Как решаются нравственные вопросы французской драмой

Как решаются нравственные вопросы французской драмой
Петр Алексеевич Бибиков

«Современному передовому челов?ку приходится иногда искренно позавидовать доктринеру – рутинеру. Посмотрите на посл?дняго: н?тъ у него отравляющаго сомн?нiя; онъ не знаетъ мукъ, сопровождающихъ страстное, ненасытное желанiе р?шить, объяснить себ? пресл?дующiй васъ вопросъ. У него готовы отв?ты на все, готово р?шенiе, готова мораль и правила нравственности; подводите только подъ нихъ поразившiя васъ житейскiя явленiя. Онъ беззаботенъ, веселъ, счастливъ. Спокойно ложится онъ въ постель, завершить сномъ проведенный безъ тревогъ и волненiй день; такъ же спокойно встр?чаетъ новый, въ полной ув?ренности, что нич?мъ не можетъ быть возмущено его спокойное теченiе…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

Петр Алексеевич Бибиков

Какъ р?шаются нравственные вопросы французской драмой

(Nos Intimes, комедiя г. Сарду)

Современному передовому челов?ку приходится иногда искренно позавидовать доктринеру – рутинеру. Посмотрите на посл?дняго: н?тъ у него отравляющаго сомн?нiя; онъ не знаетъ мукъ, сопровождающихъ страстное, ненасытное желанiе р?шить, объяснить себ? пресл?дующiй васъ вопросъ. У него готовы отв?ты на все, готово р?шенiе, готова мораль и правила нравственности; подводите только подъ нихъ поразившiя васъ житейскiя явленiя. Онъ беззаботенъ, веселъ, счастливъ. Спокойно ложится онъ въ постель, завершить сномъ проведенный безъ тревогъ и волненiй день; такъ же спокойно встр?чаетъ новый, въ полной ув?ренности, что нич?мъ не можетъ быть возмущено его спокойное теченiе. Вс? его страданiя и непрiятности не выходятъ изъ узкой, т?сной сферы эгоистическаго наслажденiя жизнью и ограничиваются только подчасъ оскорбленiемъ самолюбiя или долет?вшимъ до его почтеннаго уха голосомъ изъ новой атмосферы, голосомъ раздавшимся изъ устъ непримиримаго врага его, челов?ка иной жизни и закала, голосомъ, нарушающимъ его олимпiйское спокойствiе и рождающимъ въ душ? сомн?нiе въ твердости и прочности р?шонныхъ имъ вопросовъ.

Совс?мъ иное д?ло жизнь для челов?ка, мучимаго тревогой и сомн?нiемъ, носящаго въ груди вс? вопросы неразр?шонными и вс?ми силами души стремящагося къ ихъ уясненiю и разр?шенiю. Ему н?тъ покоя, ему н?тъ пощады, н?тъ отдохновенiя.

Сознательное размышленiе о какомъ бы то нибыло вопрос? жизни, повидимому пустомъ и неим?ющемъ особаго значенiя, втягиваетъ его въ самый кипятокъ жизни; для него вс? понятiя перепутались, сплелись, зац?пили другъ друга; ни одно неподходитъ подъ школьныя и вс?ми принятыя опред?ленiя, всякое силится освободиться отъ узды, положенной на него рутинными нравственными и схоластическими прiемами: все перем?шано, перетасовано какъ колода картъ: бывшее разд?ленiе всего по мастямъ, облегчавшее работу мысли, признано несостоятельнымъ; вс? границы, вс? пред?лы потеряны. Что одному ясно какъ день, в?рно какъ дважды два, то для другого предметъ сомн?нiя и страданiй. Ни въ области реальнаго знанiя, ни въ сфер? нравственной опред?ленныхъ р?шенiй, готовыхъ отв?товъ н?тъ. А какъ легко было прежде: стоило сосчитать только количество пестиковъ и тычинокъ, чтобы отнести растенiе къ тому или другому виду и роду; смутилъ вашъ покой вопросъ изъ мiра нравственнаго, – отправляйтесь къ Аристотелю или къ разнымъ древнимъ авторитетамъ, и все уяснено, опред?лено, подведено подъ рубрику. Теперь не то: гд? кончается растенiе и начинается животное, гд? оканчивается животное и начинается челов?къ? И уже не пойдешь къ Аристотелю справляться, чтобы онъ объяснилъ теб? das Ding an sich.

