Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).

Судя по последующему развитию событий, информация, сообщенная Боденом, соответствовала действительным настроениям и намерениям нового министра иностранных дел России. Горчаков был вполне искренним с французским дипломатом. Кстати, с момента возвращения в Петербург 10 июля министр начал делами подтверждать свое расположение к Франции.

Уже на следующий день Боден, как временный поверенный, был аккредитован при министре иностранных дел. Его статус не предполагал официальной высочайшей аудиенции, но Александр II, по совету князя Горчакова, пренебрег протоколом и принял Бодена в Зимнем дворце, чем засвидетельствовал особое отношение к представителю императора французов, пусть даже этот представитель был и в скромном секретарском чине.

С этого момента временный поверенный в делах Франции официально приступил к исполнению своих обязанностей при петербургском дворе. Его первоочередной задачей станет подготовка к прибытию в Россию посла Франции. Но за всеми этими, по большей части техническими, заботами Боден находил время и для глубокого изучения предреформенной России, пытаясь понять направление действий императора Александра и его новой правительственной команды. Его депеши и памятные записки, направлявшиеся в Париж, в целом отличались достаточно объективным взглядом на события, разворачивавшиеся в России в преддверии Великих реформ[115 - Деятельность Шарля Бодена на его посту в Петербурге будет высоко оценена в Париже. В декабре 1857 г. он получит назначение полномочным министром в г. Кассель (Гессен).].

Заверения Горчакова о расположенности к тесному сближению с Францией были совершенно искренними. Они находят подтверждение как в его последующей политике, о чем еще будет сказано, так и в закрытых докладах, адресованных императору. Горчаков был убежден, что в сложившейся после войны международной обстановке для России наиболее предпочтителен союз именно с Францией. «Расположенные на двух концах Европейского континента, две страны нигде не соприкасались, их интересы нигде не сталкивались. Объединившись, они обрели бы возможность оказывать влияние на Центральную и Южную Европу Очевидным свидетельством действенности подобного союза служил бы постоянный страх, который он внушал бы другим правительствам, полагал Горчаков и ссылался на тот факт, что в течение почти века именно опасение сближения России с Францией оказывало сдерживающее влияние на всю европейскую политику», – отмечает современный исследователь горчаковской дипломатии О.В. Серова[116 - Серова О.В. Русско-французские отношения в оценке князя А.М. Горчакова // Россия и Франция XVIII–XX века. Вып. 3. М., 2000. С. 134.].

Этот вывод подтверждается многими документами, вышедшими из-под пера самого Горчакова. Важнейшими документами такого рода могут считаться ежегодные отчеты МИД, составлявшиеся Горчаковым для императора. Первым из них стал отчет за 1856 г. В нем новый министр совершенно определенно утверждает, что «согласие с Францией предоставило бы нам такие гарантии, которых мы не имели в тех старых союзах, к которым наша политика была привязана до сих пор». «Обе империи, – продолжал Горчаков, – органически и географически находятся в отношениях, которые не содержат в себе ни соперничества, ни противоборства». Как на самом континенте, так и на морях, утверждал министр, между Россией и Францией не существует никаких разногласий, что служит надежной основой упрочения их дальнейшего сближения. «Только их согласие может восстановить нарушенное Англией равновесие на морях и гарантировать континент от всех неожиданностей, которыми чревата угроза английского доминирования»[117 - АВПРИ. Ф. 137 (Отчеты МИД). Он. 475. Отчет за 1856 г. Д. 40. Л. 244–245.].

Обозначая линию новой русской дипломатии в отношении Франции, князь Горчаков подчеркивал: «Постепенно сокращать дистанцию, которая в течение последних 25 лет отделяла нас от французской нации; поощрять в ней тенденции симпатии [к нам], зародившиеся в ходе войны; привлекать ее к себе повсюду, где наши интересы совпадают; предоставить ей возможность опереться на нас, для того чтобы освободиться от зависимости от Англии; наконец, заложить основы стабильного согласия, которое служило бы залогом безопасности для [всей] Европы и величия для двух [наших] стран»[118 - Там же. Л. 246.].

