Три плюс одна

Юрец с Анфисой ушли, держась за руки, – так далеко, что не видно. Фаня и Рита отправились селфиться на фоне воды, они изображали русалок и иногда просили друг друга сделать особенный кадр. Усевшись в воду у берега, то одна, то другая закидывали руку за голову, лица выставлялись в профиль, плечи разводились, как мосты в Питере, только не с практичной или другой благородной целью, а исключительно чтобы покрасоваться. Периодически обе оглядывались на гулявшую в недосягаемости троицу, взоры которой искали на горизонте сгинувший в неизвестности внедорожник. Девушкам, видимо, требовалась помощь в запечатлении краткосрочной красоты на века, но крикнуть и позвать пока мешало высокое самомнение.

Бизончик с Оленькой насаживали мясо на шампуры. Оленька осталась единственным светлым пятном в компании, которую покинуло истинное солнце. Пухлощекая, со вздернутой пипкой носа, смешливыми глазами и пышной шевелюрой, она не выдавала заумных перлов, не строила из себя королеву мира и никогда не унывала. Из-за покатых плеч, широких бедер и отнюдь не спортивной талии фигура напоминала овал. Девушку Бизончик выбрал себе под стать. Обычно люди его типа – семейство быкообразных – предпочитают противоположность, то есть нечто эфемерное, тончайше-полупрозрачное и – непременно – с увесистыми вторичными. За исключением последнего пункта правило в отношении новой подруги дало сбой. То ли жизненное наблюдение оказалось неправо, то ли Бизончик насытился ребрышками и потянуло на филе и рульку … В общем, они с Оленькой чудесно уживались. На данном этапе. Дальше жизнь покажет.

Только прогорели угли, как раздались хлюпающие шаги – для экономии времени соседи из противоположного лагеря пришли по мелководью.

– Здравствуйте, уважаемые, – раздалось издали.

Напряглись все: голос был с акцентом, и вид гостей доверия не внушил. Пришедшие оказались «гражданами кавказской национальности», как пишут в средствах массовой информации. Все трое одеты в штаны и куртки камуфляжной расцветки, что можно купить в любом охотничьем магазине, ноги босые – для удобства, ведь шли по воде. Штанины и рукава закатаны.

– И вам не хворать. – Бизончик покосился на разделочный нож и шампуры, но, поднявшись, оставил руки свободными.

Его тоскливый взор пробежался по округе – видимо, в машине имелось что-то более подходящее для защиты и нападения, но оно осталось далеко. Оленька, чьи перетянутые розовым роскошества сладко и дерзко выпячивались, спряталась за него; правда, от пожирания взглядами это не уберегло, лишь снизило накал.

Ник, Мирон и Аскер оказались дальше всех, там и замерли.

Фаня и Рита – в одних купальниках, только что принимавшие вызывающие позы – присели в прибрежной воде, где их застало появление чужаков.

Гости подошли ближе. Внимание к девушкам было почти осязаемым, взгляды напоминали щупальца, а читаемыми в глазах желаниями можно было долбить асфальт.

– Шариф, – представился тот, что поздоровался.

Громилой не назвать, но что-то в движениях намекнуло, что даже Бизончику придется туго, если дойдет до неприятностей. Подозрительный взгляд вспыхивал искрами готовой вырваться вспыльчивости, поджатые губы утопали в черной бородке. Колючесть напоминавшего взведенную пружину тела сводила на нет показную доброжелательность.

– Эмин, Ибрашка, – указал он спутников.

Эмин, прямой и тощий, словно состоял из одних конечностей, в отличие от смуглого земляка был белокожим, выбритым до синевы, а оттопыренные уши придавали облику некую забавность. Забавность разбивалась о жесткий, если не сказать жестокий, взор, с которым лопоухий взирал на студентов.

Эмин и Шариф выглядели лет на двадцать пять-тридцать. Третий, плечистый юнец с демонстративным бесстрашием в глазах, возрастом походил на старшеклассника. Приземистый, не выше Аскера – самого мелкого из присутствующих – он изо всех сил старался доказать взрослость, загорелое лицо бравировало темной щетиной, а принятая поза говорила о желании подраться. Вот вам и «Здравствуйте».

Шариф обратился к Бизончику, определив как главного.

– А у нас уже готово, – его короткая густая борода качнулась в направлении брызжущего жиром мангала, от которого исходил дурманящий аромат, – пальчики оближете, вы такого шашлыка никогда не пробовали. Приглашаем всех к нам.

Рита склонилась вроде бы к ушку Фани, но с громкостью по каким-то причинам решила не заморачиваться:

– А я боялась, что кавалеров не хватит. Этих можно было с собой не тащить.

«Эти» почувствовали себя неуютно. Желанием Ника было развернуться и топать домой. Остановили неоднозначность ситуации и приятели, которые делать этого не собирались. Особенно напрягся Аскер – пришедшие оказались ему знакомы. Впрочем, у выходцев с Кавказа даже незнакомые земляки в первую очередь – земляки, эта традиция, бесившая Ника и в то же время вызывавшая зависть, одновременно была средством выживания и способом добиваться невозможного.

– Салам алейкум. – Аскер двинулся к воде, не дожидаясь ответа Бизончика – тот тянул время, шепчась о чем-то с выглядывавшей из-за его спины Оленькой.

– Ва алейкум салам.

Шариф, Эмин и Ибрашка вышли на берег, чтобы приятель не мочил ноги. Аскер поздоровался с каждым за руку. Некоторое время велся неразборчивый разговор. Шариф кивнул на Ника, Аскер отрицательно мотнул головой.