Странныя эти мысли родились въ голов? моей по выход? изъ Михайловскаго театра посл? представленiя комедiи г. Сарду «Nos Intimes», встр?ченной съ такимъ всеобщимъ сочувствiемъ въ Париж?, а сл?довательно и у насъ. Какое кажется им?ютъ отношенiе приведенныя мысли съ комедiей г. Сарду? а между т?мъ вышло такъ. О чемъ ни задумайся, о скучномъ или о веселомъ – богъ – знаетъ куда утянетъ. А между т?мъ я нам?ренъ объяснить, какъ родились въ голов? мысли, которыя повидимому не им?ютъ никакого отношенiя ни къ какой комедiи.

Одинъ изъ остроумн?йшихъ нашихъ публицистовъ сказалъ когда – то, что о театр? говорить нельзя, въ особенности о французскомъ, непустившись въ глубокомысленныя разсужденiя ? la Сiэсъ о томъ, ce que c’est que le tiers—еtat?

Кстати, любезный читатель, не зам?чали ли вы надъ собою страннаго д?йствiя, производимаго современной французской комедiей и драмой и состоящаго въ томъ, что какую бы пьесу ни давали, впечатл?нiе всегда одного и того же рода. Я не говорю, чтобы оно одинаково было по количеству впечатл?нiя: это зависитъ отъ большаго или меньшаго таланта автора пьесы; я говорю о качеств?, которое (худо ли оно или хорошо, это другой вопросъ), но всегда одного и того же рода. Это зам?чательное явленiе, и объясненiе его должно открыть намъ многое, а главное, оно и приведетъ къ т?мъ повидимому неотносящимся сюда мыслямъ, которыми я началъ.

Если литература данной эпохи есть зеркало этой эпохи, то эта аксiома еще очевидн?е въ вопрос? о театр?. Припомните псевдоклассическую фрацузскую комедiю, заразившую всю Европу въ блестящее время подражанiя всему французскому. Но о классицизм? я не скажу ни слова. Я прошу только читателя мысленно проб?жать за мной по той эпох?, въ которую аристократическая придворная Францiя наслаждалась старикомъ Расиномъ, принимавшимъ немалую долю участiя въ воспитанiи того могучаго, героическаго, энергическаго населенiя XVIII в?ка, которое и теперь поражаетъ насъ своимъ величiемъ. Никто изъ здраво – развитыхъ людей не станетъ искать греческихъ и римскихъ героевъ въ какомъ – нибудь Британик? или Федр?; напротивъ того, подъ римской тогой, над?той еще на французскiй манеръ, потомучто такъ казалось грацiозн?е, всякiй узнаетъ придворнаго аристократа памятнаго вс?мъ в?ка Людовика XIV, ставшаго моделью для подражанiя отъ Мадрита до молодого Петербурга. Духъ подражанiя и копированiя усвоился особенно хорошо высшими слоями на русской почв?. Съ т?хъ поръ многое перем?нилось во Францiи, но духъ подражанiя, привившiйся особенно глубоко къ екатерининской аристократiи, не зам?чалъ, что оригиналъ уже изм?нился, и не разъ, и не два, продолжалъ повторять копiи, утратившiя всякiй смыслъ и значенiе. Парижскiй дворъ пере?халъ въ Кобленцъ во время перед?лки тюльерiйскаго дворца, какъ выражается одинъ езуитскiй учебникъ; Банапарте, фельдмаршалъ Людовика XVII, управлялъ Францiей отъ имени короля, классическая трагедiя уступила м?сто безцв?тной драм? временъ имперiи, – подражанiе продолжалось; королевское семейство съ дворомъ возвратилось въ Тюльери, какiе – то новые, нев?домые люди, неаристократическаго происхожденiя, избираютъ своего короля, гордящагося т?мъ, что онъ не аристократъ, – подражанiе прежнимъ временамъ продолжается; дворъ вм?сто Кобленца переселяется въ окрестности Лондона, – таже исторiя. Но есть в?дь н?которая разница между Расиномъ, Бомарше, В. Гюго и Скрибомъ. У насъ этого не зам?чаютъ. Театръ представляетъ историческую эпоху, ея стремленiя, надежды, упованiя, господствующiя идеи, силы, сословiя. В?дь въ Париж? всякiй разъ иная публика восхищалась см?нявшими другъ друга писателями. Парижъ дворянскiй, аристократическiй и Парижъ буржуазный, м?щанскiй – столько не похожи другъ на друга, какъ Расинъ на Скриба. Въ нашей литератур? такихъ перем?нъ не было и дай – богъ, чтобъ никогда не было. Но что можно заключить объ обществ?, въ которомъ единственное звено, связывающее столь разнородныя вещи – духъ подражанiя!