Определенно высказываясь за сближение с Францией, Горчаков прекрасно видел препятствия, которые могут появиться на этом пути. Одно из них определялось происхождением и природой власти Наполеона III, не имеющей четких принципов, устойчивость которой в решающей степени зависит от внешних успехов. «Успех – его [Наполеона III] единственная цель», – полагал Горчаков[119 - Там же. Л. 246–246 об.]. Это могло бы увлечь императора французов в рискованные предприятия, в которых Россия не может быть ему помощницей.

Другая потенциальная опасность, по убеждению Горчакова, заключалась в сохраняющейся привязанности Наполеона III к союзу с Англией, которую желательно бы ослабить. Наполеон, как полагал Горчаков, понимает, что «если Англия может много чего сделать во вред Франции, то Россия может многое – в ее пользу». Отсюда и желание императора французов уравновесить союз с Англией союзом с Россией. Но подобный «треугольник» не отвечает интересам России, которой предпочтителен двусторонний союз, без британского участия. Следует попытаться оторвать Францию от Англии, хотя это и представляется делом трудно осуществимым, учитывая степень влияния Лондона на Париж[120 - Там же. Л. 247–247 об.].

Какова же, по мысли Горчакова, должна быть в этих условиях политика России в отношении Франции?

Его ответ сводился к следующему: «Отвечая на открытость императора Луи-Наполеона, мы могли бы поощрять его расположение к нам, и следовать по пути согласия, отвечающего нашим интересам… Но в то же время мы должны были бы обезопасить себя от [его] амбициозных увлечений, пределы которых нам неизвестны, как и от непостоянства, свойственного французской нации в определении своей судьбы. Одним словом, – резюмировал князь Горчаков, – мы не должны делать: ни слишком много, ни слишком мало. Первое было бы чревато подчинением наших собственных интересов попыткам, из которых мы не могли бы извлечь для себя никаких преимуществ; второе могло бы отпугнуть от нас государя, имеющего большое влияние и наделенного твердой волей, подтолкнув его к поискам поддержки у других. Итак, мы принимаем его авансы, сделанные с искренними намерениями, но не берем на себя никаких обязательств»[121 - Там же. Л. 248–249.].

Таковы были намерения нового министра иностранных дел в отношении Франции. Их разделял и государь. Правда, император Александр, по примеру Наполеона, упорно державшегося за союз с Англией, желал примирить сближение с Францией со своим прочно усвоенным пруссофильством.

Взаимные зондажи и контакты, осуществлявшиеся в порядке строгой конфиденциальности между российскими и французскими дипломатами на завершающей стадии Крымской войны, отражали обоюдное желание Александра II и Наполеона III не только к примирению, но и к сближению двух стран, получившему развитие в последующие годы.

Глава 3

Чрезвычайное посольство

графа де Морни (1856–1857)

Сводный брат императора

29 апреля 1856 г., вскоре после полудня, к дому, где проживал в Париже генерал-адъютант граф Алексей Федорович Орлов, первый уполномоченный Российской империи на мирном конгрессе, завершившим Восточную (или Крымскую, как ее вскоре назовут) войну, подъехали две дворцовые кареты, украшенные гербами и вензелями императора французов Наполеона III. Через несколько минут в дверях появился граф Орлов в сопровождении трех флигель-адъютантов Е.И.В. – полковника Альбединского, полковника князя Витгенштейна и капитана князя Левашова. Орлов занял место в первой карете, а его спутники проследовали во вторую. Менее чем через полчаса оба экипажа были уже у парадного входа в Тюильри, где Орлова и его спутников встречал герцог де Камбасерес, главный церемониймейстер двора, вводивший иностранных послов на высочайшую аудиенцию в Тронный зал.

