– Ку-ку, – повторила Настенька и тихо-тихо стала спускаться на пол, выпячиваясь, как это делают маленькие дети, когда они не держатся ни за что руками.
– Нос-то небось отбила?
Настенька подмигнула в ответ, и так весело, что на плоском лице матери появилась улыбка.
– Ну, принеси, да садись вон туда в угол.
Анна Каранатовна указала рукой на уголок около комода, где на полу лежали еще какие-то игрушки.
Медленно и немножко переваливаясь, вышла Настенька из комнаты, поглядывая искоса на мать.
Дверь из коридора на половину приотворилась, и голова Татьяны выглянула уже с заспанными глазами. Тотчас же послышалось и ее носовое дыхание.
– Разогревать, что ли, щи-то?
– Какие щи? – спросила лениво Анна Каранатовна.
– Да барину-то: ведь он еще не кушамши…
– Луки Иваныча нет; что ты пристала?
– Что ж что нет? придет голодный…
– Вряд ли; вернее всего, что в трактире где обедал.
– В трактире где? – протянула Татьяна.
– Ну да, – с некоторым нетерпением ответила Анна Каранатовна.
– Так не разогревать, стало?
– Позднее, к ужину; а теперь ставь-ка самовар и собери чаю.
– Сюды или в залу?
– Сюды… Сливок возьми, копеек на пять.
– Иван Мартыныч, что ли, будет, – поджидаете? – Татьяна выговаривала вопрос простовато, но Анне Каранатовне он не понравился.
– Ему по делу надо зайти к Луке Иванычу, – серьезно ответила она.
– Получить нешто за работу? – полушепотом осведомилась Татьяна.
– Уж не знаю, как там, – протянула Анна Каранатовна и приколола к подушечке рукав детской кофточки.
– Так стакан, значит?
Анна Каранатовна кивнула, молча, головой. Татьяна скрылась. Она не была особенно болтлива, только двигаться очень не любила; ей уж и то было невкусно, что "барышня" (так она называла Анну Каранатовну) заставляла ее теперь спуститься за сливками в мелочную лавку.
Не успела она взяться за самовар, как позвонили. Пришел вчерашний писарь. Татьяна уже получила от него подарок и против его посещений ничего не имела; но когда она про себя сравнивала Мартыныча с "барином", то находила, что тот все-таки "кантонист", а Лука Иванович, хоть и не очень боек, а человек тонкий; днями ей даже жаль его было чрезвычайно.
Мартыныч принес что-то с собою в узле, чего Татьяна в полумгле кухни разглядеть хорошенько не могла. Узел этот он бережно поставил на стул, прежде чем снять пальто.
– Барин дома? – тихо спросил он Татьяну.
– Нету. И не обедал.
– А ждете скоро?
– Кто его знает!..
Татьяна подала Мартынычу узел, оказавшийся тяжеловатым.
– Точно утюг? – с недоумением выговорила она вслух.
– Мудреная штука, – пояснил он ей; но больше ничего не прибавил, взял узел, пригладил волосы и, поскрипывая, отправился в комнату Анны Каранатовны. В другой руке у него была книга, так что он должен был постучать в дверь своим узлом.
Анна Каранатовна быстро оставила шитье и широко растворила дверь гостю.
– Неужто принесли? – спросила она полуудивленно.
Мартыныч опустил узел на стул. Отпятившись сильно назад, он шаркнул ногой и приложился к ручке Анны Каранатовны.
– Извольте пользоваться, – весело и солидно выговорил он, указывая ей на узел.
Он помог ей развязать его. В платке оказалась небольшая ручная машинка, видимо, уже подержанная.
– Вот так прекрасно будет! – вскричала Анна Каранатовна и взяла в обе руки машинку.
На разговор явилась Настенька; но мать на нее тотчас же прикрикнула:
– Ступай, нечего тут тебе торчать!
Мартыныч кивнул девочке довольно ласково головой.
– Садитесь, садитесь, – заговорила первая Анна Каранатовна: – Вот вы какой ловкий… что сказали, то и в шляпе. Папиросочку не хотите?
– Сейчас курил.
Они присели к столу. Мартыныч положил на него книгу, заложенную бисерной закладкой. Анна Каранатовна продолжала осматривать машинку.
– Вы обучены, следовательно? – спросил Мартыныч.
– Немножко поразучилась, да это в один день опять ко мне вернется… Тут вот и иголки, и нитки.
– Весь комплект.
Анна Каранатовна довольно громко вздохнула и тотчас же, несколько исподлобья, взглянула на своего собеседника. В этот вечер курчавые волосы Мартыныча особенно блестели и отливали сизым колером. Из-под форменного галстука он выпустил полоску рубашки. Мелкие черты его красноватого лица также лоснились. Его в эту минуту подмывало приятное какое-то щекотанье.