Современная французская сцена изображаетъ эпоху господства буржуазiи. По двумъ – тремъ авторамъ, по десяти комедiямъ, ими написаннымъ, будущему историку легко будетъ нарисовать всю эпоху со вс?ми ея стремленiями, со всею ея нравственностью. Какимъ р?зкимъ штрихомъ отт?нитъ онъ дв? эпохи, выраженныя Бомарше и Скрибомъ, рисовавшими портреты свои съ того же буржуа; но въ первой эпох? этотъ буржуа былъ за народъ; онъ былъ нацiоналенъ, золъ, остеръ, уменъ, онъ чувствовалъ силу, онъ готовъ былъ на бой, онъ не назывался даже буржуа: это былъ великiй, талантливый tiers. Теперешнiй буржуа, собственникъ, лавочникъ, рантье – совс?мъ другое. Загляните въ Скриба и позадумайтесь хорошенько, если вы небоитесь думать.

Въ Париж? считается тридцать театровъ, расходы на нихъ громадные; в?роятно таковы же и доходы. К?мъ они держатся? неужели блузниками или сотнею иностранцевъ? Н?тъ, они существуютъ для буржуазiи, и буржуазiею, которая ими наслаждается, въ нихъ учится, выражаетъ свои стремленiя, свой уровень нравственности, и черезъ нихъ же высказываются представители ея мысли, ея таланты. И на первомъ план? стоитъ Скрибъ.

Разум?ется я могъ бы указать на многiе романы Ж. Занда, изъ которыхъ можно кое – что узнать о современномъ французскомъ буржуа, но я не рекомендую ее, какъ женщину, отличающуюся пристрастiемъ и заражонную притомъ такими вредными мыслями, что ни одинъ порядочный буржуа не р?шится дать ея книгу въ руки своей дочери. Но Скрибъ – это офицiальный, патентованный, великiй талантъ буржуазiи; врать онъ не можетъ. Буржуа, тронутые списанною съ нихъ доброд?телью, плачутъ, улыбаются, рукоплещутъ своему любимцу. Ч?мъ же являются фотографическiе съ нихъ снимки, раскрашенные по модной картинк? такимъ образомъ, что сквозь слой красокъ хорошо видны настоящiя черты оригинала? Занявъ по историческому праву насл?дства м?сто блестящей аристократiи, вышедшая изъ простого народа буржуазiя утратила добрые народные инстинкты и не прiобр?ла дворянскихъ доброд?телей. Создать общественную нравственность она была не въ силахъ; въ преданiи государственныхъ чиновъ и древнихъ парламентовъ не оказалось исторической необходимости. И вотъ является нравственность, основанная на правилахъ политической экономiи, на конторской книг?, на сил? денегъ, на любви къ порядку, на узкомъ, эгоистическомъ чувств? самосохраненiя. Всмотритесь хорошенько въ комедiи и драмы Скриба. Съ какимъ безпощаднымъ ожесточенiемъ пресл?дуетъ онъ искреннее чувство, благородное стремленiе; съ какою любовью силится онъ выставить ихъ за бредъ, за утопiи, за безплодное мудрствованiе; съ какою искренностью покрываетъ онъ позоромъ женщину за капризъ, за увлеченiе, за неподд?льную страсть. И когда она опозорена, мужъ – буржуа торжествуетъ; когда она осм?яна, онъ читаетъ ей мораль; когда она убита, онъ добиваетъ ее прощенiемъ. О, Скрибъ хорошо знаетъ м?щанское сердце!

Но для чего, спроситъ меня читатель, разговорился я о Скриб?, когда долженъ говорить о Сарду, комедiя котораго стоитъ въ заголовк? статьи этой? Да я уже сказалъ, что вс? вопросы дотого перепутались, сц?пились, см?шались круговой порукой что о чемъ, бы ни вздумалъ заговорить, не знаешь съ какой стороны подойти и богъ – знаетъ куда за?дешь. Я сказалъ, что въ какую бы современную драму или комедiю вы ни отправились, – впечатл?нiе вынесете одно и тоже. Причина этого заключается въ томъ, что публика, для которой он? пишутся, составляетъ что – то такое затянутое, ограниченное, со вс?ми свойствами китайской неподвижности, что выходящiе изъ среды ея писатели и пишущiе для нея и не могутъ изобразить ничго вн? этой замкнутости и ограниченности. Представитель, коноводъ ихъ Скрибъ; другiе съ б?льшимъ или меньшимъ усп?хомъ сл?дуютъ за нимъ. Въ числ? ихъ находится и Сарду, съ тою впрочемъ разницею отъ великаго мастера, что Богъ не одарилъ его ни такимъ талантомъ, ни такимъ умомъ. Поняли ли вы меня, читатель? Теперь мн? можно бы было пояснить и первую мою мысль, почему однимъ людямъ чрезвычайно легко жить на св?т?, а другимъ весьма тяжело и почему современному передовому челов?ку подчасъ становится завидно смотр?ть на невозмутимое спокойствiе и олимпiйское величiе иного доктринера – рутинера, но я над?юсь показать это мыслями, рожденными въ голов? моей комедiей «Nos Intimes».