Ровно в 14 часов в зал вышел император Наполеон. С приветливой улыбкой, как старого друга, он приветствовал Орлова, который представил императору сопровождавших его офицеров, а потом вручил Наполеону два конверта с письмами от своего государя. Первое представляло собой формальную нотификацию, т. е. «уведомительное письмо» о восшествии Александра II на престол[122 - К тому времени Александр II царствовал уже более года, но из-за состояния войны между Россией и Францией «уведомительное письмо» о вступлении на престол из Петербурга в Париж не посылалось. Это стало возможным только после заключения (18/30 марта 1856 г.) Парижского мирного договора, формально положившего конец Крымской войне.]. Во втором содержалось поздравление царя в связи с рождением 16 марта 1856 г. у Наполеона III и императрицы Евгении сына. Александр писал Наполеону, что «рождение наследника престола, несомненно, упрочит дело, которое Ваше Величество свершает во Франции», и что «по совпадению, ниспосланному Провидением, оно призвано гарантировать утверждение мира, а через него – упрочить отношения дружбы между двумя великими народами, судьбы которых нам доверены»[123 - Письмо датировано 3 апреля 1856 г. // Архив внешней политики Российской империи (далее – АВПРИ). Ф. 133 (Канцелярия). Оп. 469. 1856 г. Д. 72. Л. 17 об.].

Наполеон был в хорошем настроении, в котором он пребывал со времени рождения наследника. Это важнейшее для династии Бонапартов событие соединилось в душе императора французов с другим – заключением 30 марта Парижского мирного договора, положившего конец Восточной войне и превратившего Наполеона III в арбитра Европы. Вернув себе статус полноценной великой державы, Франция сумела сохранить привилегированные отношения с Англией, но не пошла на поводу британских интересов. Она поставила на место Австрию, ограничив ее притязания на Балканах, а в перспективе – ив Италии. Наконец, еще в ходе работы Парижского конгресса она зарезервировала для себя возможность с подписанием мира наладить добрые отношения с Россией. Не сумев найти общий язык с Николаем I, Наполеон III надеялся, что ему это лучше удастся с Александром II, которому он со времени воцарения последнего неоднократно посылал недвусмысленные сигналы. Именно благожелательное содействие императора французов (как открытое, так и закулисное) во многом облегчило графу А.Ф. Орлову и барону Ф.И. Бруннову возможность добиться на Парижском конгрессе от держав-победительниц менее суровых условий мира, чем можно было ожидать. В Петербурге это понимали, но пока еще не могли в полной мере оценить, что в действительности стоит за неожиданной благожелательностью вчерашнего противника, насколько искренни и серьезны его намерения в отношении России.

Когда официальная часть аудиенции завершилась, Наполеон попрощался с сопровождавшими графа Орлова офицерами, а самого Алексея Федоровича, взяв под руку, пригласил пройти для доверительной беседы в свой кабинет, расположенный за Тронным залом.

Уютно расположившись друг перед другом в креслах, император и граф завели разговор о недавно завершившемся конгрессе. Орлов в самых теплых выражениях поблагодарил своего августейшего собеседника за то, поистине дружеское содействие, которое он оказал императору Александру и его представителям в Париже в достойном окончании войны. Алексей Федорович не преминул отметить и ту важную роль, которую сыграл на конгрессе его председатель, граф Александр Валевский, министр иностранных дел Франции. Со своей стороны, Наполеон заверил Орлова в своем искреннем расположении к императору Александру, с которым он надеется установить прочные и доверительные отношения. К глубокому сожалению, заметил Наполеон, у него в свое время не сложились отношения с покойным императором Николаем, что, как известно, имело печальные последствия для всей Европы. Нужно извлечь уроки из прошлого и сделать все, чтобы исключить саму возможность военного конфликта между нашими двумя странами, завершил свою мысль Наполеон. Затем он воздал должное дипломатическим талантам графа Орлова, в высшей степени достойно представлявшем на конгрессе императора Александра, который не мог бы найти для этой сложной миссии лучшего дипломата. Теперь, после формального завершения войны, должны восстановиться дипломатические отношения между Францией и Россией. Будем надеяться, сказал Наполеон, завершая беседу, что император Александр направит в Париж столь же достойного посла, каким на конгрессе был граф Орлов, чтобы «упрочить отношения доброго согласия, восстановленного ныне между Россией и Францией»[124 - АВПРИ. Ф. 133. Оп. 469. 1856 г. Д. 148. Л. 329 об. По окончании аудиенции граф Валевский, провожая Алексея Федоровича, сообщил ему, что декретом императора Наполеона граф Орлов удостоен Большой ленты ордена Почетного легиона.].