– Приняли за своего, – тихо сказал Мирон.

Единственного черноволосого в четверке умников, Ника периодически принимали за южанина. Насколько он знал, таких кровей в роду не водилось. Николай Иванович Иванов – даже не считая отчества, одна фамилия говорила больше любых слов. Хотя…

Мирон тоже был Иванов – по написанию. Ударение на второй слог досталось, по его утверждению, от родственников-болгар. Впрочем, Ник допускал, что Мирон это придумал, поскольку имел особый взгляд на историю. А Луиза была Иваневич, по папе тоже русская… В общем, национальности – дело темное, едва копнешь – засыплет. Как говорил классик, поскреби русского – найдешь татарина. Нечто аналогичное можно сказать про всех, не будь перемешивания, человечество давно бы выродилось. Но проблема существовала, и национальная мозоль периодически кровоточила. На том и строилась дружба ИванОва, ИвАнова, Иваневич и Магомедова (это такой северокавказский Иванов), что в национальном вопросе они никогда не переходили на личности.

Поняв, что с распростертыми объятиями здесь не примут, и в чужой лагерь в ночь компания не пойдет, земляки Аскера по-братски попрощались с ним, а остальным сообщили:

– Мы не в обиде, понимаем, хотите одни побыть. Хорошо вам отдохнуть. А будет скучно – приходите.

Подмигнув «русалкам», гости ушли по мелководью.

Аскер рассказал:

– С Шарифом еще пять человек, их наняли куда-то в охрану, завтра должны приступить. Работа, говорят, может быть опасной, поэтому в последний день решили расслабиться. Видят, тут девчонки… но все в порядке, проблем не будет.

Озерную муть облизывали подступающие сумерки, потянуло прохладой.

– Где их носит? – Фаня вышла на берег, взгляд рыскнул по округе, а руки обхватили зябко передернувшееся мокрое тело. Особенно досаждал купальник, где с алых треугольников текло по коже, вызывая волны пупырышек. Переодеться в сухое на местности, где с одной стороны озеро, а с другой ровное поле, было негде.

– Коля, – ее глаза нашли Ника, – поставьте с ребятами палатки.

Бизончик, занятый переворачиванием шампуров, оскалился:

– Думаешь, сумеют?

– Разберемся, – буркнул Аскер.

Пока они разбирались, Рита и Фаня склонились над огрызавшимся на капающий жир мангалом, откуда веяло теплом.

Палаток оказалось три – две маленькие и семейная на несколько человек. Маленькие сами превратились в хлипкие пирамидки, стоило достать их из круглых упаковок – каркасы состояли из пружинящих трубок. При сборке большой понадобилась смекалка. Здесь каркас собирался из коротких планок, они вставлялись друг в друга и создавали сложные арочные конструкции. Место под палатки определил Мирон – на площадке, что возвышалась над остальным берегом на пару десятков сантиметров. Вроде бы мелочь…

– От дождя, – пояснил Мирон.

Рита уважительно кивнула и, прихватив кроссовки и белый спортивный костюм с загогулиной дорогого бренда, на карачках вползла в первую же палатку. Тонкие стенки зашатались от возни внутри. Фаня с таким же белым и на посторонний взгляд ничем, кроме трилистника вместо загогулины, не отличавшимся костюмом шагнула к другой палатке. На полпути она в задумчивости остановилась.

– Коля, вытри мне, пожалуйста, спину и везде, где мокро, – попросила девушка, прислушиваясь к чему-то.

Бизончик хрюкнул от застрявшего в горле смешка. Оленька ткнула его локтем, Фаня с укором покачала головой.

Ник стоически принял протянутый носовой платок – других тряпок, кроме одежды и брезентовых упаковок от палаток, в лагере просто не было. Фаня повернулась спиной, он поднял руку… и теперь уже все услышали дерганный взвывающий шум. От неумения водителя газовать. Кидавшийся грязью стальной жук рос на глазах, зигзагообразная траектория сначала выглядела смешно. Когда выровнялась, сидевшие на корточках Бизончик с Оленькой вскочили на ноги, выглянувшая Рита не выдержала:

– Ослепли, что ли?!

Красный внедорожник летел прямо на лагерь. Ник испытал нечто вроде экстаза самоубийцы, когда роковой порез сделан, и изменить ничего невозможно – через миг тебя сметут и раздавят, все кончено. А глаза вдруг замечают красоту картины – алый ореол светила, что медленно тонет за забором далекого леса, битву фиолетовых и сиреневых облаков, окрашенную в траур почву в позолоте упавших колосьев…

И неотвратимую, несущуюся навстречу смерть-любовь, растоптавшую веру-надежду и забиравшую в покой-бесконечность.

Сволочное подсознание нарисовало ту же красоту, как станет выглядеть через миг: с глухим чавком соударение живого и неживого, ошметки мозгов на лакированном капоте, разбросанные по земле свастики тел, у которых опорожнились оставшиеся без контроля кишечники…

Не зря сказано: во многой мудрости – много печали. Кое-каких подробностей лучше было не знать.

В последний момент водительница вырулила, и управляемые нежными ручками три тонны железа ухнули в воду. Часть вещей на берегу накрыло волной, шашлычнику с подругой тоже досталось. Обрызгало и палатку, где с визгом скрылась Рита. Метрах в двадцати от берега буксующие задние колеса зарылись в ил, на глубине примерно по колено машина завязла, презрительно фыркнула на прощание и заглохла. Ниже уровня воды оказались не только подножки, но и часть дверей, если открыть – затопит по самые сиденья. Не будь вседорожный монстр создан для преодоления водных преград, внутри уже плескалось бы море.