Съ готовымъ кодексомъ нравственности, съ пор?шоными рубриками и опред?ленiями легко оц?нить какую хотите комедiю. Есть въ комедiи доброд?тельные люди? Есть, какже, мужъ. Награжденъ, торжествуетъ? Какже, награжденъ, торжествуетъ. Есть порокъ или преступленiе? Есть, какже, жена. Наказана? Наказана. Гуманно, ч?мъ, какъ? Очень гуманно: прощена, ей не сд?лано даже выговора, она просто оставлена наедин? съ своею сов?стью; мужъ не хот?лъ даже показать ей, что сомн?вается въ ея доброд?тели, и наградилъ ея любовника, доставивъ ему выгодное м?сто. Какъ очерчены лица? Ничего, недурно; есть правда и вовсе ненужныя, есть балаганныя, но общему ходу они не м?шаютъ. Какъ идетъ само д?йствiе? Ничего, не вяло. Если всего этого для оц?нки еще недостаточно, то вызываютъ на сцену аристотелевскiя три единства и этими тремя аршинами изм?ряютъ достоинство пьесы, которая, если выдержитъ вс? эти испытанiя, получаетъ дипломъ на званiе прекрасной комедiи, а ея авторъ – талантливаго писателя. Неправда ли, очень просто, читатель, и приводитъ къ положительной и справедливой оц?нк?? И для чего тутъ вводить новые, непом?щенные ни въ реторик?, ни въ пiитик? вопросы, мучиться, терзаться? А в?дь есть такiе охотники!.. в?рно имъ нечего д?лать бол?е путнаго. Начнутъ выжимать, сосать, впиваться, докапываться и откопаютъ нив?сть – богъ что. И къ чему это поведетъ? Если пьеса окажется изъ рукъ вонъ плоха, в?дь ей отъ этого не меньше будутъ хлопать ни въ Михайловскомъ театр?, ни въ Водевил?, на которомъ она удостоилась всемiрной изв?стности. Если прославляемая ею нравственность окажется покоющеюся на весьма непрочныхъ основанiяхъ, возв?щенныя ею истины окажутся не истинами, – в?дь отъ этого нравственность не выиграетъ ничего и останется т?мъ, ч?мъ была; открытая истина только и останется на листкахъ «Времени»? Если вы, читатель, согласны съ т?мъ, что я сейчасъ сказалъ, то не читайте остальныхъ страницъ; чтоже въ самомъ д?л? терять понапрасну время?