А пока Наполеону самому предстояло выбрать подходящую кандидатуру чрезвычайного и полномочного посла, который представлял бы его персону на коронации Александра II, намеченной на начало сентября 1856 г.

На аудиенции 29 апреля император по каким-то причинам не назвал Орлову имя этого человека, но он уже тогда знал, кто станет первым послом Франции в России после возобновления дипломатических отношений, прерванных в феврале 1854 г.

Возможно, граф Алексей Федорович и сам догадывался, что в Россию отправится граф Огюст де Морни, сводный брат императора, бывший министр внутренних дел, а в тот период – председатель Законодательного корпуса. Так или иначе, но имя Морни император назвал Орлову только перед самым его возвращением в Санкт-Петербург, на прощальной аудиенции 12 мая 1856 г. На следующий день в правительственной газете “Moniteur universel” появилось официальное сообщение о назначении графа де Морни чрезвычайным и полномочным послом в России[125 - Декрет о назначении Морни послом в России Наполеон III подписал еще 8 мая 1856 г. // Archives des Affaires Etrangeres (далее – AAE). Personnel. 1-re serie. № 3022.].

Что же это был за человек, которому Наполеон III доверил представлять его на коронации Александра II, а в более широком плане, что гораздо более важно, – открыть новую главу в отношениях между Францией и Россией.

* * *

Шарль Огюст Луи Жозеф, граф де Мории[126 - О нем см.: Boulenger М. Le Due de Morny. P., 1930; Christophe R. Le Due de Morny. R, 1951; Grothe G. Le Due de Morny. R, 1966; Pierre P. Le Due de Morny. R, 1958; Rouart J.-M. Morny, un voluptueux au pouvoir. P., 1995.] родился 17 сентября 1811 г. в местечке Сен-Морис-ан-Вале в Швейцарии, однако в метрическом свидетельстве значилось, что младенец появился на свет 21 октября в Париже, причем, в свидетельстве были приведены вымышленные данные о родителях. Последнее обстоятельство не было случайным.

Дело в том, что матерью малыша была Гортензия Богарне, падчерица императора Наполеона, выданная им в 1802 г. замуж за его младшего брата, Людовика, которого в 1806 г. он сделал королем Голландии. Царствование Людовика и Гортензии было недолгим. В 1810 г. Наполеон, недовольный образом правления Людовика, не принимавшего должных мер для защиты побережья от возможной высадки английских войск, ликвидировал независимость Голландии и включил ее в состав своей империи. Людовик Бонапарт, тяготившийся короной, и в еще большей степени – гнетущей опекой старшего брата, с облегчением покинул Голландию и уехал в Германию. Гортензия не последовала за мужем. К тому времени их брак, заключенный по воле Наполеона, фактически распался. От него остались три сына, младшему из которых суждено со временем стать императором Наполеоном III.

Гортензия с детьми вернулась в Париж и однажды, как мы уже знаем, находясь на курорте, где проходила водолечение, встретила молодого человека по имени Шарль де Флао де Ла Билл ард ери. Блестящий офицер-кавалерист считался сыном к тому времени уже покойного генерала графа де Флао, но его настоящим отцом был Талейран, находившийся в многолетней связи с мадам Аделаидой де Флао[127 - Происхождение самой Аделаиды де Флао не лишено романтического флёра. Ее мать, Мари Катрин Ирен Луиз дю Бюиссон де Лонгпре, была одной из любовниц Людовика XV, от которого родила старшую дочь, впоследствии выданную замуж за брата мадам Помпадур, маркиза де Мариньи. По всей видимости, Аделаида и себя считала королевской внучкой.].

Графиня де Флао на тридцать семь лет была моложе своего супруга и, видимо, по этой причине не считала, что должна отказывать себе в доступных женских радостях.

