали нужного плода.

В 1930 году церковь в Лопатищах была закрыта по приказу властей, и я едва смог разглядеть на пороге беднейшей избы зеленоватую поношенную рясу, из которой выглядывала чья-то голова с растерянными глазами, всклокоченными волосами: без сомнения, несчастный наследник Аввакума, запуганный невзгодами и появлением, всегда тревожным, какого-то иностранца[526 - Абзац добавлен во втором издании. – Прим. ред.].

Глава V

Протопоп (1652)

I

«Ревнители благочестия» управляют Церковью

Вместе со своей семьей Аввакум направился в Москву вторично. Здесь он нашел своих друзей и рассказал им о своих злоключениях. Ему было уже тридцать лет, из них было десять лет церковного служения: ему можно было доверить одну из тех высоких должностей, с высоты которой возможно было продвинуть реформу. Стефан представил его царю, чтобы назначить его протопопом в Юрьевец на Волге. Это был небольшой городок близ Нижнего Новгорода: таким образом он остался бы в своей родной области. Патриарх подтвердил это назначение. Обычно действовали именно таким образом. Очевидно, вновь назначенный быстро собрался в путь, ибо второе пребывание в столице не оставило в нем никаких особых воспоминаний[527 - Материалы. I. С. 110.].

Однако ему стало известно о многочисленных событиях, происшедших со времени его последнего приезда в Москву. Кружок «ревнителей благочестия» превратился, до известной степени, в официальный совет, руководивший вопросами религии и совести. Один из его членов, архимандрит Никон, продолжая свое восхождение по иерархической лестнице, 29 марта 1649 года был посвящен в митрополиты Новгородские[528 - Строев. Списки иерархов. Стб. 36.]; это была следующая по значению митрополия на Руси после Москвы, но каждую зиму он возвращался в столицу; там он находился как раз с 21 декабря 1651 года[529 - Расходная книга митрополита Новгородского Никона. С. 4.]. Неронов был назначен в начале 1649 года протопопом Казанского собора[530 - Между февралем и августом (Белокуров. Арсений Суханов. I. С. 169. № 6).], одной из самых главных церквей Китай-города, стоявшей как раз напротив Кремлевских ворот. Царь был всегда очень покорен советам своего духовника, которому он даровал все отличия, способствующие увеличению его власти; последним подарком была камилавка, дарованная ему по случаю праздника Рождества[531 - Платонов. Статьи по русской истории. С. 67. № 2. В то время как другие, очень частые, подарки царя своему духовнику занесены в дворцовый реестр (см.: Извеков. С. 145; Зерцалов. О мятежах в городе Москве. С. 9; Викторов. I. С. 147), этот дар упоминается как историческое событие, но не официальным летописцем.].

В провинции лучшие иерархи также благосклонно относились к реформе; среди них были: в Ростове престарелый Варлаам[532 - Был митрополитом с 1620 года. Старообрядцы его почитают (Титов. Описание Ростова Великого. С. 120).], в Суздале – Серапион, в Вологде новый архиепископ Маркел, кроткий и образованный[533 - Был соловецким настоятелем с 1640 по 1645 год (Досифей. I. С. 138–140): посвящен 16 января 1645 года (Викторов. I. С. 37). См. его завещание: ЛЗАК. III. С. 38–42.], в Троице-Сергиевом монастыре мистически настроенный архимандрит Адриан[534 - Бывший настоятель Толгского монастыря и, вероятно, ученик Серапиона, назначенный в Троице-Сергиев монастырь в 1640 году. Он предписал своим монахам жить в общежитии, «вместо того чтобы бражничать в кельях» (Голубинский. Путеводитель по Лавре. С. 149). У него были видения. Он очень скоро принял единогласие.]. Патриарх Иосиф никогда не возражал ни против чего, исключая только единогласие, и после последней, оставшейся без результата, попытки сопротивления в 1649 году он ограничился лишь тем, что утверждал решения, часто принятые без него. Между прочим, он сообщил Адриану после Сергиева дня в конце сентября 1651 года, что он страдает болями в желудке и бессонницей[535 - Горский. Историческое описание // ЧОИДР. 1878. I V. С. 129.]. Таким образом, «боголюбцы», как они себя называли, были фактическими руководителями текущей церковной деятельности, причем они сообщали ей во всех областях необычайные интенсивность и мощь. Они продолжали осуществлять свою смелую программу реформ и церковного морального обновления, вопреки протестам, исходившим как от влиятельных, так и от рядовых священнослужителей; при этом трудности, переживаемые страной, не служили даже для них никаким препятствием.