Въ прежнiя времена обращалось большое вниманiе на заглавiе книги или пьесы. Это им?етъ н?которое основанiе, особенно въ случа? если уже самимъ заглавiемъ авторъ высказываетъ свою мысль, свое мн?нiе о своемъ произведенiи. Въ душ? читателя или зрителя заран?е складывается то или другое воззр?нiе, онъ приготовляется къ изв?стному роду впечатл?нiямъ. Nos Intimes – наши закадычные, стало – быть авторъ нам?ренъ выставить намъ дружбу, ея тревоги и волненiя, героическiя черты и самоотверженiе, или онъ хочетъ показать оборотную сторону медали: обманъ, себялюбiе, лицем?рiе – словомъ выразить избитую, но т?мъ немен?е въ высшей степени интересную и поучительную тему отъ Кастора и Полукса до Тартюфа включительно. Ничуть небывало. Это одно заглавiе; дальше его нейдите и ничего не требуйте. Мы готовы примириться съ этимъ полнымъ несогласiемъ содержанiя пьесы съ ея названiемъ: не все ли равно въ самомъ д?л?, что стоитъ въ ея заголовк?? соглашаемся на это съ т?мъ большею охотою, что съ первой же сцены поставленъ вопросъ немен?е интересный. Въ душ? нашей рождается только сомн?нiе, что буржуазный авторъ нетолько не одол?лъ его, но хоть бы съ честью только выпутался изъ него. Тема самая избитая въ м?щанской комедiи становится авторомъ съ первой же сцены. Богатый рантье, милый и симпатичный типъ, выводимый въ прим?ръ и поученiе парижскимъ м?щанамъ, съ юношескимъ увлеченiемъ и теплотою, обезпеченною его возрастомъ, любитъ, обожаетъ свою супругу, несмотря нато, что старше ея двадцатью годами. Вы думаете, что авторъ выскажетъ свою антипатiю къ такому неровному браку? Жестоко ошибаетесь: в?ковой опытъ не окочательно еще уб?дилъ людей въ этой истин?. Въ той же комедiи одинъ весьма пожилой докторъ, влюбленъ въ падчерицу рантье и женится на ней, и в?роятно повторитъ въ своей супружеской жизни тоже что случилось съ его тестемъ. Буржуа нашъ вполн? счастливъ, но счастлива ли его жена – это другой вопросъ. Мы видимъ, что она скучаетъ, что окружающая среда неудовлетворяетъ ее, что молодая кровь кипитъ, нервы играютъ, молодыя силы требуютъ исхода, приложенiя, д?ятельности. Любитъ ли она мужа? На это существуетъ стереотипный отв?тъ: да, она привязана къ нему какъ къ лучшему своему другу, она уважаетъ его какъ отца. Мы видимъ только, что маленькiя услуги и любезности, оказываемыя ей ея мужемъ, посвятившимъ всю свою д?ятельность садоводству и ухаживанiю за цв?тами, мало ее занимаютъ и нисколько не трогаютъ. Въ самомъ д?л?, можетъ ли молодая голова, въ которой в?роятно бродитъ безчисленное множество мыслей, которыя поставили бы въ совершенный тупикъ ея мужа, удовлетвориться зат?ей – обсадить резедой или астрами такую – то клумбу?

Съ пансiонскими, романтическими идеалами, незам?ненными, несмотря на всю ихъ сантиментальность и пошлость, никакими иными, бол?е простыми, реальными и стало – быть прочными, понятно, что она не позволяетъ подойти и приласкать себя мужу, отъ котораго за версту несетъ навозомъ.

Для всякаго безпристрастнаго челов?ка отношенiя между молодой женой и старымъ мужемъ неестественны, натянуты, непрочны. Семейное благополучiе, въ которомъ такъ ув?ренъ супругъ, построено на такихъ ложныхъ основанiяхъ, что оно должно разлет?ться прахомъ при первомъ потрясенiи извн?, при первомъ обстоятельств?, которое объяснитъ молодой женщин? пустоту ея жизни и родитъ въ ней желанiе наполнить ее ч?мъ – нибудь. Но подобныя разсужденiя и выводы могутъ родиться только въ голос? безпокойнаго, опаснаго челов?ка. У посл?дователя и подражателя генiальнаго Скриба такой простой и естественный вопросъ облекается въ иную форму. Да какъ же и быть иначе? Надо поддержать незыблемыя основы буржуазнаго благополучiя, надо показать, что вс? опасности, грозящiя этому благополучiю, неосновательны, безнравственны, а то чего добраго, буржуа не заснетъ покойно, и впрямь подумаетъ, что ему грозитъ б?да отъ вс?хъ этихъ идей, рапространяемыхъ вредными теорiями и книжками. И вотъ сомн?нiе, бол?зненную тоску молодой женщины, ея стремленiя къ чему – то иному, что бы дало какое – нибудь содержанiе ея жизни, ея законныя и естественныя, хотя и не формулированныя еще желанiя, которыя намъ такъ понятны, низводятся на степень каприза, блажи, бредней.