Бурный роман Гортензии и Шарля де Флао увенчался рождением сына. Узнав о беременности, предусмотрительная Гортензия укрылась от любопытствующих взглядов в Швейцарии, где и родила мальчика.

В скором времени ей удалось решить проблему отцовства для своего четвертого сына. Эту роль самоотверженно согласился взять на себя бездетный месье Деморни, получивший за это от императора Наполеона графский титул, предназначавшийся, разумеется, прежде всего, его «сыну». Гортензия отстранилась от воспитания своего последыша, сосредоточив всё внимание на законных детях и на любовнике, которому выхлопотала у императора генеральский чин и звание шталмейстера ее двора. Их роман закончится с падением Империи. В 1817 г. граф де Флао сочетается законным браком с мисс Мерси Эльфинстон, дочерью лорда Кейта, британского адмирала. От этого брака у них родятся пять дочерей.

Все заботы о малолетнем Огюсте де Морни взяла на себя его пятидесятилетняя бабушка по отцовской линии, Аделаида де Флао. Рано овдовев, графиня в 1802 г. повторно вышла замуж за Жозе Мария де Суза, посла Португалии в Париже. В их семье и прошли детские годы Огюста. Со временем он узнает о своем происхождении, и в зрелые годы будет шутить: «В моем роду три поколения бастардов по женской линии. Сам я – правнук короля, внук епископа, сын королевы и брат императора». Под последним он имел в виду Наполеона III, которому приходился сводным братом.

Бабушка постаралась дать внуку надлежащее его высокому происхождению воспитание и необходимый набор полезных знаний. Королева Гортензия, проживавшая после 1815 г. в изгнании в Швейцарии, узнавала об успехах младшего сына из редких писем от мадам де Флао-Суза.

В 1831 г. Огюст де Морни поступает на учебу в военную школу при Главном штабе. По окончании обучения в феврале 1833 г. он получает чин младшего лейтенанта и назначение в 1-й уланский полк, размещенный в Фонтенбло. Во Франции в это время правит король Луи-Филипп Орлеанский, продолживший подчинение Алжира, начатое его предшественником, Карлом X Бурбоном, потерявшим корону в результате Июльской революции 1830 г.

Осенью 1835 г. Морни добивается назначения в Алжир, где поступает в распоряжение герцога Фердинанда Филиппа Орлеанского, старшего из пяти сыновей короля, прикомандированного к штабу генерал-губернатора, маршала Бертрана Клозеля. Морни и Орлеан – почти ровесники, им по двадцать лет. Молодые люди проявляют храбрость в нескольких сражениях с отрядами эмира Абд-эль-Кадера.

Пока Морни воевал в Алжире, его сводный брат, Луи-Наполеон Бонапарт в октябре 1836 г. как известно, предпринял в Страсбурге попытку поднять мятеж против Луи-Филиппа, но потерпел неудачу и был арестован. Огюст де Морни и Луи-Наполеон никогда не встречались, хотя, разумеется, знали о существовании друг друга. Их личное знакомство состоится спустя много лет – лишь в январе 1849 г.

Тем временем в декабре 1836 г. герцог Орлеанский и граф де Морни, покрытые ореолом воинской славы, возвращаются в Париж. Огюст произведен в лейтенанты и получает орден Почетного легиона. Его принимают в члены аристократического Жокей-клуба, доступного лишь избранным. Он совсем еще молод, знатен и богат и не спешит расстаться с холостяцкой жизнью, предпочитая свободные отношения с женщинами. В это время он заводит роман с юной графиней Фанни Ле Хон, дочерью бельгийского банкира и промышленника, ставшей супругой посла Бельгии в Париже. От этого романа в 1838 г. родилась девочка, которую графу Ле Хону пришлось признать своей дочерью. Спустя восемнадцать лет Морни примет близкое участие в устройстве судьбы Луизы Ле Хон. Ее удачно выдадут замуж за князя Станисласа Огюста Фредерика Понятовского, потомка короля Польши и внука наполеоновского маршала. А связь Морни с мадам Ле Хон продлится долгие двадцать лет, вплоть до его неожиданной и поразившей всех, включая Наполеона III, женитьбы, о чем еще будет сказано. Но вернемся в год 1837-й.