1648 год был для государства в общем плачевным: пережиты были угрозы нападения со стороны крымских татар в союзе с турецкими янычарами[536 - Смирнов П. Правительство Б. И. Морозова и восстание в Москве. С. 50.]; плохой урожай и народное возмущение, приведшее к кровавым восстаниям с 1 по 5 июня, пожары в большей части Москвы, унижение и капитуляция царя перед толпой и стрельцами; смуты во многих провинциальных городах и, притом, во всех направлениях: в Козлове, в Сольвычегодске, Воронеже, Курске, Пинске, Устюге, откуда были изгнаны воеводы, протопопы, дьяки и крупные торговцы, которых через два месяца пришлось водворять обратно силой оружия; тут же были: созыв Земского собора и поспешная разработка нового Уложения, которое окончательно устанавливало закрепощение крестьян крупными помещиками[537 - События 1648 года были, наконец, после долгих разысканий, описаны С В. Бахрушиным (Бахрушин СВ. Московский мятеж 1648 г. // Сборник в честь М. К. Любавского. Пг., 1917. С. 709–774). Относительно Земского собора и Уложения 1648 года см.: Смирнов П. П. О начале уложения и земского собора 1648–1649 гг. // ЖМНП. 1913. № 9. С. 36–66.].

II

«Книга о вере» и Кормчая. Меры для поднятия образования: греки и киевляне

Все это не помешало 22 июня 1648 года, сейчас же после этих трагических дней, выпустить новую книгу наставлений, связанную с религиозной полемикой, а именно «Книгу о вере единой, истинной и православной»[538 - Согласно выходным данным, книга вышла из печати 8 мая 1648 г. См.: Зернова. С. 67, № 209. – Прим. ред.]. Тот успех, который обрела эта книга, принимая во внимание все обстоятельства того времени, дает понятие о том большом количестве лиц, которые положительно отнеслись в Москве к Стефану Вонифатьеву и его друзьям: из тиража в 1200 экземпляров 118 книг было продано в первый же день и 850 приблизительно в конце августа месяца[539 - Белокуров. Арсений Суханов. I. С. 177.]. Там можно было прочесть историю Крещения Руси, богословское доказательство исхождения Духа Святого только от Отца; опровержение служения на опресноках; апологию двух видов причастия для верующих; утверждение равенства всех апостолов между собой (против учения латинян); доводы в пользу защиты икон, поклонения святым, молитв об умерших, постов (против протестантов); затем шло несколько бессистемно изложенных статей против униатов и евреев. В заключение была приложена глава об антихристе, конце мира и Страшном суде.

Труд этот продолжал длинный ряд работ, представлявших собой заимствования из Западной Руси. Это была компиляция из разных полемических трактатов, составленных в 1644 году в Киеве неким игуменом Нафанаилом, перевод которых раздобыл Стефан Вонифатьев; однако в последний момент заменили статью об антихристе другой статьей, которой отдали предпочтение; сюда же присоединили несколько страниц о крещении через погружение, извлеченных из дебатов с Вальдемаром. В этом большом фолианте, состоящем из 289 листов, явно постарались написать нечто большее, чем апологию православной веры против врагов, которые были несравненно менее опасны в Москве, нежели в Киеве, Остроге или в Вильне; появилась своего рода полная религиозная энциклопедия, содержавшая массу полезных и интересных для общества сведений, что Стефан прекрасно и понял[540 - Относительно «Книги о вере» см.: Цветаев. Протестантство. С. 670–673; Белокуров. Арсений Суханов. I. С. 172–177. Рукопись эта существует: РГБ. Собр. Ундольского. № 427.].