Родившееся въ душ? вашей искреннее чувство замазывается ложью и неправдой ради поддержанiя условной м?щанской нравственности, покоющейся на в?ковой рутин?. Въ голову буржуа уже брошены нервныя с?мена, долженствующiя въ скоромъ времени разростись въ безапеляцiонное обвиненiе. Разум?ется, что мы не см?емъ требовать отъ писателя буржуазiи, чтобы онъ вывелъ челов?ка того или другого закала, т?хъ или другихъ уб?жденiй, соприкосновенiе съ которымъ послужило бы къ скор?йшей развязк? натянутаго положенiя между женой и мужемъ и показало бы шаткость м?щанскаго семейнаго счастья. Не см?емъ, потомучто при такихъ обстоятельствахъ выборъ въ первые любовники честнаго и благороднаго челов?ка, который внушилъ бы къ себ? д?йствительную любовь – встревожило бы всю парижскую публику, которую одну авторъ им?лъ въ виду. Надо ему продолжать начатую работу и окончательно доказать, что тревога и тоска молодой женщины д?йствительно не им?ютъ законнаго основанiя и вытекаютъ изъ каприза. И посмотрите, съ какою тщательностью все это д?льце обд?лано авторомъ. Мужъ даже и не подозр?ваетъ того, что происходитъ въ голов? и сердц? его жены; ему и на умъ придти не можетъ ничего подобнаго, будто самъ онъ никогда не былъ молодъ, не былъ пос?щаемъ тревогами и сомн?нiями, будтобы такъ сразу онъ отлился въ формы рантье, какъ Паллада вышла изъ расколовшагося черепа Зевса въ полномъ вооруженiи. Въ душ? его все улеглось, успокоилось, покрылось тиной, им?ющей свойство втягивать въ себя все что только приблизится къ ней. По нашему мн?нiю б?дной женщин? грозила опасность съ перваго дня знакомства съ подобнымъ существомъ, и опасность т?мъ б?льшая, ч?мъ мен?е им?лось средствъ бороться съ ней. Но помилуйте! говорятъ моралисты: – мужъ окружаетъ ее такимъ вниманiемъ, онъ такъ обожаетъ ее, что ей просто безсов?стно не чувствовать и не ц?нитъ этого; н?тъ, какъ хотите, это неблагодарно съ ея стороны и доказываетъ только ея пустоту и легкомыслiе. У буржуа достаетъ форменнаго благородства настолько, чтобы не показать и т?ни сомн?нiя ни въ доброд?теляхъ супруги, ни въ своемъ безмятежномъ счастiи, но недостаетъ сообразительности, догадки, ум?нья знать то, что происходитъ въ сердц? жены. Разв? вы не видите, читатель, что авторъ не забывалъ ни на минуту публики, съ которой им?лъ д?ло и которая должна оц?нить его комедiю?

Съ другой стороны, посмотрите что за молодой рыцарь выведенъ на сцену, съ которымъ придется вступить мужу въ бой; в?роятно мы увидимъ что – нибудь въ pendant къ женскому капризу и легкомыслiю. И разум?ется, что подобный герой или jeune premier выведенъ не съ тою ц?лью, чтобы уличить очерченное семейное благополучiе. Начнемъ съ того, что прiемы имъ употребляемые для прiобр?тенiя симпатiи молодой женщины, по истин? удивительны, какъ наприм?ръ притворное паденiе въ обморокъ, и прямо говорятъ, чт? это за господинъ. Въ противномъ случа? была бы б?да. Вообразите публику, которая съ сочувствiемъ взглянула бы на это лицо комедiи? Что было бы съ б?днымъ мужемъ, съ его великодушiемъ, дов?рчивостью и во вс?ми доброд?телями, что было бы съ семейнымъ счастiемъ, съ покойнымъ, невозмутимымъ сномъ буржуа?

Наконецъ съ третьей стороны, посмотрите во что обращено чувство женщины къ молодому челов?ку. Назвать его любовью, естественнымъ и законнымъ стремленiемъ, было бы тоже опасно. Инстинктивно публика догадалась бы, что положенiе лицъ комедiи просто, невыдумано и должно было быть необходимымъ сл?дствiемъ всей обстановки замкнутой жизни, неим?ющей ни интересовъ, ни содержанiя. Такъ это правда, подумалъ бы буржуа, что пустили въ ходъ вс? эти такъ называемые теорiи и утопiи? Чтобы сохранить мое благополучiе и челов?ческое достоинство, нужно жить какою – то иною жизнью; недостаточно благосостоянiя и комфорта, которымъ я окружилъ себя и жену, недостаточно сельской, патрiархальной жизни, домашняго очага. Все это оказывается несостоятелнымъ при первомъ столкновенiи съ живымъ чувствомъ, съ здоровою мыслью, съ дуновенiемъ какой – то иной атмосферы. Нехорошо было бы, еслибы роль эту приняла на себя любовь; м?щанское счастье не выдержало бы; буржуа остался бы недоволенъ ни комедiей, ни авторомъ, ни главное самимъ собою. И вотъ чувству придается сначала легкiй, потомъ густой отт?нокъ чувственности.

На этой почв? и спору быть не можетъ. Какъ! женщина ради чувственнаго влеченiя играетъ семейнымъ благополучiемъ, счастiемъ мужа, его спокойствiемъ и честью! Да какая же нравственность проститъ, оправдаетъ преобладанiе животныхъ инстинктовъ въ существ?, одаренномъ разумомъ и свободной волей? Теперь см?ло можно вооружиться м?щанской нравственностью, съ полною надеждою на усп?хъ и поб?ду. Какой же челов?къ р?шится покрыть свою голову позоромъ и принять на себя защиту чувственной склонности?