Всё, включая дружбу с наследником престола, обещало графу де Морни стремительную военную карьеру, но он неожиданно выходит в отставку, выразив желание заняться предпринимательством. В 1837 г. Морни задумывает развернуть в районе Клермон-Феррана (Овернь) собственное производство сахарной свеклы и вкладывает в это дело значительные средства, однако терпит неудачу. Провалом закончились и другие экономические замыслы Морни, а неудачные финансовые спекуляции очень скоро поставили его на грань разорения. Тем не менее, незадачливый предприниматель, каковым оказался Морни, сумел извлечь из своей деятельности если не материальную, то явную политическую пользу. Широкие связи, налаженные в Оверни, позволили ему в июле 1842 г. добиться избрания в Палату депутатов от департамента Пюи-де-Дом. В парламенте Морни примкнул к сторонникам Ф. Гизо, но в отличие от многих депутатов ничем себя там не проявил, больше занимаясь решением своих финансовых проблем. Он участвует в создании «Компании железных дорог Большого Центрального массива», а незадолго до падения Июльской монархии становится акционером популярной газеты «Конститюсьоннель».

Пока Морни пытался обеспечить свое скромное политическое и финансовое благополучие, его беспокойный сводный брат, Луи-Наполеон, вынашивал куда более честолюбивые замыслы – возродить бонапартистскую империю. Племянник великого Наполеона успел в 1840 г. предпринять вторую попытку свержения Июльской монархии, но, как и в первый раз, потерпел неудачу, был схвачен и осужден на пожизненное заключение в крепости, откуда в мае 1846 г. сумел бежать и укрыться в Англии.

Февральская революция 1848 г., свергнувшая Луи-Филиппа и его режим, открыла возможности для реализации замыслов Луи-Наполеона. Стараниями его многочисленных сторонников во Франции, к которым поспешил примкнуть и Морни, вспомнивший, что он тоже принадлежит к знаменитому семейству. Морни принимает активное участие в избирательной кампании Луи-Наполеона, выдвинувшего свою кандидатуру на пост президента республики. В последних числах сентября 1848 г. Луи-Наполеон возвращается во Францию и в декабре одерживает убедительную победу на президентских выборах.

Вскоре после этого, в январе 1849 г. происходит, наконец, личное знакомство двух братьев. С этого времени Морни становится одним из ближайших соратников и советников главы государства. В числе самых доверенных лиц Луи-Наполеона он принимает участие в подготовке государственного переворота, осуществленного 2 декабря 1851 г.

Сразу же после этого Морни получает ключевой в тех обстоятельствах пост министра внутренних дел, который, правда, занимает недолго – до 22 января 1852 г. В дальнейшем Морни избирается в новый представительный орган – Законодательный корпус и участвует в подготовке конституционной реформы, призванной ликвидировать республиканский строй и восстановить империю.

Как известно, провозглашение империи 2 декабря 1852 г. было воспринято в европейских столицах, как покушение на Парижский мирный договор 1815 г., навязанный Франции после поражения Наполеона державами-победительницами. Наибольшее беспокойство в связи с этим обнаружили бывшие участники антифранцузской коалиции – Англия, Австрия, Пруссия и Россия. Правда, и королева Виктория, и Франц-Иосиф I, и Фридрих-Вильгельм IV не стали драматизировать ситуацию и, проявив разумный прагматизм и понимание реальностей, вскоре официально признали новый режим в Париже. Иначе повел себя Николай I, упорно не желавший признавать новоявленного императора французов[128 - См. об этом: Кухарский П.Ф. Франко-русские отношения накануне Крымской войны. Л., 1941; Тарле Е.В. Крымская война // Сочинения: В 12 т. М., 1959, т. VIII; Черкасов П. П. Николай I и Луи Наполеон Бонапарт (1848–1852) // Россия и Франция XVIII–XX века. Вып. 9. М., 2009. С. 124–165.]. Дело тогда едва не дошло до разрыва дипломатических отношений, и если этого не случилось, то – исключительно благодаря графу де Морни.

С провозглашением во Франции империи все иностранные послы должны были представить новые верительные грамоты, адресованные Наполеону III. По тогдашним правилам, грамоты, составленные от имени коронованных особ, должны были содержать обязательное обращение – «Сир и Брат мой». Именно так и поступили королева Виктория, Франц-Иосиф, Фридрих-Вильгельм и другие европейские монархи. Все, за исключением одного – Николая I. Верительная грамота, которую получил из Петербурга российский посланник в Париже Николай Дмитриевич Киселев, начиналась со слов: «Сир и добрый Друг» (“Sire et bon Ami”). Это означало, что царь не признавал Наполеона III равноправным членом европейской монархической семьи.

Именно так и расценили в Тюильри «неподобающее» обращение Николая I к императору французов. Предварительно ознакомившись с копией грамоты, министр иностранных дел Франции Э. Друэн де Люис, заявил Киселеву, что грамота составлена не по форме, и потому принята быть не может[129 - АВПРИ. Ф. 133. Оп. 469. 1853 г. Д. 111. Л. 20 об.-21. Киселев – Нессельроде, 29 декабря 1852 г./10 января 1853 г.]. Эту позицию разделяли все ближайшие советники Наполеона III, кроме Мории. «Мой добрый император, – сказал он Наполеону при встрече, состоявшейся 4 января 1853 г., – Вы совершите непоправимую ошибку, если, едва придя к власти, повернетесь спиной к самому могущественному монарху Европы». На это Наполеон возразил: «Царь демонстрировал по отношению ко мне столько пренебрежения, что согласиться на очередное оскорбление, не поставив его на место, означало бы проявить слабость».

Но Мории продолжал настойчиво убеждать брата: главное, что царь признал его императором Франции, все остальное – не так существенно; более того, император получает удобный случай показать общественному мнению, что национальные интересы для него превыше личных амбиций.

В конце концов, Наполеон, вопреки советам руководителя своей дипломатии Друэн де Люиса и министра внутренних дел Персиньи, счел доводы Морни основательными, и согласился принять у российского посланника составленные «не по форме обращения» верительные грамоты. На аудиенции он сказал Киселеву: «Прошу передать Вашему государю мою особенную благодарность за его обращение ко мне, не как к “брату”, а как к “доброму другу”. Нельзя выбрать брата, но можно выбирать друзей»[130 - См.: Carmona М. Morny, le vice-empereur. R, 2005. Р. 256. Есть другая, более литературная, редакция этой фразы Наполеона III. «Бог дает нам братьев, – будто бы сказал император французов Киселеву, – друзей же мы выбираем сами». Цит. по: История внешней политики России. Первая половина XIX века (от войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М., 1995. С. 361.]. Так, благодаря Морни, был предотвращен казавшийся неминуемым дипломатический скандал, чреватый прекращением дипломатических отношений между Францией и Россией.

В Петербурге в полной мере оценили важную услугу графа Морни. Канцлер Нессельроде поручил Киселеву передать Морни самую искреннюю благодарность императора Николая I, а в знак исключительной доверенности к графу Карл Васильевич разрешил посланнику ознакомить Морни с содержанием своего письма по этому поводу. Киселев с удовольствием поспешил исполнить данное ему поручение. С давних пор – еще со времен Июльской монархии – Николая Дмитриевича связывали дружеские отношения с графом Морни. 2 февраля 1852 г.

Киселев отправил к Мории курьера с двумя письмами. «Мой дорогой друг! – говорилось в первом письме. – Не будучи уверен в том, что застану Вас дома, спешу переслать Вам прилагаемое ниже конфиденциальное письмо, только что полученное мною от графа Нессельроде. Оно касается Вас и свидетельствует о том, что нам не чужды чувства благодарности. Прошу Вас по прочтении вернуть его мне, а Вас прошу сохранить ко мне Вашу дружбу в обмен на ту, что уже так давно я ношу в моем сердце»[131 - Моту, Due de. Extrait des Memories. Une Ambassade en Russie, 1856. P., 1892. P. 4.].