Какъ же тутъ не задуматься, читатель. Сами вы вид?ли, какiя метаморфозы принимала основная мысль писателя. Съ полнымъ великодушiемъ соглашаетесь вы простить ему неум?стное заглавiе, неим?ющее никакого ни логическаго, ни художественнаго отношенiя къ содержанiю пьесы; предъ вами довольно опред?лительно ставится вопросъ иного рода, пожалуй хоть подводный камень буржуазнаго благополучiя, вопросъ, который вдругъ насильственно и цинически преобразуется въ оскорбительное для б?дной женщины: on ne badine pas avec l’adult?re. Зато какое обширное поле открыто для обнаруженiя душевнаго величiя и семейныхъ доброд?телей мужа! Онъ положительно не в?ритъ ни въ разрушенное свое счастье, ни въ возможность изм?ны со стороы жены. Какихъ трудовъ стоило друзьямъ уговорить его вы?хать изъ дому, чтобы возвратиться врасплохъ ночью и собственными глазами уб?диться въ своемъ несчастiи; такъ и чувствуется вами, что по собственной, благородной природ? своей онъ неспособенъ на такой низкiй подвигъ, – все это напускное.

Впрочемъ все взваливши на плечи б?дной жертвы и на ея чувственность, Сарду, какъ впрочемъ и сл?довало ожидать, не могъ не вид?ть, что для полнаго достиженiя задуманной ц?ли надобно положить границы самой этой чувственности, хоть бы это стоило новой изм?ны самому себ?. Поставить минуту рокового свиданiя за кулисами – избави – богъ: публика богъ – знаетъ что подумаетъ, пожалуй и сомн?ваться станетъ. Гораздо лучше выставить сцену ночного свиданiя предъ ея глазами и борьбу долга съ чувственнымъ стремленiемъ остановить вовремя, когда посл?днее станетъ одерживать верхъ. Никакого сомн?нiя не останется въ впечатл?нiи зрителя: в?дь не можетъ же подумать онъ, чтобы авторъ такiя скандалезныя вещи р?шился выставить предъ его глазами. Спасибо зд?шней талантливой артистк?, которая, р?шившись пожертвовать правдой всей пьесы, поняла вторую мысль автора и уже не хот?ла изм?нять ей. Мн? случилось слышать такое мн?нiе: «да изъ – за чего же вся эта катавасiя и почему пьеса поступила въ разрядъ неудобосмотримыхъ для д?вицъ? в?дь между ними ничего особеннаго не случилось.» Такимъ образомъ въ голов? публики хотя и созр?ло р?шенiе qu’on ne badine pas avec l’adult?re, но все было прiостановлено вовремя, ничего особеннаго д?йствительно не случилось; нравы не вышли изъ приличiя, нравственность осталась чистою и незапятнаною и публика получила только хорошiй прим?ръ въ поученiе. Весь дальн?йшiй ходъ пьесы и психическiе, въ высшей степени интересные мотивы покрыты такой же легой дымкой и подкурены благоуханiями, безъ которыхъ немыслима французская комедiя нашего времени. Что думаетъ неожиданно врзвратившiйся мужъ посл? той сцены, въ которую любовникъ жены его прыгаетъ съ балкона? разс?ялись ли его подозр?нiя, уб?дился ли онъ въ невинности жены? Въ какомъ состоянiи его жена? ув?рена ли она, что мужу что – либо изв?стно, оскорблена ли она его шпiонствомъ? – все покрыто приличнымъ сомн?нiемъ, публика находится въ совершенномъ нев?д?нiи. Но автору до этого н?тъ никакого д?ла; главная ц?ль достигнута, публик? дана острастка и толстый буржуа многозначительно взглядываетъ на свою супругу, какбы говоря ей: «понимаешь ли къ чему ведетъ легкомыслiе и нарушенiе долга? смотри же у меня!» – и спокойно засыпаетъ, ув?ренный въ д?йствительности урока, заданнаго въ тотъ вечеръ его жен?.

Можетъ – быть возразятъ мн?, что такое гуманное по мн?нiю г. Сарду обращенiе мужа съ женою, эта щепетильность при выраженiи подозр?нiй, это челов?ческое желанiе обойти тяжолое объясненiе, которое по нашему мн?нiю не можетъ быть честнымъ, если не будетъ прямымъ, вытекаетъ, какъ плодъ нашей цивилизацiи изъ его рыцарскихъ понятiй о чести и благородств?. Тяжкое заблужденiе: это дворянскiе замашки буржуа, который никогда не ум?лъ создать ни общественной нравственности, ни понятiй о чести; его рыцарство въ этомъ отношенiи не пошло дал?е долгового обязательства конторы, скр?пленнаго подписью биржеваго маклера. Достаточно просл?дить за всею его жизнью, въ ея различныя перiоды, чтобы показать, что рыцарство это напускное.

Приходимъ къ посл?дней сцен? и развязк?. Главная мысль, внушить публик?, что семейнымъ благополучiемъ шутить не сл?дуетъ, проведена до конца, а старый герой ув?нчанъ лаврами за великодушiе, благоразумiе и семейныя доброд?тели. Знаетъ ли онъ чт? случилось во время его отсутствiя, – это остается неизв?стнымъ. В?роятно знаетъ, ибо въ противномъ случа? онъ оказывается пошл?йшимъ дуракомъ, а этого разум?ется не могъ им?ть въ виду талантливый подражатель Скриба. Но если ему кое – что изв?стно, чт? можно впрочемъ заключить только по особенному чувству, съ какимъ читаетъ онъ жен? своей изъ газеты какое – то происшествiе, могущее служить намекомъ на ихъ отношенiя, то поведенiе его по истин? заслуживаетъ вниманiя. Онъ говоритъ: смотри – же, я все знаю и изъ чувства состраданiя къ теб? не хочу показать, что все знаю; вс? говорящiя противъ тебя доказательства, ясныя для меня бол?е ч?мъ для моихъ друзей, я сваливаю на б?дную лисицу, которая причастна д?лу курятника, но вовсе не прыжка твоего любовника съ балкона; не буду я негодовать на тебя, не стану мстить моему сопернику: напротивъ того, я доставлю ему очень хорошее, прибыльное м?сто; но да послужитъ этотъ случай теб? урокомъ; мое счастiе, мое спокойствiе, мою честь я снова вв?ряю теб? въ полной ув?ренности, что ты не станешь играть ими изъ – за каприза, по легкомыслiю.» Такимъ образомъ вс? щели въ треснувшемъ семейномъ счастiи замазаны, все кончилось благополучно и довольный зритель спокойно выходитъ изъ театра съ размышленiемъ, какъ хорошо устроена природа вообще и жизнь челов?ческая въ особенности, что подл? яду сл?дуетъ непрем?нно искать противоядiя, что зло съ добромъ, счастiе съ несчастiемъ, горе съ радостью перем?шано и переплетено съ великою, мудрою предусмотрительностью.

Вотъ и вся пьеса, читатель. Я не утруждалъ вашего вниманiя бол?е отчетливымъ ея изложенiемъ, я не упомянулъ ни про одно лицо, по поводу которыхъ впрочемъ названа она «Nos Intimes». В?дь вамъ изв?стны прiемы, ходули, афектацiи, несообразности, употребляемыя французской комедiей съ ц?лью легче и естественн?е привести д?йствiе къ развязк?. Все это есть и въ посл?дней комедiи Сарду: и проказы лисицы, и подставной всюду гд? понадобится докторъ, и переломъ руки молодого челов?ка, и вовс? ненужные друзья, изъ которыхъ и забавенъ – то выходитъ всего одинъ, потому что онъ совершенно нечаянно и по ошибк? попалъ въ комедiю. Это впрочемъ нисколько не м?шаетъ пьес? быть весьма занимательной и, какъ я старался показать, весьма поучительной и вызываетъ громъ рукоплесканiй и въ парижскомъ Водевил? и въ нашемъ Михайловскомъ, въ которомъ пьеса за зиму дана безчисленное множество разъ. Ну и слава богу!

Не знаю поняли ли вы теперь, читатель, почему я сказалъ въ начал? моей статьи, что современному передовому челов?ку приходится иногда искренно позавидовать иному моралисту – рутинеру. Помилуйте! вм?сто того чтобы съ д?тскимъ простодушiемъ и наивностью упиваться наслажденiемъ, доставляемымъ талантливымъ писателемъ и игрою немен?е талантливыхъ актеровъ, пошолъ копаться, доискиваться, разбирать тайные изгибы челов?ческаго сердца, – чтоже удивительнаго, что докопаешься до боли и страданiя, а наслажденiе пройдетъ свозь пальцы, а потомъ и станешь завидовать тому, кто подошолъ къ д?лу проще, естественн?е? Хот?лъ бы вернуться назадъ, да нельзя: troppo tarde!